Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 13

— Не угадала. Ужин, для начала, в «Пьеро». А где ночь — увидишь.

— После ужина в «Пьеро» ночь можно провести только на заднем сиденье твоего «хайлендера». Тебе не кажется, что мы немножко не в том возрасте, чтоб тискаться на заднем сиденье автомобиля?

— С тобой я готов тискаться где угодно. Скажешь на заднем сиденье — будем на заднем сиденье.

— Не сомневаюсь. И все-таки, где ты взял деньги на «Пьеро»?

— В тумбочке.

— ???

— Это советский анекдот. «Где ты берешь деньги? — В тумбочке. — А кто их туда кладет? — Моя жена. — А кто ей дает деньги? — Я. — А где ты берешь деньги? — В тумбочке.»

Она сдержанно посмеялась:

— Ну, а все-таки?

— Я снял все со своего счета.

— Ты с ума сошел?

— Я подумал — зачем советскому человеку счет в крымских рублях?

— А, перестань! Деньги бы обменяли по курсу, а так мы их проедим.

— Лучше их проесть, чем поменять по советскому курсу.

С этими словами они свернули в переулок Малый Арбат, ведущий к набережной Нахимова — и тем самым пересекли границу самого фешенебельного и дорогого района Севастополя.

Теперь представьте себе кафе «Пьеро» — полуподвал в двухэтажном особнячке на набережной, простая, почти незаметная вывеска — стилизация под «серебряный век», трагический черно-белый овал — лицо грустного клоуна, и вечер, упоительный севастопольский вечер…

Сроду Вертинский не бывал и не певал в этом кафе-шантане, но ушлые стилисты-рекламщики так много усилий приложили к тому, чтоб уверить в обратном туристов и местных, что в «Пьеро» народ валил валом, несмотря на космические цены. Денег в этом году севастопольцы не считали — к чему экономить бесполезные «тичи», когда вот-вот нагрянет Красная Армия, и принесет, кроме всего прочего, советский рубль — самую твердую в мире валюту, официальный курс которой не меняется вот уже двадцать лет!

Поэтому «Пьеро» был забит под завязку, и не закажи Артем столик заранее, свободного места они бы не нашли.

Тамара была здесь в первый раз. Это кафе-шантан находилось на верхнем пределе ее финансовых возможностей, и подбиралось к верхнему пределу финансовых возможностей Артема. Говорили, что получить здесь после легкого ужина с десертом счет на миллион — обычное дело. Она села за столик и начала оглядывать стены, украшенные афишами и фотографиями Вертинского.

— С ума сойти! Он здесь выступал?

— Ни разу.

— Откуда ты знаешь?

— Просветил Гия Берлиани. В те годы этот бульвар еще не был построен. Вертинский действительно жил какое-то время в Севастополе, но тот дом был разрушен во время реконструкции.

— Жаль. Я думала, здесь все настоящее.

Арт пожал плечами.

— Кофе настоящий. Мороженое настоящее. Шансон настоящий. Чего ж вам боле?

— Да, ты прав. Здесь очень мило, — она была слегка разочарована.

Он улыбнулся.

— В Ялте, в «Невском Проспекте», за бешеные деньги сдается номер, где Высоцкий несколько дней жил с Мариной Влади. Никогда не понимал желания прикоснуться к знаменитости через то место, которое она почтила своим присутствием.

— Мало ли кто чего не понимает. Я, например, не понимаю желания прийти в такой дорогущий шантан в джинсах и пуловере на голое тело… Извини…

— Ничего… Ты сердишься, что меня так долго не было? Что я не взял отпуск вместе с тобой?

— Нет, уже не сержусь… Сначала хотелось удушить тебя, а потом я поняла… Мы ведь еще долго будем вместе, а в Гималаи тебя, скорее всего, больше не выпустят.

— Ты меня простила?

— Я боялась, что ты меня не простишь. Что больше не приедешь…

— Хорош бы я был, если бы не приехал! — он протянул руку через стол и взял ее ладонь, сжал осторожно и сильно. — Я полтора месяца с тобой не виделся. Как я мог не приехать?

Он приложил ее ладонь к своей щеке. Борода слегка кольнула руку.

— Как ты провела отпуск?

