Красота - страшная сила - Агни Кэти - Страница 71

— Думаю, ей было бы приятно знать, что и ты пришла ее проводить, — добавил он, давая мне понять, что его мой приезд вряд ли порадует.

Затем папа положил трубку, и я осталась один на один со своим непосильным горем. Я не знала, что делать. Неужели бабушка могла вот так взять и умереть? Почему именно самые дорогие мне люди оставляют меня? Я схватила горшок с розовой орхидеей и со всей силы швырнула в стенку. Горшок пролетел через всю комнату и разбился, налетев на встроенный шкаф, над которым так усердно трудился Адам. Деревянная дверца покрылась царапинами, а на пол посыпались лепестки, земля и осколки фарфора.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я дозвонилась Рики и попросила его поехать со мной на похороны. Мне хотелось испытать его. Я знала, что между выступлением в Чикаго и концертами в Нью-Йорке у группы был недельный перерыв. Ребята хотели несколько дней потусоваться в Бит Эппл, и, насколько мне было известно, Рики ждал с радостью этих вечеринок. Но мне он был нужен здесь. Ему хватило бы времени, чтобы прилететь в Лондон и снова вернуться в Америку к началу выступления в Мэдисон Сквэа-Гарденз. Я попросила его посвятить эту неделю мне.

— Послушай, детка. — Он чуть не расхохотался. — Ты не шутишь? Я ведь даже не знал старушку…

— Рики, это очень серьезно, — настойчиво объясняла я. — Никогда тебя ни о чем не просила, но теперь мне действительно нужно, чтобы ты был со мной. Не смогу я справиться с этим одна. И потом, тебе известно, какая обстановка у меня в семье. Рики, пожалуйста, умоляю тебя.

— Детка, это невозможно, — весело ответил он. — У нас уже все распланировано. Не могу же я своим отъездом всех огорчить, верно?

— Но ты можешь огорчить меня, верно? — со слезами в голосе проговорила я.

— Лора, ты требуешь от меня слишком много. Почему ты думаешь, что я все брошу и прилечу к тебе из-за того, что твоя бабушка умерла? Ты не моя жена, черт побери. — В его голосе появились нотки раздражения. — И потом у тебя есть твой друг Адам, пусть он и поддерживает тебя. — Рики сделал особое ударение на слове «друг». — Ведь он тоже, кажется, оттуда же, с каких-то там островов, верно?

— Из Абердина, — поправила я его, удивившись, как непрочно хваленое частное образование. — Это совсем в другой стороне и на большой земле.

— Какая разница, — ответил он небрежно.

— Мы с Адамом больше не общаемся, — поделилась я с ним.

— Неужели? — Рики эта новость заинтересовала. — Он что, уронил молоток тебе на ногу?

— Нет, — ответила я. — Все вышло немного странно, честно говоря. Он признался мне в любви.

Я слышала, как Рики загибался от смеха на другом конце провода.

— Давно так не веселился, — гоготал он. — Этот парень — полный дебил. Эй, Льюис, иди сюда! Представляешь, этот шабашник, что работал у Лоры, уехал, а перед отъездом признался ей в любви до гроба. Ну, и я тоже говорю, мудак. Да, это потрясающе смешно, детка.

— На самом деле ничего смешного не вижу, — сердито ответила я. — Чего смеяться, если человеку плохо?

— Ну, а на что он мог рассчитывать? — парировал Рики. — Неужели он и в самом деле думал, что ты бросишь меня ради него? Как бы не так!

— Значит, ты не поедешь со мной на похороны? — вернулась я к основной теме. — Несмотря на то, что я тебя умоляю? — Я особенно нежно выговорила слово «умоляю».

— Ну, дай я попробую прикинуть, — с сарказмом проговорил Рики. — Вечеринка в Нью-Йорке или похороны в… где ты сказала?

— Под Абердином.

— Нет. Я не приеду. Ты прекрасно справишься без меня. Плесни винца от моего имени и изящно проводи старушку в последний путь.

— Рики, ну пожалуйста, — не сдавалась я.

— Лора, не превращайся в слезливую корову. Я терпеть не могу назойливых женщин. Ты ведь не хочешь надоесть мне, верно?

— Нет, — вздохнула я, признав свое поражение, — не хочу.

