Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В. - Страница 15

Штука универсальная — отработали «динамическую смену калибров». Можно корректно менять снаряды разного веса и типа при каждом выстреле. Если знать вес. Повосхищались «артиллерийской вилкой» — из-за малой отдачи требушет можно не выцеливать заново, а корректировать по результату предыдущего выстрела.

Вылизали конструкцию аппарата. И он — сгорел. Работа с зажигательными снарядами… имеет свои особенности.

Звяга через три дня построил новый аппарат — заготовки у него уже были. Я его публично поблагодарил. За предусмотрительность и скорость исполнения заказа. А потом, в частном порядке — обругал. За нерасторопность.

По нормативам 21 века трудоёмкость изготовления такой машины около 300 человеко-дней, сборка на месте — 40 человек за 4 дня. Так это криворукие плотники 21 века с непривычным средневековым инструментом и восьмичасовым рабочим днём! Мои — должны быстрее.

Звяга пыхтел, краснел, пошёл делать следующий. На колёсиках. А этот мы вытащили к речке, подогнали учан и попробовали применить «стенобитного журавля» для «морского дела». Хотя моря здесь… сами понимаете.

Сама конструкция — тонн 6, противовес — 8, боевой расчёт — 11 чел., гребцы, снаряды, припасы. Впритык по грузоподъёмности лоханки.

«Отсендинный» Дик посмотрел и фыркать начал.

— Фигня, негоже, бестолку…

Я сперва обиделся, потом — дошло. Мой выученик.

Я сам ориентируюсь на манёвр, скорость. «Стоять насмерть», «ни шагу назад» — не надо. Ударил — отскочил. Потом вернулся и закопал.

Это становится общей манерой моих вояк. А здесь… дура тяжеленная, с ней не побегаешь.

Начал рассказывать о береговых и плавучих батареях, вспомнил круглые «поповки». Не. Не понимает. Нет не только опыта — даже представления о таких задачах. Основа здешнего корабельного боя — абордаж.

Мои вояки — тоже. Чарджи полюбовался как мужики ворот тянут, как камни кидают. Покрутил носом:

— Один верховой с саблей всех этих… положит. Смерды — не воины.

— Так их дело не рубиться — чтобы машина камни кидала!

— Может и кинет раз. Куда-то. А после — один конный и эти все… мясо рубленное.

Какой конный?! Куда?! На середину реки за три сотни метров саблей дотянется?!

Чарджи видит камнемёт и уверен, что это сухопутное орудие. Что учан — только средство транспортировки.

Опять — «Это ж все знают!».

Ни мои «моряки», ни мои «сухопутники» не видят возможностей совмещения орудия и транспорта. Но я-то помню:

«Летят по небу самолёты. Бомбовозы.

Хотят засыпать нас землёю. И навозом.

А я молоденький мальчишка — лежу с оторванной ногою.

Зубы рядом, отдыхаю».

«Бомбовозы» — возят бомбы. Хотя, как в песне поётся, можно и навоз. Доставляют к месту применения. А взрываются бомбы — сами. А навоз, к примеру — нет.

Кто парнишке ногу оторвал? — Не самолёт же! — бомба.

Ещё пример: «тройка заседательская» — разбитое транспортное средство, «ведро». А с пулемётом? — Тачанка. Подвижная огневая точка.

Личный состав разговор с Чарджи слышал. Подходят, мнутся:

— Господин Воевода… мы… эта… может торк-то того… правый? А? Не, мы за тебя…! Помереть…! Завсегда! Вот как бог свят! Но ежели впустую… Может, ты нам лучше сброю какую дашь? А? Ну, там, щиты-копья, мечи-сабли… А то задарма сгибнуть…

Понимаю. Умирать по глупости начальства — особенно неприятно. Вот люди смысленные, витязи настоящие, Чарджи — вообще, от титьки оторвался — за саблю схватился. Оне ж-то разумеют. Авторитетные люди говорят: хрень. А мясом порубленным… невесело.

— Старшой-то у вас нынче кто?

Когда предыдущий образец полыхнул — прежний начальник команды и ещё пара работников — обгорели малость. Команда уже вчерне сформирована, я в таких случаях не мешаю выдвижению лидера. Мне крайне не хватает людей, способных брать на себя ответственность за коллективный труд. А будет дурить — уйму.

