Наследник (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 18

Но я первым делом с утра совсем не чувствую себя Спящей Красавицей, поэтому тру глаза, пытаясь кое-что вспомнить. Он же ушел домой вчера ночью. Я слышала, как закрылась входная дверь. Я перестаю тереть глаза и прищурившись смотрю на него.

— Данте? Как ты вообще сюда попал?

— Поскольку у тебя не хватило ума дать мне ключ, я вынужден был обратиться к домовладельцу — владельцу пиццерии, чтобы он впустил меня.

Сон, как рукой снимает, я распахиваю глаза от шока.

— Это он впустил тебя ко мне?

— Конечно. Это Италия, страна страстных влюбленных. Только полный влюбленный дурак может такую рань прийти с кофе и канноли.

Я хмурюсь.

— Он не должен был этого делать. У тебя нет ключа, потому что я не хочу, чтобы он у тебя был. Я не итальянка. Я англичанка, и мы ценим нашу частную жизнь.

Данте улыбается во весь рот, самой сексуальной улыбкой.

— Удачи тебе с твоими принципами.

— Что это значит?

— Ты все поймешь, когда спустишься поесть пиццу.

Мысль о пицце, плавленом сыре, заставляет мой живот громко заурчать.

— Итак, как насчет завтрака? — посмеиваясь спрашивает Данте.

Я по-прежнему хмурюсь.

— Боже. Мне что-то не хорошо, должно быть утренний токсикоз.

У него глаза расширяются.

— Прекрасно. Я принес тебе завтрак в постель, а ты испытываешь первый приступ утренней тошноты.

Со стоном отталкиваю его и несусь в туалет. Слава Богу, успеваю вовремя. Потом опираюсь спиной на настенную плитку в ванной. Данте приседает на корточки рядом со мной.

— Это ты во всем виноват, — ворчу я.

— Я выйду на улицу, куплю что-нибудь, чтобы тебе стало лучше.

— Зная свою удачу, предполагаю, что буду испытывать токсикоз на протяжении всей беременности. Просто уходи и захлопни дверь, оставь меня здесь мучиться одной. — Я закрываю глаза.

Он встает.

— Сейчас вернусь.

Я добираюсь до кровати, чувствуя себя просто ужасно. Опускаю голову на подушки и закрываю глаза. Ощущение тошноты не проходит. Я даже не открываю глаз, когда слышу, как Данте идет ко мне и кровать прогибается под его весом.

— Садись и откуси кусочек, — говорит Данте.

Я неохотно открываю глаза. Конечно, он выглядит свежим, как маргаритка, по сравнению со мной.

— Что это?

Он улыбается.

— Это волшебное зелье.

— Ага, твое волшебное зелье очень напоминает черствое печенье. — Я начинаю грызть одно. — Фу, на вкус мне кажется оно таким же старым, как и сам Рим.

— Волшебные зелья должны быть старыми, — отвечает Данте, прилагая определенные усилия, чтобы не рассмеяться. — Скоро твой желудок успокоится.

— Не похоже, что тошнота когда-нибудь прекратится, — бормочу я, второй раз откусывая печенье, морщась от его вкуса.

— О, имей побольше веры.

— Ты собираешься просто сидеть здесь и смотреть, как я ем?

— Да, — говорит он, складывая руки на груди и устраиваясь поудобнее на кровати.

Я продолжаю грызть печенье, хотя не представляю, как оно способно мне помочь.

К своему удивлению, когда я съела уже половину второго печенья, вдруг ловлю себя на мысли, что тошнота проходит.

— Хммм.

— Ну?

Я облизываю губы от крошек, и наклоняюсь, чтобы поцеловать Данте.

— В конце концов, наверное, глубоко внутри тебя сидит какая-то маленькая старая ведьма.

Он опускает руки, выглядя очень довольным.

— Откуда ты знал, что нужно погрызть печенье? — С любопытством интересуюсь я.

— Я же тебе говорил, что читал журнал для родителей.

— Ты это на полном серьезе? — Спрашиваю я, с удивлением уставившись на него.

— Я вполне серьезно отношусь к появлению нашего ребенка, Роза.

Я стараюсь не выдать подкативших эмоций. По большей части я не могу себе представить, но что если…

— Собирайся, bella mia. Я отвезу тебя на кладбище в Тестаччо.

Я раскрываю рот от удивления.

