Самурай-буги - Таскер Питер - Страница 16

– Ну ты их славно пригвоздил. Любой читатель разозлится, что приходится платить налоги этому государству.

– Тут ты не прав, Мори-сан. Никто не злится. Всем все равно.

– Что ты хочешь сказать? – говорит Мори изумленно.

Танигути бьет кулаком по столу, так что зеленый чай расплескивается.

– Ты знаешь, что я хочу сказать! – орет он. – Ты отлично знаешь, что я хочу сказать!

Танигути внезапно раскаляется от ярости. Краснорожий, с натянувшимися, как тетива, жилами на шее, он на одном дыхании произносит гневную тираду о деградации современного общества.

– Все любят винить политиков и бюрократов, – гремит он. – Все любят читать эти скандальные статьи. Но это просто порнография, это вроде моральной мастурбации. Все равно мы в итоге продолжаем выбирать политиков, мы продолжаем просить бюрократов о протекции. Если бы не было политиков и бюрократов, мы бы сами ничего не смогли! Вот до чего докатилась эта страна! Школьницы, священники, университетские преподаватели, врачи, полицейские, инженеры – все продаются. Покажите мне сараримана, который не утаивает своих расходов. Покажите мне лавочника, который платит все налоги…

Он останавливается утереть пот со лба и глотнуть чая. Потом снова принимается выкрикивать бессвязные речи. Ни логики, ни структуры. Мори никогда не видел своего старого друга таким. Это его беспокоит. Танигути всегда был вспыльчив. Но теперь его личность пропитана легковоспламеняющейся смесью: алкоголь и трагедия.

– Этому надо положить конец, Мори-сан. Если не остановить, страна утонет. И даже если не утонет, все равно. Это война, а когда мы проиграем войну, ничего не останется. Вся мораль, все ценности – все пропало. Люди стали такими тупыми. У них такие пустые, тупые лица. Какой смысл жить среди таких людей? Какой смысл оставаться на этом свете?

Танигути уже воет, как женщина, впервые брошенной любовником. Закрывает лицо ладонями, поднимает плечи. Наступает молчание, которое следует как-то прервать.

– Я сварю кофе, – говорит Мори, вставая.

Он проходит в угол комнаты, которая служит Танигути кухней, и ставит чайник. Рядом с маленькой плитой – самодельный книжный шкаф из досок и бетонных блоков, такие бывают в комнатах у студентов. Здесь Танигути хранит свои любимые книги по истории до эпохи Мэйдзи.[16] Посреди верхней полки – стопка компакт-дисков. Мори вытаскивает один: Восьмая симфония Малера, Гэндайский симфонический, дирижирует Ростропович, – и сует в проигрыватель. Великая музыка заполняет комнату.

Мори сознательно не спешит с кофе. Вернувшись с двумя чашками в руках, он с удивлением видит, что Танигути совершенно спокоен и смотрит ему в глаза.

– Прости, пожалуйста, – дружелюбно говорит Танигути. – Я, кажется, слишком сильно реагирую. Трудно нормально все воспринимать с тех пор, как умерла Хироми.

Вот она, эта неизбежная тема: дочь Танигути покончила с собой три года назад. По сравнению с этим потеря работы и жены – ничто, воробьиные слезы. Мори понимает это умом. Но у него никогда не было ни жены, ни ребенка, ни престижной работы, и он не может по-настоящему оценить утраты. Он понимает, что не обладает нужным опытом, и ему поэтому неловко.

– Она была замечательная. Тебе ее ужасно не хватает.

– Да, она была замечательная – слишком замечательная, чтобы так умереть.

Танигути машинально смотрит на ряд фотографий в рамках на стене. Сплошь фотографии Хироми, ни одного снимка жены. Пятилетняя Хироми стоит у алтаря в оранжевом кимоно. Младшеклассница Хироми, одна, сжимает теннисную ракетку. Хироми в колледже: сидит на скамейке в парке, голова на плече бойфренда. Четыре замерших мгновения жизни, которая закончилась слишком скоро. Мори не может не думать о других фотографиях, которых никогда не будет: выпускной в колледже; свадьба; мать и малыш.

