Рейс - Лойко Сергей Леонидович - Страница 63

– А ПВО у вас тоже нет? – вдруг спросил Алехин, хотя ему не терпелось узнать, как можно больше про маньяка тоже.

– Нет, конечно. Откуда?

– А кто же, по сводкам, сбивает все эти украинские самолеты?

– Не понимаете кто? Спасибо хоть на том, что сбивают. Вся надежда на регулярные части. Но их страшно не хватает. Нам обещали широкомасштабную помощь. Понимаете, о чем я говорю? Но украинцы неожиданным ходом расстроили все планы – сами сбили гражданский борт, и детально разработанная «Барбаросса» накрылась медным тазом.

– А разве не мы сбили?

– Нет, конечно. Это киевская провокация. Ни у нас, ни у наших войск, которые тут рассредоточены, нет таких средств. Это все-таки десять тысяч метров высоты. Тут нужен ракетный комплекс «Бук». Вот у Украины они как раз в наличии имеются.

Белкин разлил остатки «Рислинга» по бокалам и предложил Алехину, не чокаясь, помянуть Захарова.

– Я знал мастера лично, – сказал Белкин печально. – Огромного таланта был человек. Настоящий патриот земли русской, хоть и еврей.

– Еврей? А мне показалось, как раз наоборот, – пожал плечами Алехин.

– Наоборот? – с улыбкой переспросил Белкин. – Антисемит, в смысле?

– Ну типа того.

– Я знаю, о чем вы. Это он для красного словца. Как наденет форму… Ну, знаете: «Как надену портупею…»

Алехин с пониманием кивнул головой.

– Одно другому не мешает, – философски добавил Белкин и продекламировал:

За все на еврея найдется судья –

За волосы, нос, за сутулость.

За то, что еврейка стреляла в вождя.

За то, что она промахнулась.

– Ваши? – спросил Алехин.

– Нет. Это Губерман. Читали?

– Не пришлось.

– И ведь писатель наш не только за идею, – вернулся к Захарову Белкин, – он ведь за честь девушки вступился, судя по вашему пересказу. Послушайте! Прямо как поэт – невольник чести! Хотя, знал бы Захаров, о какой чести идет речь, глядишь, и жив бы остался.

Белкин усмехнулся. Алехин нет.

– Это я так, без обид... констатирую только, – министр посмотрел на него долгим немигающим взглядом. – Липочка все равно уже отдыхает и нас не слышит.

Алехин взгляд выдержал и решил: каким бы ни был следующий вопрос Белкина – отвечать только правду.

– Слушайте, Жданов, а кто вы по профессии? Я же не пальцем сделанный и вижу, что вы никакой не артиллерист.

– Оперуполномоченный, – спокойно ответил Алехин. – В смысле, в прошлом. Сейчас бизнесмен. Уже давно.

– Ух ты! – воскликнул Белкин. – Такие кадры нам как раз нужны! Займетесь маньяком, Жданов?

– Если честно, то я из полиции именно поэтому ушел. Воротит меня от всего этого. Насмотрелся.

– Отлично! В таком случае, у меня есть еще лучше идея! Не хотели бы вы на время стать личным телохранителем и водителем для Лилички? Вы уже с ней познакомились. Я заметил, что вы оба друг другу успели понравиться. Мне некогда этим заниматься. И какому-нибудь троглодиту из этих… ну, вы понимаете, поручить ее никак не могу. Особенно после этого случая с Захаровым. У нее мама в Торезе. Это здесь недалеко. Дыра дырой, я вам скажу. Но Лиличка мотается туда-сюда. Жить будете здесь. На всем готовом. Самое безопасное и приятное место – во всех отношениях. Три тысячи долларов в месяц. О’кей, четыре. Ну, что? По рукам?

– Я не против, но при двух условиях, – ответил после паузы Алехин. – Первое. Мне нужен будет пропуск – такой, чтобы нас никто здесь не тормозил. Чем больше остановок, особенно на блокпостах, тем больше шансов попасть под обстрел.

– Считайте, что такой пропуск у вас уже есть. А второе требование?

– Извините, если вторгаюсь в распорядок дня, но можно изыскать возможность расстреливать наркоманов, изменников и дезертиров в каком-нибудь другом месте теперь? После сегодняшней перестрелки на заправке, я думаю, у Лилии от стрельбы будет нервный срыв.

– А вы, Жданов, психолог, я посмотрю.

– Нет, я просто бывший мент. Знаю, о чем говорю.

– Хорошо. Уговорили. Найдем злодеям другую стенку. После коммунаров на Пер-Лашез тоже больше никого не расстреливали. Ну, все теперь? По рукам?