— Ты что сделаешь? — Спрашиваю я его, пока мы ужинали вчера, я ненароком заикнулась, что мне нравится бродить по старым кладбищам, но я не ожидала, что Казанова, живущий в гостиничном номере, отвезет меня хотя бы на одно из них.

— Да, отвезу, — быстро сообщает он. — Беременной женщине нужно потакать в ее желаниях.

И получается, как бы сильно я не старалась противостоять ему и отодвинуть его от своего ребенка, я ничего не могу поделать с той теплотой от радости, разлившейся по всему телу. Хммм... мне будет очень трудно устоять перед ним, если он все время будет таким милым и заботливым.

— Ты не мог бы подождать в гостиной, пока я буду собираться?

— То есть я не могу остаться здесь и посмотреть, как ты одеваешься? — недоверчиво спрашивает он.

Я смотрю на него многозначительным взглядом.

— Наверное, лучше мне подождать в другой комнате. Я завожусь рядом с тобой, а ты явно не в настроении для чего-то другого, — говорит он, удрученно пожимая плечами. Затем добавляет с надеждой в голосе: — Или в настроении?

Я отрицательно качаю головой.

— Ты готов меня трясти, как бутылку острого соуса, когда я себя так чувствую? Нет, спасибо.

С грустью он вздыхает и молча выходит из комнаты. Боже, ну какая же у него сексуальная задница!

— Снова Vespa? — Спрашиваю я, делая вид, что не одобряю его выбора, но в глубине души испытывая радость.

— Это лучшее средство передвижения, чтобы посмотреть все достопримечательности в этом городе, на скутере идеально можно припарковаться, где угодно. — Данте протягивает мне шлем. — Хотя и стыдно прятать твои прекрасные рыжие волосы. Мне нравится, как они переливаются на солнце, словно пламя.

— Ты случайно по ночам не читаешь стихи?

— Почему ты спрашиваешь? — задает вопрос Данте, надевая шлем.

— Ну, ты так поэтично говоришь.

— Ну, если мы собираемся посетить могилу Китса, для этого нужно настроиться.

Я ошалело смотрю на него.

— Ты знаешь, где находится могила Джона Китса?[2] 

— Конечно. А также, где находится могила моего любимого поэта Перси Биши Шелли[3].

— Я должна быть удивлена, но посмотрев «Американский жиголо» поняла, что плейбои обязаны быть эрудированными людьми.

На мое замечание, он просто насмехается надо мной.

— Разве этот фильм не о мужчине-проститутке?

— Да, легкомысленном плейбое, мужчине-проститутке, какая разница? — Воодушевленно произношу я.

Данте нажимает на рычаг скорости маленького скутера, поднимая его передние колеса с тротуара, и мы внезапно бросаемся вперед.

Я визжу, а он смеется.

— Еще раз так сделаешь, Данте, и будешь лежать рядом с костями Перси Биши Шелли!

От чего он смеется еще сильнее.

Я стараюсь сдерживаться, но его смех настолько заразителен, что невозможно не поддаться, пока мы мчимся по узким улочкам на Vespa. Прежде чем я могу что-либо понять, я опять прижимаюсь щекой к его спине. Довольная собой, я наблюдаю, как здания из древнего камня мелькают в размытом солнечном свете.

Данте останавливает Vespa под ветками большого дерева.

— Отсюда мы пойдем пешком.

Я поднимаюсь с заднего сидения скутера, оглядываясь вокруг корявых деревьев и выветренных надгробий, видневшимися между ветвями деревьев и кустарников. Я как бревно падаю в объятия Данте.

— Какое прекрасное последнее пристанище. Кладбища — это молчаливый сад.

— Ты ведь не шутила, когда говорила, что любишь кладбища?

— Нет, не шутила. Мне нравятся красивые старые могилы. Я не могу понять почему. Возможно, я чувствую какую-то магию, что безымянные скелеты под землей когда-то были плотью такой же, как и я. Мне кажется, они мне напоминают, что времени мало, и я обязана оставить свой след в мире. — Я пожимаю плечами. — Может через сто лет какой-нибудь незнакомец подойдет к моей могиле и скажет, что я была фантастическим редактором в мире моды, — в шутку говорю я.

Данте снисходительно улыбается, пока мы стоим под пятнистой тенью дерева, хотя его глаза смотрят серьезно.