Я смотрю в прошлое (СИ) - "Sattira" - Страница 8

Они стали больше проводить времени вместе — на тренировках, пока их не «разлучал» злющий Черчесов, за завтраком-обедом-ужином, где все ребята давились хохотом, наблюдая, как Дзюба медленно доводит вратаря до бешенства и обратно своими тупыми и бессмысленными, по мнению последнего, шутками. Артем не возражал.

Но когда сразу через несколько минут после победы, там, на поле, Игоря поднял Артем с абсолютно бешеным взглядом, то Акинфеев даже не стал злиться. Они же победили.

А в такие минуты людям все равно, что вокруг происходит.

И Дзюба «чуть не спалился», прижимая к груди вратаря и смотря на него снизу вверх. Игорь знал: сейчас — можно.

А сейчас Игорь тихо сопит в кровати рядом с Артемом и, кажется, совершенно не задумывается над какими-то глупостями. Глупостями вроде тех, которые могут появиться в сети, в прессе и в разговорах сокомандников.

Когда Игорь спит, он определенно счастлив: лицо безмятежное, бесшумное дыхание и мерно вздымающаяся грудная клетка. Его можно шаловливо дёрнуть за бровь, ресницы или потянуть за хохолок волос — словом, всячески поиздеваться, пока сонный Игорь не вернётся в реальность и не осмыслит происходящее. Полуспящий Игорь — это одно из милейших состояний Игоря, и Артем чертовски рад, что он может наблюдать за таким Акинфеевым каждый день безлимитно.

Дзюба любит проводить пальцами по шее любовника и наблюдать, как тот смешно дёргается от щекотки, иногда даже во сне. Тыкать ему в нос, в щеки, в скулы, иногда сладко целовать туда же или бесконтрольно обниматься чуть ли не до удушья. В такие минуты кажется, что Игорь забывает обо всем на свете и слегка неумело поддается ласке.

Акинфеев не очень-то и в восторге просыпаться посреди ночи от того, что Артем давно уже не на своей половине кровати, а на нем. Удобно обнял руками, запихал куда-то длинные ноги, чтобы те не высовывались из-под одеяла, уткнулся головой в шею и крепко спит. Игорю жарко, он пытается слегка отпихнуть Артема от себя, чтобы не так долго дышать оттенками его шампуня, оставшегося в волосах, и глотнуть прохладного воздуха (в номере из-за жары на ночь они открывают окно). К сожалению, Артем даже не думает дать вратарю немного личного пространства и лишь выдыхает согретый воздух тому во впадинку между ключицами. Игорь тихо матерится, незаметно бесится несколько минут, после чего с непроницаемым выражением лица осторожно снимает с себя чужие руки и стягивает одеяло до бедер. Так прохладнее.

Игорю не нравится постоянно ловить на себе эти чисто артёмовские взгляды. Они почти всегда не к месту, невовремя и отвлекают, а если вдруг нечаянно привлекают внимание кого-нибудь постороннего, то Акинфеев хочет за такую «скрытность» кинуться в Дзюбу чем-нибудь тяжёлым.

(Под кем-нибудь посторонним он обычно подразумевает либо Черышева, который давно просек, куда дует ветер, либо Зобнина, который хоть и ничем себя не выдавал, но определенно знал больше, чем положено).

Иногда Игорь ловил на себе какой-то опасно понимающий взгляд Фернандеса, и в свободную минутку втихомолку изучал статьи в интернете о том, как в Бразилии относятся к гомосексуализму. Хотя гомосексуализм, как считал Акинфеев, слишком громкое слово для описания их с Артёмом взаимоотношений. Игоря не тянуло к кому-то чужому — он был целиком и полностью артёмовским, пусть и со всеми его заморочками и тараканами.

Игорь совершенно не фанател от постоянных платонических приставаний со стороны любовника — то есть, ему было в кайф целоваться в тихом номере, обниматься или как-то ободряюще, по-товарищески прикасаться на людях, но у всего есть, черт возьми, своя мера! Когда Артем чуть ли не в пятый раз за один день приставал ко вратарю с недвусмысленными намеками, Игорь установил прямое незыблемое правило: «Никакого, блять, секса, похотливое животное, пока ты не научишься держать себя в руках. Или лапах.» Артем делал вид, что его этот запрет очень оскорблял, и потом победоносно улыбался, когда часами позже Игорь сам лез с поцелуем. И все равно — когда ночью дело доходило до откровенно неприличных ласк, Акинфеев к уговорам и мольбам оставался нем как рыба.

