Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира - Гейман Нил - Страница 10

– Это номер твоего места за столом, – дохнул Байрон мне в ухо. – Довольна?

Нет, что угодно, только не довольна. Его шепот прокатился по мне, как электрический разряд.

– Что?

Он ткнул пальцем в зернышко. Я опустила глаза и увидела, что на нем отпечатаны какие-то цифры.

– А. Ого. Спасибо.

Он озарил меня улыбкой, от которой останавливаются сердца, и ушел на свое место. Которое, разумеется, было совсем не рядом с моим. Уверена, странница сделала это специально.

Гламором обычно владеют те, кто из Народа, но у Байрона он определенно был. Не такой мегаваттный, как у лисьего духа или пуки[27] – потоньше, поделикатнее, как пара свечей на прикроватном столике. Впрочем, и его оказалось довольно, чтобы мне до смерти захотелось зайти со спины и зарыться пальцами в его волосы, пробежать по плечам… таким широким и квадратным под рваной футболкой.

Но это привело бы к нарушению правила номер четыре (не шуметь и не устраивать беспорядок), а возможно, и номер один (не портить книги) заодно. Так что я взяла себя в руки и ничего не сделала. Зато скоротала время за раздумьями о том, что могла бы сделать. Наконец, странница принесла мне книги.

– Вот и они, девочка моя, – сказала она. – Флаг тебе в руки. И, сделай милость, завязывай думать так громко. Мы там, на кафедре, от тебя все краснеем.

Я и сама покраснела, но все равно взяла верхнюю книгу из стопки, открыла и стала читать.

Раз уж у нас тут волшебная сказка, я не стану вам пересказывать все, что узнала в НИПБ. Волшебные сказки обычно не вдаются в подробности, чем там занимались герои в промежутках между приключениями. Скажу только, что эти книги – особенно стихи – тоже обладают чарами, и весьма могущественными. Они даже как-то изменили мое мнение о собственной человеческой природе. Не могу сказать, что поняла, как они это сделали, – просто сидишь себе и чувствуешь, как они клубятся у тебя в голове и заставляют чувствовать такое… чего ты никогда еще в жизни не чувствовал.

Из-за этих поэтических чар я даже позабыла о Байроне. Ну, почти. Я даже поглядывала на него не чаще чем через пару страниц. И когда он закрыл книгу, отнес ее на кафедру и натянул потертую кожаную куртку, собираясь уходить, клянусь, я встала и двинулась за ним только потому, что проголодалась до чертиков.

Он подождал меня у дверей. Я подвалила эдаким прогулочным шагом – сама Мисс Беззаботность Между-Йорка.

– Эта часть города вне моих обычных путей миграции, – тихо сказала я (правило номер четыре). – Где тут можно разжиться сэндвичем?

Вместо ответа он взял меня за руку и потащил за собой наружу. Понятия не имею, что он там почувствовал, когда наши руки соприкоснулись, но у меня во рту разом пересохло, а лицо полыхнуло жаром, как августовский тротуар. Я сравнила симптомы с показаниями поэзии. Любовь, сомнений быть не может. Кажется, выиграть пари будет легче, чем я думала.

Приземлились мы в месте, где я никогда раньше не бывала: «Тожехочутак», что под Таймс-сквер. Только для подменышей – Народ не допускается. И там подавали человеческую еду (сворованную из кулинарии Снаружи)! Пахла она на мой вкус малость странно, но я была готова на все, что нравится Байрону. Он заказал нам по гамбургеру с кофе, а я тем временем пыталась придумать, с чего бы половчее начать разговор. Примерно вечность спустя в сухом остатке у меня было только «что ты изучаешь в колледже?»… – ну, я и спросила.

– Магию, – кратко ответил он.

– Ого, – сказала я. – А почему?

Он оглянулся по сторонам и пододвинул свой стул к моему.

– Я хочу выбраться отсюда, вернуться Наружу. Там мое место.

