Бермудский Треугольник (СИ) - Казанцев Геннадий Николаевич - Страница 16

— Отвянь, гнида! — завопила жертва советско-индийской дружбы.

Изумлённый майор впился ошалелым взглядом в предмет своей любви. Похолодевший Герман, понимая, что ещё секунда и плутовской роман перерастёт в полноценную драму с непременной гибелью главного героя, бросился на помощь.

— Заговорил! Наконец-то заговорил! — радостно воскликнул он, награждая свирепеющего Веничку очередным поцелуем. — А теперь скажите «ма-ма»… «Ма-ма мыла ра-му»!

— Да пошёл бы ты!..

— Действительно заговорил! — изумился майор, — и даже без акцента!

Поскотин, что есть силы, пнул под столом обиженного полиглота. Веник ойкнул и вслед за этим застонал, когда Шурик Дятлов так же увесисто пнул его по второй. Под нажимом болезненной критики он вынужден был повторить домашнее задание по языку, чем вернул к себе расположение уже было засомневавшегося десантника. Успокоенные аспиранты поспешили в туалет. Когда они вернулись их глазам предстала картина расправы русского витязя над злым янычаром. Майор Хрущ, нависая над бедным индусом, держал его за ворот, отведя огромный кулак для сокрушительного удара.

— Скажи «мы за мир»! Скажи «мы за мир», американская подстилка! — орал на весь зал взбешённый десантник. — У вас что там, в Индии, только подачки клянчить и материться могут?! Йог твою мать! А ну, скажи «Гитлер капут»!

«Предводитель обезьян», утирая разбитый нос, хрипел и лягался, пытаясь заехать нападавшему между ног. Вокруг собирался народ. Вскоре послышались свистки, а за ними топот бегущих по лестнице милиционеров. Русский витязь отпустил янычара, слегка, словно сдаваясь, приподнял руки и обернулся к служителям правопорядка. Пока шло разбирательство, нимало струхнувшие аспиранты и жертва рассвирепевшего майора покидали пивной ресторан.

— Что вы с ним не поделили? — задыхаясь от бега, спросил недавнего магараджу Герман.

Веник был ещё не в состоянии отвечать. Он тяжело дышал, утирая платком вспотевшее лицо и текущую из разбитого носа кровь. Скрывшись за подворотней, друзья перевели дух, а недавний магараджа наконец удовлетворил их любопытство.

— Понимаешь, этот Вася докопался до моей майки, — и Веничка обнажил розовую футболку с огромной лиловой надписью «I Love USA», — и давай допрашивать, как там у нас в Индии относятся к Америке. Ну, я ему начал по-английски растолковывать, что, мол, нам, индийцам совершенно «до звезды» с кем иметь дело. До позапрошлого года вы нам помогали, это факт, а потом бросили. Пришла помощь из Америки. Что нам теперь, кровью блевать, раз Советский Союз от жадности сохнуть начал. Не знаю, что уж он там понял, только давай меня за грудки хватать, типа ты за русских или за американцев. Я ему, твержу, да мне, индусу, совершенно «до фонаря», а он хвать за футболку и ну мне надписью в рожу тыкать. Я, естественно, не выдержал и обложил его трёхэтажным… А после этого и начались уроки русского языка…

— Да-а-а, — протянул Герман, — недаром полковник Геворкян говорил, что свой позор мы смоем лишь «кровью и потом». Вот ты за нас за всех и расстарался!

— А как же! — повеселел Веничка, — Кровью и потом, кровью и потом!..

Пробуждение в кафе и продолжение «заготовительной» кампании

«Кровью и потом! Кровью и потом!» — било в висках пробуждающегося Германа и тут же отдавалось в груди варварским припевом: «Поспели вишни в саду у дяди Вани…». «Созрели вишни…» — сливаясь с реальностью, прохрипел он, схватившись за грудь, словно пытаясь защититься от всепроникающего ритма пошлого шлягера. Вокруг в изумрудном полумраке всё гудело, тряслось и плясало. Пахло окурками в пиве, припудренными подмышками и закусками с майонезом. «Пора уходить», — подумал Поскотин, озираясь в поисках товарища, занятого «заготовкой».

Музыка стихла. Застучали каблуки возвращающихся к своим местам дам и горловое токование взмокших кавалеров. Из парно?й танцплощадки проклюнулась сутулая фигура Венички, ведущего под локоть существо женского пола.

— Надя, познакомься с моим другом Ге?рой, — подводя к столу свою партнёршу, представил товарища галантный Веник. — Надюша, ты не поверишь, мой друг — тоже испытатель!

