Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц (адаптирована под iPad) - Акунин Борис - Страница 19

Зловещая репутация Анны и Бирона объясняется не масштабом репрессий, а тем, что они были прежде всего обращены против высшего сословия, которое требовалось в первую очередь привести к покорности после политических пертурбаций предыдущего периода. Т. Черникова пишет, что из 128 громких судебных процессов 126 были дворянскими. Эта эпоха была страшной именно для дворянства, в особенности знатного.

Священный трепет перед властью достигается не только через страх, но и через восхищение ее пышностью и величием. Анна Иоанновна хорошо понимала и это правило. Ее упрекают в сумасбродной расточительности (как уже говорилось, расходы на содержание царского двора выросли по меньшей мере впятеро по сравнению с временами Петра Великого), но ничего сумасбродного в этих тратах не было.

Новые дворцы, на строительство которых не скупилась казна, были призваны явить величие монархии. Толпы нарядных слуг, поражающие роскошью празднества – всё это было важной частью государственной политики. Императорский двор, ранее очень простой и неформальный, превращается в сложно регламентированное ведомство; необычайно возрастает значение церемониальных чинов и должностей. «…Императрица Анна Иоанновна любила приличное своему сану положение и порядок, и тако двор, который ещё никакого учреждения не имел, был учреждён, умножены стали придворные чины, серебро и злато на всех придворных возблистало, и даже ливрея царская сребром была покровенна; уставлена была придворная конюшенная канцелярия, и экипажи придворные всемогущее блистание с того времени возымели. Италианская опера была выписана, и спектакли начались, так как оркестры и камерная музыка. При дворе учинились порядочные и многолюдные собрании, балы, торжествы и маскарады», – пишет князь Щербатов.

Высшая власть стала не только страшной (тут-то больших расходов не потребовалось), но и обрела не свойственное ей ранее великолепие.

Государственное управление

В этой важной сфере государственной жизни, в общем, ничего существенного не произошло, да и не могло произойти, поскольку верхи были слишком заняты другими заботами. Многие петровские новшества, введенные с целью более действенного контроля над страной (пускай и не особенно успешные), были редуцированы или вовсе упразднены в связи с общей «демобилизацией» военно-бюрократической империи. В отсутствие большой войны, с прекращением гигантоманских проектов напрягать все силы страны стало не для чего, все «крепежи» подразболтались, и чинили их кое-как, по мере необходимости.

Прежде всего расстроилось введенное реформатором устройство правительственного аппарата, где высшим органом был Сенат, надзиравший над министерствами-коллегиями и, в свою очередь, контролируемый «государевым оком» генерал-прокурором. Этот принцип, подстроенный под личность с утра до вечера работавшего Петра, утрачивал смысл при монархе некомпетентном или ленивом, каковыми были преемники первого императора.

Вместо чересчур многолюдного и, по сути, консультативно-исполнительного учреждения, каковым являлся Сенат, понадобился более компактный и полномочный орган, способный принимать решения, – Верховный Тайный Совет; должность генерал-прокурора обесценилась; коллегии с их сложным механизмом коллективного руководства утратили былое значение.

Анна попробовала восстановить «профильное» управление, но не путем укрепления коллегий, а через разделение довольно бесполезного Сената на пять отраслевых департаментов, которые были завалены текущими делами и плохо с ними справлялись. Ненавистный Тайный Совет императрица уничтожила, но, поскольку сама не правила, обойтись без высшего административного звена не смогла и учредила Кабинет для «порядочного отправления всех государственных дел». Из трех кабинет-министров триумвирата не получилось, поскольку лишь барон Остерман мог считаться дееспособным, но и он тратил основные усилия на аппаратную борьбу с новым «государевым оком» – фаворитом. Тот же ясных полномочий не имел, ни за что не отвечал, но во все вмешивался.

