Сердце меча - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 14

— Отцепись, — но по девочке было видно, что она хочет, чтобы ее поуговаривали.

— Покажи пожалуйста, — поддержал Дик.

— Ох, ну ладно. — Бет приосанилась, поправила волосы и в ее движениях Дик узал леди Констанс.

— Я постоянно забываю спросить, мастер Хару: как вам мой протеже?

— Чего? — и поза, и выражение лица Бет изменились за один миг. Дик даже рот приоткрыл, настолько было похоже. — А, пацан. Пацан — золото, миледи, грех жаловаться, но… у него же вот такой таракан в голове! — Бет растопырила пальцы правой руки, показывая большим и средним размер таракана, и для убедительности потрясла рукой в воздухе, как это делал мастер Хару.

— Очень смешно, — похвалил Дик.

— Издеваешься?

— Нет. Честно.

— Прости, но твоя реакция неадекватна.

— Чего?

— Ты говоришь «смешно» и не смеешься.

— А, да… Я… я не умею. Извините, — Дик закрыл терминал и отвернулся.

Прошел еще один суточный цикл — и Дик понял, что привыкает к Моро и даже начинает уважать. Едва корабль стартовал, вавилонянин принялся проверять работу всех систем жизнеобеспечения, начиная с рекондиционеров воздуха и заканчивая мусоропроводом. Он действовал методично, тщательно — и Дик не мог его не уважать за это. Но профессиональное уважение — одно, а симпатия совсем другое.

Им предстояло сейчас не самое приятное из заданий — смена фильтров в системе регенерации воды. Дик дожидался, пока Моро покончит с готовкой (сегодня он не мудрил: лапша и бустер в грибном соусе) и решил скрасить себе предстоящие два-три часа.

— Чаю можно, мастер Морита?

— Налей себе. В этой коробке вчерашняя выпечка, — Моро резал бустер мелкими кусками, и, видимо, не хотел отрываться.

Судя по обмолвкам капитана и других членов команды, Моро был из каких-то там аристократов, но не особенно высокого полета. Белые волосы — фенотипическая модификация — говорили о том, что он принадлежит к высшему сословию Вавилона.

Дик подумал решился спросить.

— Мастер Морита, а кто такой господин Джорден?

— Господин кто? — удивился Моро.

— Ну, господин Джорден, о котором говорила леди Бет.

— А, господин Журден, — Моро засмеялся. — Это персонаж старинной пьесы, написанной еще на Старой Земле. Он был купцом, человеком меры и веса, а хотел быть человеком меча. Но в войско поступать не хотел, да и был уже стар — и собирался купить себе достоинство человека меча. За деньги. Пьеса написана, чтоб показать, как смешны такие люди — но персонаж получился довольно симпатичным. Многие слова из пьесы вошли в пословицы. Те, что сказала фрей Элисабет, господин Журден говорит своему учителю речи. Оказывается, можно говорить стихами и прозой, и люди говорят прозой, и господин Журден потрясен этим открытием, так как никогда не думал, что обыденная речь — достойный ученого интереса предмет. Это роднит его с нашим капитаном, который удивлен тем, каких странных и сложных тварей он преследует всю жизнь.

— Понятно, — сказал Дик. — Спасибо, мастер Морита. А то другой раз таким дураком себя чувствуешь…

— Никто не может знать всего на свете, — Моро ссыпал бустер в кипящий соус. — У Бет было много времени, чтобы читать старинные книги, и прекрасная библиотека в усадьбе. У тебя не было ни того ни другого. Что ты читаешь?

— Библию и Синхагакурэ. Еще дискретную физику. Это сейчас. Я стараюсь больше читать. Мне нужно поступить в Академию.

— Я имею в виду просто так, для собственного удовольствия.

Дик опустил глаза. Для собственного удовольствия он смотрел сериал «Странствующий воин Галахад» — волшебное сказание с рыцарями в мобильных доспехах, колдунами и эльфами, похожими на шедайин.

— Если есть желание, то пробелы в образовании можно восполнить, — Моро откинул одно из сидений и устроился напротив Дика, чуть подавшись перед и опершись локтями о колени. — А если желания нет, то… миллиарды людей в этой Вселенной обходятся без классической литературы. Не нужно этого стесняться, Рики. Будь собой, неважно, что говорят другие.