Надя оказалась приятной молодой женщиной с нежными чертами лица и детской чёлкой над смешным прищуром подслеповатых глаз. Она доверчиво протянула мягкую руку и, встретив учтивое пожатие, радостно вспыхнула:

— Ой, какое интересное имя — Гера! — чуть окая, пропела она и, немного подумав, добавила — Вы, должно быть, грузин!

Веничка беззвучно затрясся, приводя в движение мясистые мочки своих породистых ушей.

— Да… местами… — согласился наречённый кавказец, подтверждая проницательность Надежды. — Мама — грузинка, а папа — караим из-под Самарканда.

— Прелестно! — обрадовалась доброжелательности своих новых знакомых девушка. — А я-то думала, что караимы — это порода овец!

Простодушное замечание девушки вызвало очередной приступ веселья у её кавалера. Надежда смутилась и тут же сменила тему.

— Как же вы перенесёте завтрашний полёт? Вы даже не успеете выспаться!

Веник, стоящий позади дамы, мгновенно изменился в лице, усилием воли погасил смех и, надсадно мигая левым глазом, пригнулся, откинув назад руки. Затем свернул губы трубочкой и завибрировал ими на манер поющего гиббона, пребывая в полной уверенности, что его поза напоминает реактивный самолёт на взлёте.

— Ага, — догадался Герман, — так мы успеем, Надюша. Вениамин Вениаминович билеты купил, а я даже выспался, пока вы танцевали.

Веничка в отчаянье закатил глаза. Поскотин попытался выправить неизвестный ему сценарий, вовремя вспомнив, что ещё час назад был готов признать себя специалистом по искусственному осеменению животных.

— Да, это мы того… Проведём испытания и тут же летим на конференцию животноводов.

Мочалин мгновенно превратился в соляной столп, символизирующий мировую скорбь по всем известным ему кретинам.

— Ну что опять не так? — не выдержал приятель, — испытаем новый поршневой осеменитель, и — срочно летим на конференцию.

— Мой приятель так шутит, Наденька, — вышел из ступора сутулый кавалер, для достоверности подхватив свою спутницу под локоток. — Не осеменитель, а — двигатель, и не поршневой, а — реактивный!

На этот раз настал черёд выпасть в осадок Герману. Его оцепенение длилось недолго. Проанализировав предыдущий диалог, он перешёл в наступление.

— Надя, вы уж простите моего друга, он всего лишь хотел поднять меня в ваших глазах. — Поскотин любяще посмотрел на сослуживца и продолжил, — Я ведь, Наденька никакой не герой, а обыкновенный ветеринар, инженер по искусственному осеменению, а вот этот, — и осеменитель направил перст в сторону товарища, — не просто лётчик-испытатель… — он выдержал паузу, подыскивая варианты продолжения. Потом, набрав воздуха, выпалил — Наш друг — лётчик-космонавт!

Веничка обомлел. Он прикусил губу и поднял свою породистую голову к зеркальному потолку, словно намереваясь завыть от бессилия. Герман же — напротив, сотворил самое серьёзное выражение лица и порадовал друга очередной порцией лести:

— В отряде космонавтов его знают как виртуоза затяжных прыжков. В конце августа во время ночного десантирования он раскрыл парашют в десяти метрах от земли!

— Да-а-а… Уж! — подтвердил достоверность сказанного приходящий в себя «космонавт».

Ой, какие вы смешные! — защебетала Надежда, — прямо как Маврикиевна и Никитична. Давайте я познакомлю вас со своими подругами?!

Столик, где сидели Надины подруги, располагался недалеко от эстрады, вокруг которой со стоном качалась в незатейливом танго возбуждённая молодёжь. За столом, неестественно выпрямив спины, сидели две девушки. Их серьёзные лица, и немигающий взгляд, направленный в сторону приближающихся молодых людей не сулил им ничего хорошего. Мочалин ловко отодвинул стул и усадил Надежду в круг подружек. Его манеры, судя по всему, произвели хорошее впечатление на компаньонок. Одна из них, шатенка с круглыми нагловатыми глазами, покрытая густой шапкой завитых перманентом волос, предложила молодым людям присесть. Пока Герман скрипел стулом, размещаясь в тесном пространстве между колонной и проходом, его друг успел заказать бутылку «Советского Шампанского». «Вот!» — зафиксировал он очередной приступ галантности перед тремя молодыми женщинами. В это время разгорячённый чаевыми оркестр грянул «Мясоедовскую». Время приближалось к закрытию. Публика неистово подхватила припев запрещённой к исполнению песни: