Самурай-буги - Таскер Питер - Страница 5

Ангел грозит ему пальцем:

– Эй, остынь, а? Относись ко мне вежливо, или я все скажу доктору.

– Погодите-ка, – мямлит цветочник, не отводя глаз от сосков Ангела – темных звезд под тоненькой белой футболкой. – Какие это фотографии вы делали? Вы на какой журнал вообще работаете?

– Специальный журнал для любителей, – говорит Мори через плечо, целеустремленно двигаясь к двери. – Не стоит об этом беспокоиться.

– Но – хой! – погодите!

– Стоп! Пусти меня, Мори-сан! – Ангел пытается высвободить запястье из его руки.

Мори не пускает. Он заставляет ее потерять равновесие, перегибает пополам и взваливает на плечо, как это делают пожарные. Тяжелее, чем он думал. Она орет и колотит его ногами по груди, пока он шагает с ней по улице. Сворачивая за угол на парковку, Мори видит, как цветочник выбегает из лавки. Он боится за репутацию своего магазина. Он собирается поднять шум. Мори ставит Ангела на тротуар и круто поворачивается, чтобы встретить неприятности лицом к лицу. Цветочник подбегает ближе.

– Не забудьте прислать бесплатные экземпляры, – шепчет он.

Часом позже Мори гонит «стар-вэгон» по скоростному шоссе. Девчонки позади слушают диско в дребезжащем кассетнике, поедают лапшу из чашек, сплетничают, смеются и ссорятся на полудюжине разных языков. Ангел сидит посредине – она болтает быстрее всех, смеется громче всех. Некоторые женщины реально внушают страх, думает Мори. Но никогда не следует им этого показывать.

Три

Похмельное утро дождливого сезона. Слишком низкое небо давит на город, как крышка. Медленная серая изморось с востока до запада, с рассвета до заката. Все мокнет, каплет, течет. Большая сырость.

Мори стоит у окна, глядя на залитые дождем улицы. Давящая головная боль. Треснутая кофейная чашка трясется в его руке. Внизу: поток зонтиков волнами по тротуарам, водоворотами у выходов из метро, ручейками через переходы в разных направлениях. Образуют колеи, сами того не зная. Все бежит по колеям. Просто ты не видишь те колеи, по которым бежишь.

Мори допивает остатки «Килиманджаро», ставит пластинку на проигрыватель. Орнетт Коулмэн, «Тот джаз, который будет». Шип, треск, но все равно только винил дает настоящий звук.

Кофе наконец начинает действовать на синапсы. Минувшая ночь: горшочек окинавского рисового пойла, на дне свернулась полуразложившаяся гадюка. С кем выпивал: бывший боксер, у которого сестра – «жена номер два» одного из начальников иммиграционного бюро. Шесть новых паспортов доставлены, за все заплачено деньгами доктора. Ангел настояла. Доктор просто сделал, что ему велели.

Мори идет через всю комнату к другой стене, глядит на маленький алтарь на полке шкафа. Для богов отложены сморщенный мандарин, рисовый шарик, завернутый в водоросли, бутылочка сакэ, купленная в автомате через дорогу. Когда бизнес в таком упадке, богам нечего надеяться на большее. Он закрывает глаза, складывает руки, молится, чтоб пришло благо – процветание, здоровье, энергия. Раньше никогда не верил в эти вещи. Раньше не нужно было.

Он тяжело садится, выдавливая скрип из старого дивана. Сегодня утром делать нечего, только смотреть, как дождь течет по окну, слушать Орнетта, продувающего музыку сквозь шип и треск, ждать, не зазвонит ли телефон.

Телефон звонит.

Она хочет встретиться на Аояме, в парижской кофейне – это самое парижское место на свете, включая Париж. Цены самые высокие в Токио, а следовательно – и во всей видимой вселенной. Согласно витрине, три дюйма чего-то липкого и в шоколаде стоят столько же, сколько Мори обычно платит за полную бутылку виски «Сантори Уайт».

Дверь из дранки с треском захлопывается. Мори стряхивает влагу с плаща, дыша парами окинавского пойла поверх аромата круассанов. Перед ним вырастает гладковолосый официант, на лице – оцепенение.

– Уважаемый покупатель! Здесь нельзя находиться с мокрым зонтиком. Просим использовать вот это!

Он подносит полиэтиленовый чехол, в который Мори пытается запихнуть свой старый зонтик с тяжелой ручкой и сломанными спицами. Зонтик не лезет. Полиэтилен рвется в клочья, под ноги натекает лужа воды.

Мори бросает зонтик официанту, тот ловит его у плеча, брызги дождя летят ему в лицо.

