Рейс - Лойко Сергей Леонидович - Страница 53

– А я вас узнал, дорогая товарищ Бородина, – сказал Захаров, подойдя к женщине со стетоскопом и протягивая руку. – Вы ведь Доктор Варя, не так ли?

Губы доктора растянулись в улыбке. Но ввалившиеся красные глаза оставались отрешенными, как на портретах святых мучениц эпохи Возрождения.

– И я вас узнала, Платон Парамонович, – она с готовностью пожала ему руку. – Какой вы неугомонный. Опять на войну?

– А вы, я вижу, опять с нее? Что здесь происходит? Откуда эти несчастные дети? Как мы можем помочь?

Журналисты с камерой переключились с детей на писателя и Доктора Варю, известного российского волонтера, открывшую несколько хосписов и приютов для вынужденных переселенцев в России и в Украине.

– Да из детского садика в Донецке, – утомленно махнула рукой Доктор Варя. – В городе бомбежки каждый день. Вот, вывозим детвору потихоньку. В Ростов. Там уже приют открыли для детей с Донбасса. Так дело пойдет, будем дальше возить.

– Бомбежки?– продолжая что-то черкать в своем блокнотике, спросил Захаров. – И кто бомбит? Хунта?

– Ну а кто ж еще? – ответила Доктор Варя, вытирая платком влажные, усталые красные глаза. – Да вы и сами все знаете, Платон Парамонович. Ковровые бомбардировки чуть ли не каждый день. Ну и есть еще одно ужасающее обстоятельство. Не могу об этом сейчас рассказывать, чтобы не пугать людей. Короче говоря, было принято решение эвакуировать детские сады, спасать детей из этого ада. Воспитатели отказались ехать. Вот, сами управляемся, как можем.

– Я все пишу, Паша, – тихонько толкнул в бок оператора корреспондент, говоря шепотом ему на ухо. – Это Захаров, Паша! Захаров! Бинго! Он нам сделает сумасшедший синхрон!!!

Писатель продолжал лихорадочно строчить в блокноте.

Журналист показал оператору большой палец. Писатель тактично замолчал, продолжая лихорадочно строчить в блокноте.

Доктор Варя достала из сумки целлофановый пакет и начала обходить детей, гладя их по головкам и вручая карамельки в красной обертке. На фантиках было выведено «Москвичка» – стилизованной под церковно-славянский шрифт вязью.

– Варя, я просто преклоняюсь перед вами, – сказал писатель, идя вслед за женщиной и по пути механически поглаживая рукой детские головки. – Не скудеет Россия-матушка своими матьтерезами. Я восхищаюсь вашим героизмом, вашей преданностью делу, вашей жертвенностью!

– Ну что вы все обо мне, – Варя скромно опустила глаза. – Я лишь одна из многих. Это наше общее, как, по-моему, вы написали, русское горе.

Писатель-политрук не успел смутиться, как неподалеку страшно заверещали тормоза подлетевших к месту сбора детей «Жигулей». Из машины почти на ходу выскочила грузная молодая женщина с красным зареванным лицом и растрепанными волосами.

– Люба, Любанька, дитятко мое! – со слезами закричала она, встав на колени и распахнув руки навстречу девчушке, отделившейся от толпы и бегущей к ней что есть духу. – Успела, успела, мама рóдная! Успе-е-е-е-ла! А-а-а-а-а-а!

Женщина, рыдая, прижимала к себе плачущую девочку, которая уткнулась головой в грудь мамы. Из машины вышел худенький небритый мужичок в серой спецовке, картузе и подошел к матери и девочке, нагнулся и обнял их.

– Бери ее, Радик, – обратилась женщина к мужу, резко прекратив рыдания и вытирая красное лицо полной рукой. – Веди в машину, не выпускай. Мне тут побалакать маненько трэба.

Решительно тряхнув головой, громко, как бешеная кобылица, сдув с лица нависшую челку и сжав кулаки, женщина направилась в сторону доктора и писателя, не понимающих, что происходит. Вернее, Доктор Варя уже догадывалась, что надвигается скандал, а писатель – еще нет.

– Что ж ты, сучка, делаешь?! – закричала женщина в лицо Варе, остановившись на расстоянии вытянутой руки, не обращая внимания на оператора с камерой, корреспондента и всех остальных. – Ты пошто детей воруешь, б…дища?! Своих нет? Кто тебе дал право издеваться, глиста в корсете, прошмандовка в халате?!

