Искупление Риза (ЛП) - Палмэрин Мэри И. - Страница 15

Несколько минут спустя Риз подъехал к пустой парковке и облегченно вздохнул. Он не против забрать чью-то жизнь. Тем не менее, чем тише все будет, тем лучше. У отца Салливана есть ответы, которые ему нужны, и он готов пойти на все, чтобы получить их. Риз не волновался, что кто-нибудь сможет узнать его. Время идет. Люди забывают. Когда такие ужасающие вещи не касаются вас лично, то страсти постепенно утихают, и вы забываете. Риз повзрослел. Он уже больше не подросток. Его тело стало телом взрослого мужчины, с накачанными руками и прессом. Два года назад, находясь в состоянии депрессивного ступора, Риз пошел в тату-салон и набил себе дешевенькую татуировку. Это было во Флориде. Теперь у него на плече было дерево жизни. Символ того, что он оставил после себя много лет назад. Его второй шанс. Он узнает, где искать, заявит свои права и получит искупление, в котором так нуждается.

А потом это превратилось в зависимость. Он сдружился с этой болью, когда игла погружалась в его кожу, оставляя после себя изображение значимых для него вещей.

Он уже не тот человек, который покинул эти места десять лет назад. Он стал выше, крупнее, еще безумнее. Риза привела сюда жажда крови и ответов, и он не уйдет, пока не добьется своего. Он припарковал свой старый «Форд» на свободное место у церкви Святого Антония, вышел из машины и расправил на себе мятую футболку. Он давно украл ее, а еще боксеры, которые сейчас тоже на нем. А вот джинсы придется выбросить. На них явные доказательства того ужаса, который он недавно сотворил с девушкой. Чужая жизнь замысловатым узором разбрызгана по ткани его штанов.

Риз с равнодушным видом шел по черному асфальту, который был настолько раскален от зноя, что на нем можно было плавить воск. В голове возникали совершенно неподобающие картины: Риз размышлял о том, как это будет выглядеть, если он прижмет красивую девушку лицом к раскаленному асфальту, и сколько времени понадобится ее коже, чтобы сгореть от стыда. Риз хотел рассмеяться, но сдержался. Она, скорее всего, будет молиться Богу, который еще ни к кому не проявил милосердия. Он сам в прошлом просил об этом, умоляя отца Салливана, но тот велел ему молиться. Терпеть.

«Молись, Риз. Молись о своих грехах. Молись. Молитва все исправит. Молись, мальчик!».

Ох, отец Салливан, неужели вы не поняли? Судьба — это сука, и она отымеет вашу задницу жестче, чем когда-либо раньше ее кто-то имел. Готовьтесь к адскому огню. Плохой мальчик вернулся, и он принес боль, об избавлении от которой так молился.

Глава 9

Говорят, в глазах Бога любой грех может быть прощен. Но что, если грешник — сам служитель Бога?

Риз открыл дверь церкви Святого Антония, украшенную изысканной резьбой в лучших традициях немецкой евангелистской церкви конца восемнадцатого века. Окрашенное в темный цвет дерево чудесно контрастировало с витражным окном, на котором было потрясающее изображение Богоматери. «О, как символично», — подумал Риз, любуясь Девой Марией, качающей в люльке Царя всех царей.

Он сделал глубокий вдох, вбирая влажный летний воздух своими прокуренными легкими, и улыбнулся сладким и ужасным воспоминаниям, хлынувшим в его безумную голову. Тьма всегда была частью Риза; смерть была частью его сущности, но все тайное скоро станет явным. Он не единственный, кому придется справляться с безумием. Ему нужна его Рен. Ее одобрение. Ее поклонение. Ему нужна ее… любовь?

Нет, этого он принять не мог. Риз не верил в любовь. Он не был уверен в том, что она вообще существует и что кто-то способен на это чувство. Риз был убежден, что между любовью и снисходительностью огромная разница. Он изо всех сил старался выбросить из головы чудесные воспоминания о ее темных, цвета воронова крыла волосах и обиженных стонах. Вся порочность снова всколыхнулась в нем, сделав его член твердым перед самым входом в храм Божий. Но это не имело значения. Он был законченным грешником. Ему никогда не получить отпущения грехов у того самого человека, который всегда говорил ему молиться.

