Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц (адаптирована под iPad) - Акунин Борис - Страница 15

Про юную регентшу все пишут, что она была мало образованна и плохо воспитана («дика»), не любила выходить из своих покоев, где сидела целыми днями нечесанная и неприбранная, хорошо себя чувствуя лишь с сердечной подругой лифляндской баронессой Юлией Менгден, которая при новом режиме неминуемо должна была стать важной персоной. Супруга английского посланника характеризует регентшу следующим образом: «Она очень серьезна, немногословна и никогда не смеется; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за ее серьезностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность».

Нечего и говорить, что в качестве правительницы Анна Леопольдовна ощущала себя крайне неуверенно и, вероятно, даже пребывала в панике. Ее пугал грозный фельдмаршал, а страх – более сильное чувство, чем благодарность. Ближайшее окружение принцессы, единственные люди, которых она хорошо знала, всячески раздували эти опасения. Все советовали опереться на опытного, мягкого Остермана, который никому не казался страшным.

Накануне падения Бирона многоумный Андрей Иванович, что-то почувствовав, по своему обыкновению тяжело заболел, но тут же немедленно выздоровел, явился с всеподданнейшими поздравлениями к Анне Леопольдовне – и был принят с распростертыми объятьями.

Скорее всего, именно Остерман и объяснил правительнице, что Миних вовсе не так уж грозен и что избавиться от него нетрудно, но действовать напрямую Андрей Иванович не стал, а использовал супруга регентши, новоявленного генералиссимуса. Несколько месяцев дожидались удобного момента, и в начале марта 1741 года, когда фельдмаршал захворал, ему вдруг доставили указ шестимесячного Иоанна, который поручал своему отцу-генералиссимусу уволить Миниха от службы якобы по собственной его просьбе, «за старостию и что в болезнях находится». Больше ничего и не понадобилось – ни солдат, ни ареста. Фельдмаршала просто лишили всех рычагов власти, перестали пускать ко двору и на всякий случай установили за ним плотную слежку.

Царственный младенец. Гравюра. XVIII в.

Тихий переворот был осуществлен даже без ведома робкой Анны Леопольдовны – ее поставили перед фактом. Она, разумеется, возмутилась и всячески выражала оскорбленному Миниху сочувствие, но из отставки своего благодетеля не вернула.

Первым человеком в правительстве теперь стал Остерман, при котором состояли со всем согласные канцлер Черкасский и вице-канцлер Головкин. Большое влияние также приобрели близкие к правительнице люди: ее муж, ее любовник (так говорили) саксонский посланник граф Линар, Юлия Менгден и уцелевший во всех невзгодах обер-гофмаршал Рейнгольд Левенвольде. Толковых людей в этом кругу, кроме Остермана, не было.

Конструкция верховной власти, в которой от имени малютки-императора правила неумная регентша, подверженная влиянию своих неумных друзей, выглядела совершенно недееспособной.

И тем не менее в короткое правление новой Анны произошло несколько отрадных событий, которые современный историк А. Кургатников назвал «новоаннинской оттепелью».

В первый же день регентша уволила всех придворных шутов и навсегда упразднила этот постыдный обычай, что сильно повысило приличность и респектабельность русского двора.

Была объявлена амнистия – более широкая, чем бироновская. Свободу получили тысячи каторжников.

Появилась придворная должность рекетмейстера – чиновника, принимавшего жалобы от людей любого звания, а раз в неделю Анна Леопольдовна рассматривала прошения лично и помогала нуждающимся.

Наконец вышло постановление об ускорении судопроизводства, для чего создавалась специальная комиссия. Это было большое и нужное нововведение, поскольку тяжбы тогда тянулись годами, а дела подолгу ждали рассмотрения.

После напряженного, сурового десятилетия наступили иные, более благополучные времена, и здесь мы впервые сталкиваемся с интересным феноменом, который в пору следующего царствования проявится еще нагляднее.

Оказалось, что власти в России не обязательно быть деятельной и даже просто дееспособной. Достаточно быть нежестокой и давать народу передышку. Страна – живой организм, который, если ему не мешать, обладает прекрасной адаптивной способностью.

Но в то же время власть должна быть политически расчетливой, а именно этого качества режиму Анны Леопольдовны не хватило. Он сам породил опасную ситуацию, которая его погубила.

Для «иоанновской» ветви определенную угрозу представляло наличие еще одной династической линии, идущей от Петра. К ней тяготели не только люди «петровской волны», прежде всего офицерство, но и вообще все недовольные и беспокойные.

Имелось два потенциальных претендента на престол. Главным являлся маленький сын Анны Петровны и Карла-Фридриха Гольштейн-Готторпского, которых, напомню, в 1727 году выставил из страны Меншиков. Дочь Петра рано умерла, но успела родить сына; его назвали в честь великого деда. Однако будущий Петр III, во-первых, еще не вырос, а во-вторых, находился в Германии и на такой дистанции был нестрашен. Зато рядом, под боком, существовала дочь Петра, тридцатидвухлетняя Елизавета. На нее и обратилась вся подозрительность неуверенной в себе Анны Леопольдовны.

Надо сказать, что эта враждебность была безосновательной. Царевна и не помышляла о короне. Это была особа легкомысленная, далекая от политики и заботящаяся лишь об увеселениях. Подтолкнуть ее к отчаянным действиям могли только отчаянные обстоятельства. Они вскоре и возникли.

Пока за Елизаветой Петровной просто следили, пока ее ущемляли и обижали, она, конечно, горевала и страдала, но о заговорах не помышляла. Для этого требовались серьезные помощники, в окружении же царевны преобладали люди вроде нее самой – легкомысленные. Единственным оппозиционным «тяжеловесом» тогда являлся отставной фельдмаршал Миних, но за ним тоже крепко присматривали, а кроме того старик не жаловал Елизавету и предпочитал ждать, пока Анна Леопольдовна вновь призовет его, такого великого и незаменимого, возглавить правительство.

Зато на политической сцене появился игрок доселе невиданной на Руси породы – коварный иностранец: французский посланник маркиз Жак-Жоакен де Шетарди. Впервые во внутреннюю жизнь страны начинают вмешиваться те самые «злокозненные закордонные силы», на которые в последующие века так часто по поводу и без повода будет сетовать официальная пропаганда.

В данном случае «злые козни» были несомненны. Молодой француз действовал в традициях версальской дипломатической школы, которая весьма успешно манипулировала политикой другой восточной империи, Османской, меняя там неугодных везирей и даже султанов при помощи интриг и заговоров. Российская монархия выглядела такой же слабой, как турецкая, имелись здесь и собственные «янычары», почему же было не попробовать?

Впоследствии мы остановимся на тогдашней европейской политической ситуации более подробно, пока же достаточно сказать, что Россия состояла в традиционном союзе с Веной, извечным врагом Версаля. Шетарди рассчитывал, что лишив власти Брауншвейгское семейство, родственное австрийскому императору, он сумеет переориентировать и всю российскую внешнюю политику.

Маркиз де ля Шетарди. Неизвестный художник. XVIII в.

В инструкции, полученной от правительства, посланнику давали задание лишь «употребляя всевозможные предосторожности, узнать как можно вернее о состоянии умов, о положении русских фамилий, о значении друзей принцессы Елисаветы, о приверженцах дома голштинского, которые остались в России, о духе в разных отделах войска и командиров его, наконец, обо всем, что может дать понятие о вероятности переворота» – то есть собирать сведения, а не устраивать заговоры. Рискованная игра была личной инициативой маркиза, то есть относилась к разряду классических авантюр.