Мори поворачивается, озирается. С постера на стене смотрит молодой Ален Делон. Неплохой дождевик, да и шляпа тоже. Из колонок на потолке Серж Гензбур проникновенно напевает нечто нежно-непристойное. За столом сидят женщины в дорогой одежде, прячут любопытство под завесой сигаретного дыма. Какая может оказаться мамой-сан эксклюзивного ночного клуба на Гиндзе? Любая, кроме вон той неопрятной домохозяйки в углу.

Неопрятная домохозяйка поднимается на ноги и машет ему. Конечно, если смотреть сквозь очки, не такая уж она и неопрятная. Просто не старается, что объяснимо, когда приходится ударно производить впечатление на людей с восьми до двух, ночь за ночью, неделю за неделей, год за годом. Кимикр Ито – высокая, бледно-фарфоровый цвет лица, никакого макияжа. Возраст: между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Только две вещи выдают ее профессию – глаза и голос. Глаза: тревожные, хотя на губах улыбка. Голос: медовый, как пирожные на витрине.

– Мори-сан? Для меня большая честь видеть вас. Как я уже сказала по телефону, мне вас рекомендовала моя бывшая работница Дзюнко Хаяси…

В восьмидесятых у Дзюнко намечался роман с владельцем репетиторского агентства, регулярным посетителем «бара с официантками», где она работала. Она подбивала его развестись, но тут возникла проблема. Видео, в котором она однажды очень глупо снялась в главной роли, и один подонок – «искатель талантов», который пытался всучить это видео сети «лав-отелей». А у Мори был друг – якудза, который, представившись двоюродным братом Дзюнко, убедил искателя талантов уехать на Хоккайдо и начать карьеру в химчистке.

– Ясно, – говорит Мори, осторожно опускаясь на старинный стул. – Ну и как она?

– Прекрасно. Мы вместе ездили играть в гольф прошлой осенью. Золотой Берег. Ну, знаете, в Австралии.

Мори вежливо хмыкает. Он думает: в отличие от детективного бизнеса, репетиторские агентства в гораздо меньшей степени подвержены рецессии. Родителям всегда хочется, чтобы их дети учились лучше других, поступили в лучшие колледжи, оттуда – в лучшие университеты, затем в лучшие компании, и могли себе позволить потратить на репетитора больше других.

Подходит официант с полным подносом липких кремовых штуковин. Кимико Ито подцепляет одну крохотной вилочкой. Официант сует поднос Мори. Чувствуя тошноту, Мори закрывает глаза и «убивает молчанием», пока официант поднос не уносит.

– Каковы ваши условия? – спрашивает она, щелчком ногтя сбивая со штуковины глазированную вишенку.

– Смотря какая у вас проблема, – отвечает Мори, втискивая короткий толстый палец в ручку кофейной чашки.

– А если что-то сложное, например – возможное убийство?

Мори улыбается, отчего его лицо несколько побаливает.

– Убийства стоят дорого.

– Деньги нужны, чтобы их тратить, – отвечает она, улыбаясь в ответ.

Особенно чужие деньги, думает Мори. Дзюнко Хаяси замечательно живет на репетиторские деньги. Мама-сан с Гиндзы, скорее всего, живет на порядоклучше. И Мори вскоре узнает, чем же этот порядок исчисляется – бюджетом японского правительства.

Покойник, объясняет Кимико Ито, был высшим чиновником Министерства здравоохранения, ее давним и очень близким другом. А также, догадывается Мори, мажоритарным акционером ночного клуба на Гиндзе. И, со всей вероятностью, спонсором роскошной квартиры в центре Токио, дачи на Гавайях или в другом похожем месте, меховых шубок, членства в гольф-клубе, шоппинга в Милане и других насущных потребностей женщины, сидящей напротив. Должно быть, его смерть стала большой потерей.

Она продолжает рассказывать.

Macao Миура, сёгун всех чиновников Министерства здравоохранения, был в одном шаге от должности вице-премьера. Честолюбивый, преданный работе, он имел огромную власть и влияние. С самого дня поступления на юридический факультет Токийского университета его взращивали как одного из лучших и умнейших, прочили в верховные властители Японии. И вот она, цель – стоит руку протянуть. Как вдруг он внезапно умирает. Пресса подает его смерть как кароси – чрезмерное переутомление, сгорел на работе. В наши суровые времена такое случается постоянно. Да вот только за несколько дней до смерти Миура поведал своей драгоценной во всех смыслах любовнице, что за ним кто-то следит, и велел ей быть начеку, если заметит что-нибудь подозрительное.