Она сорвала с шеи доктора стетоскоп и начала стегать им Варю по лицу и груди. Экзекуция продолжалась несколько секунд, пока двое военных не схватили ее за руки и не оттащили от доктора, у которой из рассеченной губы на белый халат уже капала кровь.

– Ради бога, не трогайте ее! – вытирая платком кровь и помаду с губ, вступилась за женщину Бородина. – Ее можно понять. Война кругом. Люди все на грани нервного срыва.

Военные не выпускали разъяренную мать, пытавшуюся вырваться из крепких мужских рук. Дернувшись несколько раз и поняв, что дотянуться до врачихи ей уже не удастся, женщина снова начала рыдать, запрокинув голову и повиснув на руках военных.

Бородина подошла к плачущей матери сама.

– Мы не могли поступить иначе, – обратилась она к женщине. – Детей надо спасать. Вы всего не знаете. Мы сейчас не можем об этом говорить, поверьте. Все фамилии, телефоны записаны. Мне сказали, что согласие родителей на каждого ребенка получено.

– Кого спасать?! – снова пришла в ярость женщина. – Спасай своих детей! Много их у тебя, своих-то, что ты за нашими приперлась? Кто тебе дал право до моего ребенка касаться?!!

– Но ведь бомбежки! Люди гибнут. Женщины, старики, дети…

– Какие бомбежки?! Кино насмотрелась? Никаких у нас бомбежек нет!

– Вы не в себе, – растерянно сказала Доктор Варя. – Успокойтесь. Выпейте воды.

Еще один военный подошел к женщине и протянул ей бутыль с холодной водой из колонки неподалеку. Двое других ослабили хватку. Женщина отчаянно махнула рукой и выбила бутылку у того из руки.

Дети, все как один, перестали плакать и, вытаращив глазенки, с раскрытыми ртами следили за происходящим. Они никогда не видели дерущихся женщин. И никогда не видели Любину маму, веселую и добрую хохотушку, в таком состоянии – они даже не сразу ее узнали.

Между тем Радик усадил дочку в машину, а сам подошел к жене и неуклюже обнял ее обеими руками.

– Маша, поехали домой, – спокойным голосом сказал он. – Любушка плачет.

– Не приставай, Радик! – грубо оттолкнула его Маша. – Пусть эта тварь еще Сашку отдает. Сашенька, родненький, иди сюда, миленький!

Мальчик, который до этого лежал и бился головой о землю, не­уверенно оглядываясь на Доктора Варю, побрел к женщине, видимо не понимая, что освободился из плена.

– И Саша ваш сын? – встрял в разговор писатель.

– Не мой, – прижимая к себе мальчика, твердо сказала Маша. – Золовки младшенький. Только без него не уедем.

– Пускай забирает, – Доктор Варя отвернулась, беспомощно разведя руками.

Маша подняла трехлетнего малыша на руки и понесла к машине, в то время как тот через ее плечо смотрел на остающихся рядом с автобусом детей.

Алехина тронула эта сцена. Он вспомнил своих дочек. Сердце забилось, и закололо в глазах и висках.

В детском садике дети всегда завидуют тем, кого забирают раньше других. Для малышей остаться, когда всех уже разобрали, с уставшей, безразличной воспитательницей – целая трагедия. Они вдруг все вместе, разом осознали, что произошло: двоих забрали, а их забирать уже некому. И ринулись к машине, которая завелась и начала разворачиваться. Дети кричали, рыдали, спотыкались, падали, а «Жигули», набирая скорость, уже катились назад в Донецк. Саша и Люба стояли на коленках на заднем сиденье и смотрели в окно на удаляющихся бегущих следом и протягивающих к ним руки детей.

Военные, писатель, Доктор Варя, журналисты, Рыбников с Алехиным и даже расстроенный водитель бросились за ними, собрали всех и, несмотря на их громкий плач и вой, стали запихивать в автобус.

Журналист посмотрел на оператора и вопросительно дернул подбородком. Оператор показал ему большой палец.

– Сейчас звоню в контору, – сказал журналист, поспешно доставая телефон. – Наши в Ростове их перехватят. Там две группы есть. А мы за писателем. По коням.

– Нам еще разрушения где-то снять надо, – сказал оператор, садясь за руль. – Или из архива возьмем?

– У нас в архиве есть дом из Слонявска, такой конкретно раздолбанный, помнишь, снимали? Там еще пацаны гильзы собирали. Мы пару планов с ними и без них сделали. С кошкой и детской коляской. Ну, вспомнил?