Мне не стыдно (СИ) - Эрос Эви - Страница 26

— Какую это?

— Купаться, конечно.

Когда мы добрались до пляжа, уже темнело. Но народу на море было ещё предостаточно, и Сергей предложил отойти подальше. Мне было безразлично, а Мишин, как я понимаю, слишком уж брезглив, чтобы купаться там же, где и остальные.

— Как ты вообще живёшь с подобным уровнем брезгливости? — поинтересовалась я, пока мы пробирались на другой конец пляжа. — В столовых есть не любишь, в одном и том же море со всеми купаться не хочешь… Что дальше? Бельём в поезде пользоваться перестанешь? На нём ведь уже кучу народу спало, представляешь!

Мишин фыркнул.

— Его потом хорошенько выстирали и подарили ему новую жизнь. Но вообще ты права, Ромашка, тяжело мне живётся. Особенно в быту. Не все такие понимающие, как ты.

— Я разве понимающая? — удивилась я. — Или это ты так стебёшься?

— Не стебусь. Понимающая. Всё, что я тебе рассказывал о себе, ты принимала, как должное. Вот сейчас, вместо того, чтобы заявить мне: «Да ладно, хорошее место, давай здесь купаться», ты покорно пошла за мной в поиске другого. Единственный человек, который всегда делал то же самое — моя сестра Вера.

— Интересно. А почему я, собственно, должна это заявлять? Мне не жалко и не трудно, а тебе будет комфортнее.

— И тем не менее, Ромашка. Большинству людей доставляет удовольствие не делать то, что настойчиво просят, а исправлять недостатки близких.

Вот это мне было понятно.

— Да, моя маман стремилась исправить не только мои недостатки, но и вообще всё, что ей хоть как-то не нравилось. Знаешь, — я рассмеялась, — она всегда ненавидела грибы, любые и в любом виде. И я попробовала их впервые только в нашей студенческой столовой — стало интересно, что это такое. Мне так понравилось! Купила, приготовила себе, а мама так кривилась, будто я совершаю преступление. Но дело было не только в этом… Я в тот день вдруг поняла, что мне нравится вызывать у неё такую реакцию, нравится делать что-то вопреки. Потом психотерапевт сказала, что это было из-за маминых жёстких границ и рамок — я стремилась выйти за границы. А Матвей проще говорил. «Человек не должен сидеть в клетке».

Мишин молчал, шагая вперёд, только спина его чуть напряглась.

— Но я всё равно её любила. Мне всегда это казалось странным. Она меня заперла, почти уничтожила мою личность, а я всё равно её любила.

То же самое я могла бы сказать и о Сергее, но не стала говорить. Ему моя любовь ни к чему, зато отцовская фирма очень нужна.

— Может быть, достаточно? По-моему, далеко отошли. Ни одного человека поблизости не вижу и не слышу. Только ты пыхтишь.

— Пожалуй, ты права, — кивнул Мишин, оглядываясь. — И камень вон хороший, можно одежду придавить, чтобы не улетела никуда…

Пока мы топали по пляжу, на него уже почти ночь опустилась. Ещё полчасика — и вообще видно ничего не будет.

— Да, давай здесь, — заключил Сергей, и я вздохнула с облегчением. — Раздеваемся и ныряем.

— Почти «улыбаемся и машем».

— Можно и так. Но сначала раздеваемся и ныряем.

Я быстро стянула с себя блузку — перед пляжем мы, конечно, заходили в отель, дабы надеть купальники и обычную одежду вместо парадной — и юбку, сложила и придавила камнем. Сбросила босоножки, стянула резинкой волосы в пучок и только тогда посмотрела на Сергея.

Тот уже стоял передо мной в одних плавках и ждал, пока я закончу марафет.

— Пошли, — кивнула я, и мы двинулись к морю. И только когда одна моя нога коснулась тёплой, даже почти горячей, воды, я вдруг вспомнила, что забыла сделать, и призналась: — Вот я дура-то, а!

— Чего это? — Мишин, зашедший несколько дальше меня, обернулся.

— Так я макияж забыла смыть! Ну этот, с премии. Сейчас всё потечёт, вот я буду страшна…

— Я всё равно не увижу, — фыркнул Сергей. — А ты смой тут, в море, а потом вылезешь на сушу — и вытрешь, у меня платок есть. Даже если что-то останется, я уверен, никто не будет приглядываться.

— Ладно, — вздохнула я, продолжая свой заход в море. — Всё равно другого выхода я не вижу.

— Правильно.