Я кивнула. Вот всегда со мной так. Встречаешь живой ответ на молитвы любой девчонки-подменыша, и на тебе – парень ку-ку. Всем известно, что подменышам нет выхода из Между-Йорка – если только Народ сам их отсюда не вышибет. Да большинство из нас и не ушло бы никуда, даже если б могло. Я бы, например, не ушла. Попасть туда, где нет магии, где тебе нужны деньги, чтобы жить, где ветер тебя заморозит, а дождь промочит, где ни с кошкой не поболтаешь, ни с вилисой не станцуешь, ни с лепреконом языком не почешешь… Да ни за что на свете! Нет, мне, конечно, тоже было интересно, как оно там, Снаружи. Я читала газеты и журналы, которые заносило в ливнёвку, и охотно слушала, когда кто-нибудь из Народа рассказывал про свои приключения со смертными. Но вот жить среди них, смертных, мне совсем не хотелось. Слишком они непредсказуемые.

– Я тут как игрушка, как зверушка домашняя – меня уже тошнит от всего этого, – говорил меж тем Байрон. – Что бы я ни делал – это ничего не меняет. А я хочу, чтобы меняло, Ниф! Я хочу быть кем-то. Героем!

Нет, он, может, и ку-ку, зато какой красивый. Я слушала его, издавала какие-то сочувственные звуки и любовалась, как эти его каштановые кудри падают обратно на лоб, стоит ему их откинуть.

– Должен быть какой-то способ. Ну, ты же знаешь: прецеденты были. Томас-Рифмач, Тэм Лин, Орфей, Геракл… Мне нужно только свести все данные вместе. У меня есть мысль, что все это как-то связано с теорией хаоса и алхимией. Понимаешь…

Мы говорили, а я смотрела, как страсть разжигает пламя за этими теплыми карими очами, и думала, как, интересно, заставить его так посмотреть на меня? Впрочем, поскольку из Между-Йорка он вряд ли выберется, времени у меня впереди целый вагон.

Обратно в библиотеку я в тот день так и не попала. Какое-то время мы еще поторчали в «Тожехочутаке», а потом пошли плясать на перманентный плавучий Фэйри-Рейв. Я так и не поняла, чего это Байрон тусует со мной, когда на него заглядывается столько прекрасного Народа, но вообще-то мне было наплевать. Мы отлично провели время. Наплясавшись, мы пошли плавать с русалками в нью-йоркской гавани и воровать венерок из устричного бара на Центральном вокзале, а потом еще на «Бродвейскую песнь», неувядающую музыкальную любовь всего Народа, и развлекались, и развлекались, пока не устали развлекаться и не срубились.

Проснулась я в гнезде медведей-оборотней под Центральным зоопарком. Байрона нигде не наблюдалось. Медведи понятия не имели, куда он подевался, зато имела я.

Войдя в Читальный зал, я первым делом увидела его – вон он, сидит, кудрявая голова чуть ли не с религиозным восторгом склонилась над толстенной книгой с черной обложкой и алым обрезом. Я постаралась пройти мимо его стула по дороге в каталог и потрепала его походя по плечу. Он даже головы не поднял.

Какое разочарование… но тут я напомнила себе, что мальчик хочет стать героем. Отлично. Героев я понимала. Герои совершают всякие невозможные подвиги. Вот и Байрон сейчас совершал свой. Пойду, поиграю немножко с КАТНИПом, а потом, может, мне удастся умыкнуть его в «Хочутак» и расспросить, как там поживают подвиги.

Когда я вошла, КАТНИП спал. Грива меховой волной растекалась по мерцающим белым плечам. Я ласково почесала его между ушами размером с чайную чашку. Шерсть мягко спружинила у меня под пальцами, а из-под нее донеслось мягкое урчание, словно поезд метро подходил.

– Здорово, КАТНИП, – сказала я. – Как оно, твое всё?

Лев открыл льдисто-голубые глаза, встряхнул гривой и как следует зевнул.

– Автор, название, тема, ключевое слово, – сонно проворчал он.

– Ладно, – ответила я. – Сегодня я хочу научиться разговаривать с тобой.

Это оказалось очень весело. Комнату заполонили мыши – это я пыталась выяснить, как же мне оптимальным образом организовать поиск. Потом до меня дошло, как составлять список названий без мышей, я открыла для себя предметный указатель и еще целую кучу всяких крутых штук. КАТНИП был со мной невероятно терпелив, и, стоило мне научиться правильно спрашивать, как он сразу же завалил меня полезными советами, как можно все сделать попроще и побыстрее, в обход самых сложных участков системы.

– Спасибо, – сказала я, зарываясь пальцами в его неподатливую гриву. – Ты лучший. Сладких снов.

Я взъерошила жесткую шерсть и полюбовалась, как белые веки опустились на лазурные глаза.