Из неизданных произведений - Лондон Джек - Страница 10

Со свойственной молодым людям неосмотрительностью, вместо того чтобы выдать более спокойный путь, м-р Морроу отважился на создание книги "Обезьяна, идиот и другие люди", где можно обнаружить самые ужасающие из всех существующих на английском языке ужасных историй. Они не замедлили создать ему репутацию, после чего он постиг, в чем истинное назначение искусства и, отрекшись от страшного и ужасного, начал писать другие, совершенно непохожие книги. Увы, те самые читатели, которые как один говорят, что не любят его рассказы из сборника "Обезьяна, идиот и другие люди", остальные его книги вообще не помнят, хотя живо припоминают эту первую его книгу.

Из двух недавно вышедших сборников, в каждом из которых есть по одному страшному рассказу, девять из десяти обозревателей в каждом томе сочли достойным внимания именно страшные рассказы и, отдав им должное, пятеро из девяти выступили с их критикой. Устойчивую и широкую популярность имела насыщенная первозданными ужасами "Она" Райдера Хаггарда; а "Странный случай с д-ром Джеккилом и м-ром Хайдом" завоевал, пожалуй, еще больший успех и выдвинул Стивенсона вперед.

Ну, а если отложим в сторону страшный рассказ, может ли вообще какой-нибудь рассказ - тема какая угодно, но не трагическая и не страшная быть истинно великим? Можно ли подслащенные банальности жизни превратить во что-то стоящее?

Пожалуй, нет. Сила и величие величайшего в мировой литературе рассказа, с уверенностью можно сказать, зависит от трагического и страшного. Всего около половины их повествует о любви, но и в этом случае свое истинное величие они черпают не в самой любви, а в трагическом и страшном, с которым связана любовь.

В этом ряду как типичный можно привести рассказ Киплинга "Лишенный права неподсудности". Любовь Джона Холдена и Амиры потому и величественна, что направлена против касты и сопряжена с риском. Она остается в памяти благодаря трагической гибели Тоты и Амиры и возвращения Джона Холдена в семью. Лишь потрясения заставляют зазвучать глубинные струны человеческой натуры, а в сладеньких, жизнерадостных и безмятежных событиях их нет. Великое произведение создается лишь в минуты вдохновения, а в подсахаренном и благополучном существовании нет ничего вдохновляющего. Ведь не из-за гладкого же течения событий запомнились нам Ромео и Джульетта, Абеляр и Элоиза, Тристан и Изольда, Паоло и Франческа.

Но большинство великих рассказов - не о любви, скажем, "Помещение на ночь" {Речь идет о рассказе Р. Стивенсона "Ночлег Франсуа Вийона".} - одна из самых цельных и прекрасных историй, не содержит и намека на любовь, нет в ней и ничего похожего на характер, который нам хотелось бы встретить в жизни. Начиная с убийства бегущего страшной ночью по улицам Тевенена и ограбления в подъезде мертвой шлюхи и кончая престарелым сеньором де Бризету, которого не убили, потому что у него семь, а не десять предметов столового сервиза, - в ней все вызывает ужас, протест. И тем не менее, именно благодаря этому рассказ велик. А игра словами между Вийоном и хилым сеньором де Бризету в покинутом всеми доме, которая заполняет рассказ, если убрать из него потрясение и насилие, а двух мужчин поместить визави, да еще с десятком слуг за спиной старого лорда, эта беседа отнюдь не станет рассказом. "Падение дома Ашеров" своим блеском всецело обязано ужасному, а любовных сцен в нем не больше, чем в мопассановском "Ожерелье", или в "Куске веревки", или в "Человеке, который был" и рассказе "Мээ, Паршивая овца". Последний, кстати, - самый впечатляющий из всех трагедий - трагедия ребенка.

У журнальных издателей есть убедительный довод для отказа помещать страшное и трагическое: читатели-де заявляют, что не любят страшное и трагическое, и этого достаточно, если не углублять вопрос. Но либо их читатели самым бессовестным образом кривят душой (или заблуждаются, будучи уверены, что глаголят правду), либо люди, читающие журналы, - это не те, что неизменно покупают, скажем, сочинения Эдгара По.

Итак, при наличии потребности в страшном и трагическом, разве на рынке, заполненном другого рода литературой, не найдется места для журнала, посвященного в первую очередь страшному и трагическому? О таком журнале мечтал Эдгар По, в нем не будет никакой слащавости, никакой "желтизны", ничего выхолощенного; он станет печатать истории, которым скорее нужно надежное место, нежели широкая популярность.

Перед лицом такого предприятия необходимыми кажутся две вещи: часть читающей публики, интересующейся трагическим и страшным, должна честно выписать этот журнал, а наши писатели должны быть в состоянии обеспечить его такими историями. Единственная причина, объясняющая, почему сегодня такие истории не создаются, - это отсутствие соответствующего журнала, и писательская братия, следовательно, занята сочинением эфемерного чтива, которое можно продать. Жаль, конечно, что писатели трудятся прежде всего ради хлеба насущного, а уж потом для славы, и что их уровень жизни растет в прямой зависимости от роста их способности зарабатывать на хлеб (поэтому они никогда не добьются славы), вот и процветают однодневки, а великое произведение остается ненаписанным.