Здесь, как я вижу, в вожаках оказался странный мужичок. Со спины — юнец скалиозный. Ещё и ножку подволакивает. В лицо глянул — дядя хорошо в годах, с сединой уже. По говору — новгородец, по профессии — плотник. Был у Звяги в подмастерьях, недоделки устранял, за соединениями брёвен присматривал. Потом как-то начал командовать.

— Ну, я. Дрочило, Нездылов сын.

Кто-кто?!

Факеншит! Ну и имена. Двойной тёзка персонажа из самого раннего списка погибших с фамилиями:

«Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Дрочило Нездыловъ сынъ…».

— Запоминай. Дрочило. Блин. Нездылов сын. О-ох. Всё что инал сказал — правда. Но не вся. Есть способ. Чтобы вас в куски не порубали.

— Да ну? И какой?

— Убить ворогов прежде. Для того — дана вам вот эта машина. Сильнее её в мире оружия нету. Одна забота — применить с умом. Стукнуть ворога каменюкой по темечку. Прежде чем он до вас доберётся. Для того — углядеть его прежде. Прежде его изготовиться. Думать! Думать прежде ворога! Он ещё там у себя портянки мотает, а ты уже углядел, рассчитал, зарядил да стрельнул. И лежит твой ворог мёртвенький, бежит с него кровушка горячая. А как-чего для этого надобно — я тебе вечерком расскажу.

Мы просидели с ним не «вечерок», а всю ночь до утра. Рассказал он свою историю. Довольно обычную для здешних мест.

Несколько лет назад во время голода взял хлеба в долг. Отдать не смог. В прошлом году — умерла жена. Дочки у него уже выданы замуж — «отрезанный ломоть».

— Делаю я домовину для супруженицы. Тут приходит приказчик. От заимодавца-боярина. Иди, де, к господину на двор — столы к веселию изделати. Я тут… жену в последний путь… а он скалится, ехидничает, за рукав хватать начал. Ну я его топором и… После… Хозяюшке своей поклонился, прощения у покойницы попросил. Да и запалил подворье своё! Гори оно всё огнём! А сам — пошёл. Во-от… И пришёл сюда. А тут… журавель этот невиданный. Четырёхлапистый. А робяты, видать, в нем… не сильно понимают. Я — давай советы давать. Дык видать же! Как оно полетит. Ты, кстати, Воевода, зря велел ящики-то под груз кирпичами набить. Песком — куда как дешевле будет. И возить с собой пустыми можно — на реке, почитай, везде песок есть.

Требушет после выстрела и вправду похож на четырёхногого журавля: ноги — стойки опор, опущенный, чуть покачивающийся противовес — гузно, длинная шея — рычаг, болтающаяся туда-сюда праща на верёвке — змею поймал?

Мы поговорили о возможных улучшениях машины, о моём представлении её применения, об учебных стрельбах.

— Машине название дать нужно. Как думаешь? Вон, у кораблей-то у каждого своё имя есть.

— Тю! Да у нас в Новагороде — и ушкуи имени свого не имеют! Эт у тя, Воевода, заведено, а так-то…

— Как «так-то» — мне не интересно. Назовём его… Лев. Нам таких несколько надо будет. Этот — «Белый Лев». Грамотный? Возьмёшь дёгтя и выведешь крупными буквами. На стойках и на противовесах.

В РИ давать имена пушкам начали в XV веке в Германии — солдат воспринимает оружие, как живое существо. Часто имена были нецензурными. Сходно у Киплинга:

«Если мажут снаряды над их головой,

Не ругай свою пушку сукой кривой,

А лучше с ней потолкуй, как с живой,

И ты будешь доволен ею, солдат,

Доволен, доволен, доволен,

Солдат, солдат королевы!».

В России манера давать пушкам личные имена проявилась в Ливонскую войну: «Слон», «Медведь», «Лев», «Барс», «Лисица», «Собака», «Игнор (Единорог)», «Павлин», «Орел», «Аспид», «Медведь», «Волк», «Девка»…

На всем известную пушку по имени «Царь» наш требушет не тянет, но традициям русских артиллеристов я следую. Даже — до их возникновения.

В русской истории есть своеобразная закономерность: государи-реформаторы любили пушкарей, много с ними общались. Иван Третий и «стояние на Угре» с «тюфяками», Иван Грозный и взятие «порохом» Казани и Полоцка, Петр Первый с Азовом и Полтавской баталией…