«Ужасно. Я, как идиотка, моталась в автобусе по всей Италии, и могла думать только о том, что ты с мной не поехал. Я три года копила деньги на этот круиз — и никакого удовольствия…»

— Неплохо. Только в Венеции шел дождь, все кошмарно затопило… Так что даже если бы ты поехал — все равно покататься на гондоле не вышло бы. А как ты съездил?

— Тоже неплохо. Уэмура собирается на Эверест в одиночку.

— Тебе все равно бы не разрешили.

— Да…

Ничто не делает мужчину таким привлекательным, как полуторамесячная разлука, подумала Тамара.

— There Beren came from mountains cold… — прошептал он. — And lost he wandered under leaves, and where the elven river rolled he walked alone and sorrowing. He peered between the hemlock leaves and saw in wonder flowers of gold upon her mantle and her sleeves and her hair like shadow following…

…Они познакомились два года назад, на армейском рождественском балу.

Она к тому времени уже семь лет была военнослужащей — и этим все сказано. Вы знаете, что такое женщина-военнослужащая? Одно из двух: или это жена военного, или это любовница военного. Штатские не женятся на «форсянках». Особенно — на «Вдовах». Ну, какой штафирка примирится с прелестями армейской жизни: постоянным окружением толпы интересных мужиков, патрульными и тренировочными полетами, медицинскими проверками, тренировками, в конце концов — кругом такая масса штатских женщин!

Будучи женой военного, «форсянка» находится под непрерывным надзором. Не то, чтобы муж ревновал или шпионил — нет, просто ему постоянно невзначай о чем-нибудь сообщают. И ей, естественно, тоже. Карьерные амбиции мужа нередко упираются в аналогичную проблему его жены… Словом, или распадается семья, или женщина увольняется, едва закончится контракт…

Любовница военного… Это самый распространенный вариант. Даже «Вдовы», сугубо женская часть, не испытывают недостатка внимания со стороны мужчин-коллег. Аэродромная обслуга, охрана, коммандос из качинского полка специальных операций — вот далеко не полный список. Но никто из них не хочет жениться на военной. Кроме того, свою роль играют слухи о том, какое воздействие оказывают на женский организм вибрации при полетах на геликоптере.

А поскольку обета девственности ни одна из «Вдов» не давала, а знакомиться со штатскими особенно некогда, начинается связь с военным. Якобы тайная. Все о ней все знают и наблюдают с интересом, как за «мыльной оперой», которая разворачивается тут же, в натуре. Связь тянется год, полтора или два, а потом — с треском и болью рвется.

И тогда женщина решает: гори все огнем! Будем пользоваться мужчинами так, как они — нами. Берешь мужчину. Пользуешься некоторое время. Потом выбрасываешь. Если он обижен — извини, дорогой, это твои проблемы.

На армейском рождественском балу Тамара искала мужчину. Взять. Попользоваться. Выбросить.

Она была не кровожадна. Если ему это не доставит неприятностей — что ж, она не против. По правде говоря, ей все равно.

Офицер-егерь оказался весьма привлекательной мишенью. Он единственный на всем этом сборище не собирался флиртовать. Это был вызов. Вызов Тамара не могла проигнорировать.

Откуда ей было знать, что бронзовые глаза этого человека — ловушка, что его улыбка — капкан, а руки — оковы?

Откуда ей было знать, что и сам он найдет в ее глазах западню и не пожелает из нее выбраться?

Это тянулось уже два года, и одно ей было непонятно — отчего она еще не послала все к чертям? Отчего она выдергивает куски из своих выходных, проводя их в дешевых мотелях, дорогих гостиницах, на чужих яхтах, в туристических кемпингах, в конце концов — на его бахчисарайской квартире? Каждый раз в ожидании очередной встречи она готовилась произнести решающую фразу: «Арт, это все не имеет смысла, давай расстанемся, пока мы еще не совсем очертели друг другу, и в силах сохранить об этом только хорошие воспоминания…» Но, оказываясь рядом с ним, попадая в кольцо его рук, она забывала эту фразу, и вспоминала ее только тогда, когда на очередной постели они погружались в сонный эпилог свидания. В этот момент не хотелось говорить такие слова — вообще не хотелось портить этот момент какими-либо словами. И она засыпала, сказав себе: в следующий раз, как-нибудь в следующий раз, обязательно, но — в следующий раз… А в следующий раз все повторялось сначала.