— Ну тогда заткнись, ладно?

— Ладно, прости меня.

— Вот так-то лучше. А теперь я намерен пойти и немного поразвлечься. Поговорим попозже, детка.

Раздались короткие гудки. Я тупо смотрела на телефонную трубку, не в силах поверить в происходящее. И не пролила ни одной слезинки. Я оплакивала себя без слез.

Небольшая церковь из гранита была наполнена нарядно одетыми местными жителями. Лица их были торжественны. Все они пришли отдать дань уважения Мэгги Макнотон. Я стояла прямо перед кафедрой рядом с Фионой, которая все время крепко сжимала мою руку. Бабушке вряд ли понравились бы наши рыдания, поэтому мы изо всех сил старались держать себя в руках. Наши плечи вздрагивали, когда мы слушали, как священник говорил о ее сострадании, сильном духе и жажде жизни. Тихие слезы капали с наших носов на холодный каменный пол. Фиона приехала вместе со своим новым другом — австралийским доктором по имени Куртис. Бабушка одобрила бы ее выбор. Наступила очередь отца сказать прощальное слово. Лицо его посерело, он за последние три дня состарился лет на десять. Он говорил, что даже в его годы потерять мать — значит расстаться с детством навсегда. Мама тихонечко шмыгала носом, закрывая лицо носовым платком. Сердце ее обливалось кровью, когда она видела, как страдает муж.

Бабушку похоронили рядом с ее родителями и другими членами семьи. С этого участка кладбища открывался вид на суровое Северное море, в котором покоилось тело ее брата Нейла. Среди могил родственников была плита с его именем, но самого его там не было. Кладбище ютилось на вершине скалы. Это — одно из самых открытых ветру мест на побережье. Там не росли деревья, а ветер вырывал из поддонов цветы, оставленные живыми в память об умершей, и они кружились над кладбищем в странном танце. Тяжелое черное пальто священника развевалось, и его голос был едва различим среди порывов ветра и шума разбивавшихся о скалу волн. Я стояла у могилы и никак не могла сдержать дрожи. Клянусь, я слышала, как сотни мертвецов дышат мне в спину. Из меня вырывались тяжелые всхлипывания, и ветер тут же уносил их в сторону. Гроб опустили в могилу, и больше всего в тот момент мне хотелось броситься вниз и остаться навеки с моей бабушкой. Но вместо этого я бросила цветок — белую лилию. Это были любимые бабушкины цветы. Ее свадебный букет состоял из одних белых лилий. Папа легко и всего лишь на мгновение прикоснулся к моей спине, изобразив грустное подобие улыбки. Даже после смерти бабушка заботилась обо мне, старясь облегчить возвращение в семью.

Я не могла видеть, как земля с глухими ударами падает на гроб. Слишком бесповоротным становилось все происшедшее. Вместо этого я стала смотреть вдаль, туда, где возникали белые барашки, беспрерывно устремлявшиеся к берегу. Воспоминания унесли меня далеко отсюда: я окунулась в солнечные дни, проведенные вместе с бабушкой. Вдруг я почувствовала на себе чей-то взгляд. На другой стороне могилы вместе со своими родителями стоял Адам. Он был великолепен в черном траурном костюме и с развевающимися на ветру темными волосами. Сердце мое затрепетало, только я не могла понять, что именно в нем сейчас на первом месте: боль от утраты, радость видеть Адама или чувство вины перед ним? Мы долго стояли и не отрывали глаз друг от друга.

Когда все вернулись домой, мама уже разложила на подносах бутерброды, торт и лепешки, которые, правда, не шли ни в какое сравнение с бабушкиными. Мама была на кухне, прием гостей отвлекал ее от страданий — сейчас она была занята тем, что заваривала чай и разливала его в чашки. Я подошла к ней, она поставила на стол чайник, вытерла руки о фартук и крепко прижала меня к груди, как будто я была четырехлетним ребенком, разбившим коленку.

— Жизнь так коротка, — прошептала она мне на ухо. Мы обе знали, что она этим хотела сказать. Никогда я еще не переживала такой светлой грусти.

Потом мы с Фионой скрылись от всех в саду, где, спрятавшись в кусты, закурили. А бедный Куртис остался вместе с отцом, слушать про его третий диплом.