Бермудский Треугольник (СИ) - Казанцев Геннадий Николаевич - Страница 81

Вениамину стало плохо. Он попытался закурить очередную сигарету, но тут же смял её.

— Ладно, Веничка, попытайся ещё раз засечь этот «уик». Запишешь на магнитофон, а мы всё это проанализируем.

Последние сборы и завершение учёбы

До самых выпускных Мочалин больше не встречал секретаря парткома в своём районе. Постепенно история стала забываться и друзья с головой окунулись в экзаменационную лихорадку. В редкие дни отдыха Герман бегал по хозяйственным и спортивным магазинам, закупая предметы первой необходимости для предстоящего проживания в условиях средневековья. В углу его квартиры уже были аккуратно разложены спортивные и охотничьи снасти вперемежку с предметами крестьянского быта конца XIX века. Гордостью его коллекции был величественный керогаз с тремя асбестовыми фитилями и выносным баком. Рядом стояли две керосиновые лампы, алюминиевый казан, электрическая мухоловка, набор туристической посуды, топорик и угрожающего вида альпеншток. «Мало ли что случится, — размышлял хозяин домашней кунсткамеры, глядя на последний, явно лишний в быту предмет. — А ну опять по горам бегать заставят, да и голову кому проломить проблем не составит, — оправдывал он свою покупку». Ольга, украдкой бросая взгляды на растущую пирамиду экзотических предметов, тяжело вздыхала и украдкой вытирала слёзы. Изредка, в порядке инициативы, она покупала, полезные, как ей казалось вещи для предстоящей командировки своего любимого. Герман с лёгким раздражением смотрел на купленные ею замшевые перчатки, дорожный несессер с мужскими духами и пластмассовыми зубочистками, вышитую пуховую подушку и, наконец, надувной пляжный матрас.

— Оленька, ну к чему это всё, — укорял он её.

— Поверь, пригодится, — отвечала она, выкладывая на самый верх разбухшего колониального багажа махровое банное полотенце. — Всё лучше, чем твой фотоаппарат с гармошкой и никому не нужная позорная труба!

— Не позорная, а подзорная! И не труба, а телескоп, чтоб ты знала.

— Вот я и говорю, где ты читал, что на войне в него кто-то смотрелся?

— А Наполеон? Он в Египетскую кампанию всю свою Академию наук при себе держал. Телескопов у него было немерено!

— Кто ты, а кто Наполеон!

Астроному-любителю оставалось только разводить руками.

Последний экзамен выпускники встретили оглушительной пьянкой. Гуляли в «Праге», в очередной раз потеснив из злачного места набухающую, словно сдобная опара, армию аферистов, валютчиков и подпольных миллионеров. После девяти вечера в огромной зале не смолкал мужской хор дипломированных разведчиков. Гремели «Катюша», «По долинам и по взгорьям». К полуночи немногие из уцелевших хористов затянули певучие украинские песни. Поскотин, пребывавший в пограничном между явью и навью состоянии, как обычно силился найти ответ на вопрос, почему советские граждане обожают западную музыку, а как нажрутся — горланят исключительно народные песни. Вскоре вопрос рассосался сам собой, оставив перспективы для поиска ответа на него до следующего загула. Герман, исчерпав ресурсы мыслительной деятельности, присоединился к мужскому хору, пытаясь угасающим сознанием проникнуть в тайны этих незамысловатых напевов, расслабляющих и врачующих уставшие души. Он ворошил свою память в поисках украинских песен с призывами к борьбе или сопротивлению, но тщетно. А в это время тенор из партнабора уже отрешённо выводил: «Ой там на гор╕, ой там на крут╕й…» Растроганный Герман, вместе с немногими бодрствующими выпускниками, тотчас подхватывал: «…ой там сид╕ла пара голуб╕в». Его глаза влажнели, в груди рождались сладостные спазмы.

«Будет уже сопли распускать! — прервал его упоительное путешествие в нирвану Шурик Дятлов. — Дело есть! Веник сбор объявил». Поскотин, превозмогая качку, вслед за другом направился к выходу, цепляясь за спинки стульев. На улице их ждал Мочалин. Силуэт его сутулой фигуры с крупным носом и скошенным подбородком был совмещён с афишей фильма «Гостья из будущего», тем самым как бы выявляя в детской картине зловещий подтекст.