Молиться за мысли, роящиеся в его голове.

Молиться за тех, кто с ним ужасно обращался.

Молиться, чтобы они любили его.

Молиться об избавлении от боли.

Неудивительно, что Риз потерял веру в молитву, ведь он, сколько помнил себя, жил в эпицентре безумия.

— Десять раз «Аве Мария» и десять раз «Отче наш» в знак покаяния в своих грехах. Твое позорное поведение может привести тебя в Чистилище, но продолжай молиться, дитя. Молитва приведет тебя в Рай и вызволит из сетей Дьявола. Теперь целуй мои четки, — голос отца Салливана огнем проник в сознание Риза. Он стоял, уставившись на изысканный расписной витраж, под безжалостным солнцем, обжигавшим его уже потную кожу. Витраж безукоризненно переливался в утреннем свете. Гнев бурлил в венах, и сейчас Риз являл собой бо́льшую угрозу для общества, чем в тот день, когда избавил мир от извергов, бросавших его в подвал, чтобы осознать свои грехи. Тогда был последний раз, когда в нем могло сохраниться хоть что-то хорошее. На следующий день — там, возле качелей — все изменилось. Риз дал Рен обещание, поклялся ей и себе, что пойдет на все, лишь бы быть уверенным, что она больше не считает его плохим мальчиком, даже если это и означало подлить масла в трепещущий в его мозгу огонек. Дать волю голосам, просившим его об освобождении.

Она стала ветром, раздувшим эти угольки, тлеющие в нем с самого рождения. Рен была криптонитом Риза, его слабостью.

Он протянул руку, взялся за железную ручку и слегка потянул ее. Скрип открывающейся двери вернул его назад в то время, которое он презирал. Риз с трудом сглотнул и, дернув дверь сильнее, вошел в церковь. В храме было пусто, и его встретил запах, который Риз слишком хорошо помнил. В воздухе стоял густой аромат тлеющего ладана и горящих свечей — мрачное сочетание, которое ему хотелось бы забыть. Ряды темных деревянных скамей стояли по обеим сторонам главного прохода, застеленного красным потертым ковром, который, видимо, недавно пропылесосили. Риз разглядывал следы от колесиков пылесоса, пока отдаленный скрип старого церковного пола не вывел его из ступора.

Он взглянул вправо: несколько рядов красно-белых подсвечников и металлический ящик для пожертвований были установлены так, чтобы можно было зажечь свечу и опуститься на колени для молитвы. Риз бросил взгляд на слабо освещенный алтарь, хранящий тело и кровь Христову, и ему вспомнился вкус вина и хруст облатки, которую предлагали по воскресеньям. А еще вспомнился запах дыхания матери — такой же, как и у вина, которое им давали по воскресеньям.

Потолок храма был расписан в светлых пастельных тонах с золотом. Ангелы с трубами, летящие к белым пушистым облакам под самым куполом над алтарем. А над ними яркие, красочные изображения херувимов. Риз обратил внимание на то, как обветшала церковь за десять лет: потолок местами начал осыпаться, краска облезла, да и цвет ковра потускнел — Риз помнил, что раньше он был ярче. Хотя, может быть, в детстве у него просто было больше доверия этому месту.

Три стула и стол с лежащей на нем Библией, которую священник читает на проповеди во время службы. На этих стульях обычно сидели отец Салливан и алтарные прислужники — мальчики и девочки. Для него полагался самый высокий, богато украшенный стул. По обеим сторонам от него два обычных, ничем не примечательных стула, предназначавшиеся его помощникам. Риз вспомнил то ужасное белое облачение, которое приходилось натягивать поверх собственной одежды. Летом в нем было настолько мучительно жарко, что, вне всякого сомнения, можно было упасть в обморок от теплового удара. Один раз он совершил ошибку, пролив на свою робу кровь Христову во время одной из месс. Наказание за этот проступок он не забудет… никогда.

Шепчущие отголоски прошлого угрожали лишить его способности придерживаться намеченного курса и не выйти из себя. Ему хотелось яростно крушить эту церковь, уничтожая всю святость и красоту. То самое место, где человек должен находить покой и утешение, у Риза вызывало чувства боли и презрения.