Секунд пятнадцать мы ещё шли, а потом, когда мне уже было по пояс, Мишин вдруг приблизился и, подхватив меня под попой, поднял на руки. И под мой восторженный писк понёс дальше.

Вода теперь не казалась горячей, а местами даже холодила кожу. И приятно колыхалась, лаская тело, особенно грудь, ставшую вдруг какой-то слишком чувствительной.

Это неправильно — думать о сексе в море. В море надо купаться и плавать. А я вместо этого…

Кажется, Мишин тоже думал о неправильном, потому что он вдруг поставил меня обратно на ноги и, прижав к себе, жарко поцеловал. Одной рукой принялся тискать грудь, а другой — гладить ягодицы.

— Сумасшедший, — хихикнула я, чувствуя себя глупой влюблённой студенткой, причём максимум первого курса. — Мы же купаться пришли, а не… сам знаешь что.

— Купайся, — кивнул Сергей. — Кто тебе мешает?

— Ну… ты.

— Я? Вот уж враки.

А сам залез мне в трусики и провёл ладонью по попе, опустился вниз, нащупал вход в меня и слегка нажал на него.

— Серёж! — я дёрнулась, засмеявшись. — Имей совесть!

— Не хочу совесть, — шепнул он, наклонившись к моему уху, поцеловал мочку, потёрся носом о щёку. — Хочу иметь тебя.

Я фыркнула и всё-таки вырвалась, чуть не оставшись без трусов, а потом рванула в море, даже не поняв, в какую сторону я плыву — то ли от берега, то ли к берегу…

Заплыв мой был недолгим. Мишин меня поймал и снова начал тискать, я опять вырвалась — он опять поймал, поцеловал и затискал…

Так мы играли достаточно долго, и так смеялись, что я даже начала икать.

— Замерзла, — заявил Сергей, и я засмеялась ещё пуще. Замёрзнуть летом в Сочи только я и могу! — Вылезаем.

Сказано — сделано. Вот только вылезти из моря оказалось делом десятым… и самым лёгким. Выяснилось, что гораздо сложнее — найти на ночном пляже свою одежду. Особенно когда в порыве страсти заплывёшь чёрт знает куда…

Мы ржали, как бешеные кони, прощупывая пляж метр за метром. И даже уже начали думать, что нашу одежду кто-то спёр, когда Сергей всё-таки наткнулся на неё, по-прежнему придавленную камнем покрупнее.

— Представляешь, что было бы, если бы мы её не нашли, — смеялась я, разворачивая свою юбку. — Пришлось бы идти по городу — тебе в плавках, а мне в купальнике…

— Думаю, тут такие каждый день шастают, — фыркнул Мишин, вдруг садясь рядом и забирая у меня юбку. — И днём, и ночью, что называется… А ты погоди одеваться.

— В смысле?

Вместо ответа Сергей подложил мою собственную юбку мне под спину, уложил меня на эту самую спину, требовательно поцеловал, развёл ноги и стянул с меня трусики.

— Может, до отеля? — пискнула я, когда Мишин опустился вниз и начал покрывать поцелуями внутреннюю поверхность моих бёдер, потом захватил в плен своих губ и языка клитор, прикусил его…

— Я не дотерплю, Ромашка, — шепнул Сергей, ненадолго оторвавшись от меня, но затем вновь вернулся к прерванному занятию. Я извивалась, почти не чувствуя, как трёт спину тёплая галька — вся растворилась в ощущениях, которые дарил мне Мишин. А дарил он их щедро, не жалея себя… Облизывал, покусывал, целовал…

Я потеряла счёт времени. Жалобно всхлипнула, когда почувствовала внутри себя язык Сергея, который затем сменили жадные пальцы. Они довели меня до края с требовательной поспешностью, и когда я выгнулась от наслаждения, раздвигая ноги, чтобы чувствовать острее и глубже — Мишин приподнялся и лёг на меня, почти пронзив собой.

Он двигался на какой-то невероятной глубине, чуть слышно постанывая и прижимая меня к гальке так сильно, что мне подумалось — на спине и попе следы останутся, как татуировки… Жадно припадал к губам, к груди, покусывал соски, и настойчиво ласкал клитор, чуть пощипывая его пальцами так, что я вздрагивала, ощущая одновременно маленькую боль и большое наслаждение.

Сергея так поглотила наша совместная страсть, что он совершенно забыл спросить меня про таблетки — я ведь не говорила ему, что купила пачку в аптеке в здании нашего отеля, и приняла одну. Он вообще обо всём забыл — просто двигался, как ненормальный, словно мечтая растворить меня в себе.