— Слушать будешь? — мрачно спросил подошедшего друга Мочалин.

— А что мне слушать…, я и спеть могу! — игриво откликнулся Поскотин, расплывшись в пьяной гримасе.

— Брось паясничать! На, послушай, два часа назад записал, пока вы тут с Шуриком резвились.

С этими словами суровый Веник поднёс к его уху кассетный магнитофон. «Блюм-блюм, уи-и-ик, блюм!» воспроизвёл динамик нечто, напоминающее звуки, падающей в унитаз мыши. Герман рассмеялся.

— Что скалишься?! Разве не понятно? Это Фикусов сбросил пакет информации в эфир, — оборвал его Мочалин. — Сигнал снят со сканера, а потом трижды переписан на пониженной скорости. Какие будут предложения?

Поскотин с беспомощным выражением обернулся к Дятлову. Тот движением головы показал, дескать, решай сам. После чудесного офицерского междусобойчика напрягаться не хотелось.

— Давайте, не будем строить из себя разных там Эркюлей Пуаро! — предложил Герман в надежде продлить эйфорию выпускного вечера. — На самом деле никто из нас не считает Владимира Павловича шпионом. Мы заигрались. Нам всё это привиделось! И не мудрено, как-никак закончили не какой-нибудь задрипаный «Нархоз имени Плеханова», а развединститут имени Андропова! Вот и мерещатся за каждым углом шпионы. Гляньте туда! — расслабленный выпускник махнул рукой в сторону неосвещенной части ресторана, выходящей на Новый Арбат, — Мужика видите? Того, что с поднятым воротником… Чем не шпион?! Во-во, глядите, нас увидел — и за угол спрятался… Опять смотрит!

— Что ты до него докопался, — прервал его разглагольствования капитан Дятлов, — Дай человеку нужду справить!.. И не увиливай от темы!

— И не собираюсь увиливать. Только я лучше вас обоих Фикусова знаю. Как-никак к дочке его чуть ли не сватался. Я вам такое скажу: Владимир Павлович — один из последних настоящих коммунистов! И дочь свою воспитал…

— Про неё ты нам уже все уши прожужжал! — недовольно отозвался Вениамин. — Думаешь, если дочь лапал, то и папашу знаешь?!

— Пошляк ты, Балимукха!

— Да уж не больше твоего!

— Будет уже! На ровном месте сцепились! — прервал друзей рассудительный Шурик. — Венька, дай Джаводу рассказать, что он думает!

Герман недовольно засопел и, сверля взглядом своего приятеля-индуса, продолжил.

— Вы нашему Вазгену верите?.. И я тоже… А полковник Геворкян — старый чекист, любого шпиона по запаху вычислит! Так вот наш Вазген с твоим, Веня, «шпионом» через день коньяк пьют и в нарды играют! Смекаешь?

— А что же это за сигнал, который я записал? — начал сомневаться бдительный Балимукха.

— Что-что!?.. Гетеродин в твоём приемнике барахлит. При внешнем воздействии переходит в режим импульсной генерации.

— Ты это специально сказал, чтобы меня оскорбить? — прервал его Венимин. — Поди не знаешь, что у меня по физике тройка была.

— Извини, Балимукха, я просто хотел сказать, что Фикусов — не шпион, а твой приёмник надо в ремонт сдать!

— Но последний сигнал я записал на Налимов сканер! Приёмника не было! А сканер у Налима импортный, ни чета нашим с «щекотунчиками».

Поскотин задумался. От напряжения в его голове соскочила какая-то пружинка и противно завибрировала в левом ухе.

— Ну, ты что, уснул? — прервал его размышления сутулый друг.

«Да… Что-то здесь не так, — отозвался Герман. — Надо проверять!..» Вдруг он ударил себя по лбу и воскликнул: «Эврика!» Друзья окружили трезвеющего Архимеда, а тот лишь коротко их известил: «Запускаем анонима!»

Анонимы и мандатная комиссия

На следующий день «Бермудский треугольник», выборочно страдающий похмельем и головной болью, собрался у Германа на квартире. Дятлов, обложившись ворохом газет, вырезал из них буквы, а Поскотин с Мочалиным наклеивали готовые литеры на выдранный из ученической тетради лист. Рядом лежал пустой почтовый конверт, заполненный неровным детским почерком на имя «Предсидателя КГБ СССР».