Игорь и сам не знал, почему держал себя в руках — Артем натурально сводил с ума, ластился, всем видом показывая, что именно сегодня и именно сейчас уже пора снять это трижды проклятое табу. И да, Акинфееву сводило крышу, когда он думал, что наконец-то трахнет это горячее тело и окончательно подтвердит статус их отношений. Но что-то его держало. Может, этим чем-то было слегка атрофированное чувство вины — не так давно они были лучшими друзьями, а сейчас между ними искрит. Но чаще всего Игорь вспоминал о своей семье.

У него была настоящая семья — и как бы Дзюба ни пытался ее заменить, Игорь был непреклонен. Екатерина и двое любимых детей были самым дорогим в его жизни и стояли на первом месте. А вот за второе с попеременным успехом дрались престижная футбольная карьера и 22-й номер, Артем Дзюба. И Игорь не был бы Игорем, если бы предпочел первое второму.

Екатерина была невероятной женой, прекрасной матерью, и Игорь, безусловно, любил ее как никогда. Она всегда знала, что означало то или это хмурое выражение лица у Игоря, в то время как Дзюба всегда угадывал невпопад и, естественно, за это огребал. Жена знала, что именно нужно Акинфееву; Дзюба приносился со своими придурочными идеями и вел себя по-детски эгоистично, когда дело касалось нежности и заботы. Игорь точно знал, что стоит ожидать от Екатерины — Артем был непредсказуемым вихрем, сносящим бурей своих эмоций все, что стояло на пути.

Игорь любил жену за то, что она приносила покой в его дом, и Дзюбу за то, что он дарил непривычные, дикие эмоции и неожиданность действий.

И это, черт возьми, разрывало его на части.

Ему все казалось, что у Артема все как-то попроще, ведь его жена попросила его самостоятельно разобраться в эмоциях и только потом принять верное решение. И что-то подсказывало Акинфееву — если он обратится с такими же словами к своей жене, то наверняка останется не понятым и в дураках.

Артем сделал свой выбор, а Игоря мучило ожидание.

Но сейчас первая ночь после победы над Испанией — Игорь безмятежно спит, приобнимая Артема рукой, а последний так и не может сомкнуть глаз. Он много пил этим вечером, пять или восемь бокалов шампанского точно давали о себе знать (но это несравнимо с Игнашевичем, который пил сегодня как в последний раз в жизни). Вот только эти бокалы чувствовались только в голове, заполняя мысли туманом и стискивая грудь. А может, внутри него ничего не давило, и во всем был виноват Игорь, который обнимал его поперек рукой.

***

Утром Артем просыпается в пустой кровати.

Игоря рядом нет, и, кажется, он ушел не так-то и давно. На постели он один, заботливо прикрытый одеялом, вторая кровать аккуратно заправлена и не было вообще похоже, будто там кто-то ночью лежал. Артем потирает глаза, встает и бредет в ванную, чтобы подумать.

Куда он мог уйти? Завтрак только через час, и то, вспоминая, сколько они выпили, наговорили и напраздновали, сомнительно, что на него явится хотя бы треть команды. Артем точно знает, что Зобнин не встанет раньше полудня, а Жирков, который появляется на тренировках обычно одним из первых, вряд ли в ближайшие четыре часа свяжет свои слова в понятные предложения.

Холодная вода сгоняет остатки сна и отрезвляет. Похмелье почти не чувствуется, хотя вчера было прилично выпито алкоголя. Слегка мутит, но это вполне незаметно, потому что в груди зажигается пока еще слабый огонек тревоги.

Приведя себя в порядок, Артем спускается вниз, к столовой и общей гостиной. Там абсолютно пусто, и будто в воду опущенный Дзюба возвращается к себе. Залипает в телефоне на полчаса, улыбается на пару особенно смешных постов в инстаграме и, не выдержав одиночества, идет в соседнюю комнату.

Там зрелище повеселее: хмурый Игнашевич обнимает унитаз в приоткрытой ванной комнате, на кровати лежит приходящий в себя Черышев, а в углу с непередаваемым выражением лица сидит Фернандес и что-то читает на своем родном языке. Марио вчера не пил, поэтому сегодня он чувствует себя отлично и кажется слегка веселым, наблюдая за мучениями друзей.