Когда он закончил с обедом, оба покинули кухню, оделись в самое плохое, что нашлось, и повязали головы платками. На Моро, кроме того, были резиновые перчатки до локтей — совсем нелишняя штука при замене активных химических фильтров. У Дрю руки постоянно были в цыпках, потому что он перчатки везде забывал, а кисти Мориты — узкие, сильные, — были ухожены, как у женщины. Дик и вспомнил любимую шутку Дрю: в полной ее версии как раз такой щеголеватый молодчик проверял канализацию.

— «Вы что туда, гадите?»

Моро беззвучно засмеялся. Проверка канализации и водных рекондиционеров — занятие скучное и порой дурнопахнущее — что же еще остается, кроме как шутить?

Какое-то время они продолжали работу в полном молчании, а потом слух Дика начал улавливать в шуме компрессоров странные звуки.

— Тебе не показалось, — улыбнулся Моро. — Это настраивается мультивокс. Сейчас ты совершишь погружение в мир классического искусства. Идем, ты не пожалеешь.

Дик выбрался вслед за ним из лабиринта рекондиционеров. Чем ближе он приближался к грузовому коридору, тем тише становился их шум и, соответственно, тем громче — музыка. Одновременно с музыкой Дик услышал пение — и ему показалось поначалу, что это птица пробует голос.

Но то была не птица. То была Бет.

Она стояла спиной к ним, лицом к выходу на аварийную лестницу, по которой, видимо, и спустилась сюда. На ладонях были закреплены какие-то странные предметы, похожие на «летучие мышки» к терминалу. Это они наполняли воздух тревожными звуками, когда Бет то опускала, то вскидывала руки.

— Когда с портативным мультивоксом работает человек талантливый — то смотреть так же приятно, как и слушать, — прошептал Моро юноше — в самое ухо, чтобы не спугнуть распевающуюся исполнительницу.

Это прозвучало для Дика словно на другом конце коридора: тревожная музыка, рождавшаяся под руками оливково-золотистой девочки, стала на крыло и унесла его. Левая рука Бет двигалась в одном неизменном ритме, похожем на ритм зачастившего сердца, описывала в воздухе нечто вроде перевернутой Т, а правая то взлетала, то опускалась — словно кто-то в смятении носился туда-сюда по пяти ступенькам.

Голос ее, зазвеневший где-то на высоких нотах, Дик тоже поначалу принял за звук мультивокса, так он был хрустален. И такая тревога, такой безотчетный ужас сквозил в нем, что у Дика мурашки побежали между лопаток. Старинный эйго[20], на котором пела Бет, он понимал с пятого на десятое, но сам голос говорил больше, чем слова: он метался в лабиринте, из которого не видел выхода, преследуемый наваждением и пойманный в ловушку собственной красоты.

И вдруг ему ответил другой — более низкий, манящий и опасный. Он мог бы принадлежать юноше одних с Диком лет, если бы не таил в себе силу и страсть взрослого мужчины. Так мог бы петь старый вавилонский искуситель, переселившийся в тело мальчика-клона, или даже демон, принявший облик юноши. Дик не с первой строчки понял, что это тоже поет Бет.

Она поворачивалась теперь то направо, то налево, меняя роли и отвечая сама себе. Дик не понимал смысла всей песни, ухватывая только отдельные слова: сон, власть, страх, маска, дух и тайна, лабиринт, ночь и слепота… Напряжение достигло предела, и тут Бет выкрикнула своим «мальчишеским» голосом «Пой, мой ангел музыки!» — и со следующей строфы высокий хрусталь ее «женского» голоса зазвенел таким переливом, что казалось, ее горло разорвется, если она попробует взять еще выше — но она брала, без видимого труда: невыносимый накал, от которого у Дика сжималось сердце, относился не к исполнительнице, а к песне, сжигающей себя в экстазе музыки. Наконец, где-то на страшной высоте этот экстаз разрешился: голос и музыка оборвались одновременно, Бет схлопнула перед собой две «ракушки» мультивокса и опустила голову.