Симфонический оркестр меняет передачу. Мори вспоминает последний раз, когда он видел Хироми. Это было в суси-ресторане в Симбаси, всего за несколько месяцев до того, как она наелась этих таблеток. Она была в тот вечер спокойна – но она всегда была спокойна. Никаких признаков того, что ее беспокоили грядущие вступительные экзамены в университет, или развод родителей, или что ее дразнят одноклассники, или что там еще – Танигути никогда не говорил – могло толкнуть ее за черту.

Комната утопает в Малере. Танигути внезапно встает, уменьшает громкость.

– Ты пришел по какому-то поводу, – говорит он. – Чем могу помочь? – Оживленный, внимательный – кажется, все прошло.

– Министерство здравоохранения, – говорит Мори. – Один из высших чиновников недавно умер. Кое-кто заказал мне расследование.

– Кое-кто?

– Мама-сан клуба на Гиндзе. У нее какая-то безумная идея, что его убили.

Танигути берет бутылку сётю, выливает остатки себе в кофе.

– Рассказывай.

Мори выдает ему сокращенный вариант истории, выпуская пропавшего охранника, визитку и еще некоторые детали, которые Танигути знать не следует. Тот слушает, кивает, потягивает пришпоренный кофе. Потом наступает его очередь. Он выдает Мори полную инсайдерскую историю Министерства здравоохранения с конца 1950-х до настоящего времени: борьбу за власть; замятые скандалы; связи с видными политиками; темные сделки с подпольными абортмахерами; и строителями домов призрения; и фармацевтическими компаниями; и банками, управляющими государственным пенсионным фондом. Интриги, беспощадная алчность, предательство – в устах Танигути высшая бюрократия предстает бандой якудза на национальном содержании. Вот почему его журналистику так интересно читать.

– Ну а что Миура? – спрашивает Мори. – Каким боком он там замешан?

– Миура? Он в самом центре, конечно. Ты не сможешь понять, какое положение он занимал, без долгой и очень крупной торговли с очень важными людьми. Этот человек знал, как заставить систему работать, так же, как Ростропович заставляет работать оркестр.

– И на этом он сделал столько денег? Я видел его дом – как замок даймё.[17]

Танигути отхлебывает кофе, хмурится.

– У Миуры никогда не было проблем с деньгами. Разве ты не знаешь, кто у него тесть?

Мори мотает головой.

– Тесть? Нет, я ничего не слышал.

– Сэйдзи Торияма.

Мори выпрямляется. Он не следит за перипетиями и поворотами событий в политическом мире, но знает: Торияма – глава новой политической силы, которая поддерживает баланс интересов в парламенте. И звезда этого человека восходит.

– Семья Торияма владеет половиной префектуры Кумамото. Миуре было предложено место в нижней палате по этому округу. Если бы все шло как надо, он стал бы министром здравоохранения в кабинете Ториямы. А может, в один прекрасный день и премьером. Он был достаточно хитер для хорошего политика, и достаточно безжалостен.

Вот это уже интересно. Мысленному взору Мори открываются новые просторы для подозрений.

– А кто-нибудь хотел его остановить? Соперник в министерстве, или не в министерстве, а вообще в политическом мире?

Танигути заглатывает остатки кофе.

– Ты имеешь в виду, настолько хотел его остановить, что убил? Так сразу никто не приходит на ум. Конечно, я наведу справки, если хочешь.

– Спасибо, – говорит Мори. – Мы, разумеется, не можем быть уверены, что это убийство. Это всего лишь бабский закидон. И все-таки если набредешь на что-нибудь, дай знать.

– Понял, – говорит Танигути, кивая в такт музыке.

С него хватит, он хочет, чтоб Мори ушел. Любопытство Мори далеко не удовлетворено, но он решает повиноваться. И лишь когда Танигути, шатаясь, провожает его до двери, Мори понимает, насколько он пьян. Настоящий алкоголик: бойко болтает, даже если стоять прямо не может.

Когда Мори надевает плащ, в голове у него вырисовывается вопрос.

– Ты сказал, что Миура был безжалостен, хитер и так далее.

– Правильно.

– Ты сказал это так, будто встречался с ним.

– Встречался, – спокойно говорит Танигути.