После секундного колебания Алехин пожал протянутую вялую руку императора Наполеона Белкина.

Торез. Донецкая область. Август

– Вы представляете, Джейн, они эвакуируют сегодня население из Киевского района.

– Зачем?

– Устанавливают там среди жилых кварталов минометы, «Грады» и артиллерию! Что значит – вызываем огонь на себя.

– Кажется, я понимаю. Они пытаются ответным огнем разрушить город?

– Именно так. Так произошло уже в Спартаке и в других районах рядом с аэропортом. Как только заканчивается ответный огонь, они вызывают телекамеры, и на российских экранах появляются доказательства преступлений киевской хунты.

Сержант-ополченец Неустроев продолжал свой рассказ, слегка задыхаясь от быстрого шага. Тягаться с Джейн ему было тяжко. Сержант с первого взгляда вызвал у нее доверие. Даже внешне он разительно отличался от того добровольческого сброда, с каким ей приходилось общаться. Мягкий, почти интеллигентный. Глаза светлые, с искоркой. Из местных. Не смог уехать из-за семьи. Отправил ее в село, а сам не сумел уклониться от службы в добровольческой армии Белкина – тут или служи, или подвал местного гестапо, поведал ей Неустроев. Говорил он на чистом русском, без всякого гэканья. Ни одного матерного слова за два дня знакомства она от него не услышала. Служил сержант в комендантской роте. Отвечал за снабжение бойцов продовольствием.

Вчера они с ним ездили на передовую. Замечательные интервью взяли. Удивительные типажи. Хоть сейчас массовку с участием пиратов со шхуны Джека Воробья снимай, подумала, увидев их, Джейн.

Накануне Джейн договорилась с Неустроевым встретиться в условленное время возле почты в Торезе. Джейн приехала на автобусе. Сержант был пунктуален, пришел минута в минуту, что тоже очень понравилось Джейн. Сейчас они шли к нему домой. Пять минут от почты, сказал он. Сказал, что машина в ремонте. Сегодня починят, завтра свозит ее в Киевский район. Но сегодняшние интервью были для нее самым главным. Учительница из Счастья и ее муж, оба были свидетелями того самого трагического пуска «Бука», утверждал сержант. Муж даже снял комплекс на телефон. Правда, не сам пуск, сказал сержант. Но все равно это было безумно важно, хоть у нее уже были фотографии. А тут первые свидетели-очевидцы. Чего еще желать? Все складывалось как нельзя лучше.

Подошли к дому. Приземистый, неприметный. Окна занавешены. За углом припаркованы видавшие виды «Жигули».

– Приехали, ждут, – сказал Неустроев. – Их транспорт.

– Уже в доме? – удивилась Джейн. – Не в машине?

– Я им ключ под ковриком оставил, – сержант приложил палец к губам: – По секрету. Не надо, чтобы нас на улице видели вместе. И в такую жару в машине, сами понимаете… Задохнешься.

Он постучал в дверь три раза, словно азбукой Морзе, с разными интервалами, и поспешно открыл ее своим ключом. В сенях было темно.

– Молодец, – отдала ему должное Джейн. – Конспиратор. Такие времена.

– Не снимайте обуви, – посторонился и дал ей пройти в темную комнату Неустроев. – Пол холодный. Проходите.

Действительно, в темной комнате с занавешенными окнами было темно и прохладно, словно сыро. И странный сладкий запах сразу ударил ей в нос. Ее вдруг, в одно мгновение, охватил какой-то первобытный холодный страх, который шел из самого сердца.

Джейн не успела развернуться. Сержант крепко обхватил ее одной рукой, а второй прижал ей ко рту и носу влажную холодную тряпку. Джейн даже не успела поднять руку. Голова у нее закружилась. В глазах вспыхнул яркий свет и вмиг погас. Ноги подкосились. Все вокруг заволокло тьмой – она отключилась.

Когда Джейн очнулась, то сразу поняла, что не может встать – лежит на чем-то деревянном с привязанными растянутыми вверх, вниз и в стороны руками и ногами. Ей было трудно дышать. Весь низ ее лица от носа до подбородка был туго перетянут несколькими слоями чего-то липкого, скорее всего изоленты или скотча. Деревянный стол, на котором он была распята, стоял, по всей видимости, посреди темной комнаты с низким потолком. В ноздри вновь ударил липкий, сладковатый запах. Джейн попробовала пошевелить руками и ногами. Бесполезно. Тот, кто привязывал ее к столу, знал свое дело.