Крайне аморфную, плохо выстроенную систему подтачивала катастрофическая нехватка кадров. Грамотных, знающих чиновников не хватало и при Петре, но с 1725 года был взят курс на сокращение штатов. «Умножение правителей и канцелярий во всем государстве не токмо служит к великому отягощению стата, но и к великой тягости народа», – докладывали Екатерине I ее ближайшие советники, но заботили их не народные тягости, а дефицит бюджета.

Стремясь сэкономить, одни ведомства ополовинили, другие объединили или вовсе закрыли. Оставшимся чиновникам сократили жалование, так что служитель самой низшей категории, копиист, стал получать всего 15 рублей в год – на такую сумму прожить было невозможно. В этом смысле воскрешалась допетровская практика, при которой мелкие приказные должны были «кормиться» сами, то есть за счет просителей. В указе 1727 года прямым текстом говорилось, что при «рассмотрении штата определение учинить по точному примеру прежних времен, а именно как было до 1700 году». Сокращение и оскудение чиновничества подрывало сам принцип заложенной Петром «канцелярской» империи, где все должно было регламентироваться и контролироваться.

Контролировать, впрочем, пытались, но безуспешно. Единственная сфера центрального управления, на которую не жалели средств, касалась сбора доходов и надзора за их распределением. Только это правителей «нервного» времени по-настоящему и заботило.

Анна вновь создала упраздненную было Ревизион-коллегию, продублировала ее Генеральной счетной комиссией, да еще и учредила Доимочный приказ, чтобы выколачивать из губернии накопившиеся задолженности. Эти контролирующие ведомства могли бы чего-то добиться, если бы существовала нормальная инфраструктура провинциальной власти, но областная администрация, слабая и при Петре, теперь пришла в совершенное убожество.

В целях экономии отменили разделение исполнительной и судебной властей. Единоличными уездными начальниками стали воеводы, губернскими – губернаторы. Им подчинили магистратов, и тем завершилась попытка ввести элементы городского самоуправления по европейскому образцу. Находившийся в столице Главный Магистрат закрыли. Но ослабили и «вертикаль». Под предлогом борьбы с волокитой сократили массу провинциальных чиновников, дав этой мере такое обоснование: «…Прежде сего бывали во всех городах одни воеводы и всякие дела, как государевы, так и челобитчиковы, також по присланным изо всех приказов указам отправляли одни и были без жалованья, и тогда лучшее от одного правление происходило, и люди были довольны». Поскольку управленческой работы меньше не стало, от сокращения волокита могла только увеличиться, что и произошло.

Одним словом, страна управлялась из рук вон плохо – можно сказать, никак не управлялась. Прав был саксонский посланник, писавший: «Человеческий разум не может постигнуть, как такая огромная машина держится без всякой подмоги».

Экономика

Строительство военной империи обошлось стране очень дорого. Денежно-хозяйственная ситуация после Петра была совершенно удручающей.

«Торговля упала; обширные поля оставались необработанными по пяти и по шести лет; жители пограничных областей от невыносимого порядка военной службы бежали за границу», – пишет Ключевский. По самым сдержанным оценкам прямые налоги, и прежде высокие, при Петре поднялись в полтора раза, что не приводило к увеличению сборов, а лишь накапливало недоимки, потому что разоренному населению платить было нечем. В последний год жизни Петра недособрали чуть ли не треть налогов.

Финансовый беспорядок усугублялся из-за децентрализованного формирования бюджета: средства на содержание армии (главный расход) выколачивала из народа Военная коллегия, доходами от казенной торговли ведала Коммерц-коллегия, «винными» деньгами и таможенными пошлинами занималась Камер-коллегия.

Хуже всего дела обстояли со сбором подушной подати (74 копейки в год с каждого крестьянина), поэтому сразу же после смерти главного «погонщика» вышло постановление сократить это налоговое бремя на 4 копейки, и генерал-прокурор Ягужинский докладывал Екатерине, что надобно сбавить еще.