Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна - Страница 79

– А как же Дейруин? – ровно поинтересовался я. – После того, как выяснится, что ты нам помогаешь…

– Он сам со мной расстанется, – так же спокойно подтвердила Деметра. – А если предательства по политическим мотивам ему покажется недостаточно…

Я плохо знал альдские обычаи, но помнил, что помолвки у них расторгаются крайне редко. Да и причина должна быть очень убедительной.

– …я признаюсь ему в своём бесплодии. Арк благороден и простит мне многое. Но брак без наследника – это позор для рода и будущего правителя.

Нелегко дались ей эти слова. Узкие плечи напряглись, маленькие руки сжались в кулаки, голос вышел натянутым, как струна.

– Дина знала, – вдруг догадался я. – Там, у костра. Когда она сцепилась с Фавианом. Она знала…

– Да. Бедная девочка, – голос Деметры всё-таки задрожал. – Не выдержала, когда Фавиан начал меня сквернить: знала, как нелегко мне это слушать. Дина стала единственной моей подругой. Мои глаза и уши в гильдии… Не суди меня, Сибранд: я искала того, кому могла бы довериться. Выговориться. Она – поняла. И Дина лучшая среди стонгардских магов, кто сумел бы совладать с огненной стихией. Но если бы я только знала!..

Я крепче обнял застонавшую колдунью, прислонился подбородком к виску. Некоторое время мы сидели молча, и я грел маленькую женщину в своих объятиях, баюкая, как ребёнка. Небо стремительно темнело, и в нём всё ярче разгоралось звёздное полотно. Следовало уже зайти внутрь и погреться: с рассветом понадобятся силы для длительного перехода.

– Ты так уверена в своём женихе, госпожа, – негромко сказал я, только чтобы отвлечь её от чёрных воспоминаний. – Но почему тогда Фавиан…

– Не знаю, – решительно мотнула головой Деметра. – Видит Дух, не знаю. Арк не стал бы… поверь мне! Сама всё думаю об этом. Как вернёмся в гильдию, непременно выясню. Что бы там ни думал себе Витольд, у меня никогда не подымется рука на Арка, а у него – на меня. Понадобится – сама его заслоню. То, что мы по разные стороны баррикад, моего отношения не меняет, – слова полоснули сердце острыми лезвиями, кольнули грудь болезненной ревностью. – Я уважаю его. И он, я уверена, уважает меня.

Я не стал уточнять, что и самые заклятые враги порой тоже уважают друг друга. Даже сожалеют почти искренне, насаживая соперника на клинок.

– Когда вернёмся в гильдию, я узнаю ответ, – уверенно продолжала Деметра. – Назад поедем быстрее…

– И всё же я бы послал записку с гонцом, как только достигнем столицы, – раздался позади нас сонный голос. – Пошлёшь и рогатому жениху, госпожа Иннара, и щедрому легионеру, на которого работаешь. Кстати, попросишь прибавку – скажешь, ещё один доброволец в отряде требует пособия…

– Ты нездоров? – полуобернувшись, поинтересовалась Деметра. Окинула закутанную в плащ фигуру Люсьена внимательным взглядом, нахмурилась. – Нет, вроде…

– Я как раз здоров, – возразил брутт, растирая заспанное лицо обеими ладонями. – Хотя хмель ещё, конечно, не весь выветрился.

– Тогда о какой записке ты говоришь? – быстро потеряла терпение дочь Сильнейшего. На скулах её я заметил розовый румянец – от стеснения, что ли? Ну да, нечасто госпожа Иннара разговаривала с посторонними, нежась в объятиях упрямого стонгардца.

– О том, что мы задержимся, – пояснил Люсьен, без зазрения совести усаживаясь с другой стороны. Даже бесцеремонно пихнул меня в бок, чтобы я подвинулся. – И чтобы дражайший Дейруин не переживал зазря, оттачивая орудие войны. Скажешь, мол, так и так, прихворнула немного, отлежусь в столице несколько дней…

– Зачем? – поинтересовался я, прежде чем вспыхнувшая Деметра успела бы вставить резкое слово.

Люсьен удивился, заглянул мне в лицо.

– Поправь меня, если ошибаюсь, варвар, но разве твой сын уже здоров? И разве время не работает против него? Подумай сам: много у нас шансов выбраться живыми после заварухи в гильдии? Я не настаиваю – дело твоё, староста. Только мне кажется, лучше сейчас потерять несколько дней и завершить обряд очищения, чем потом жалеть всю жизнь или взирать на больного сына с небес – это если ты, конечно, попадёшь туда, а не в бездну. А если госпожа Иннара умрёт – говорю как есть, варвар – то дела твои совсем плохи. Пользуйся ею, пока жива! Жалко мелкого, – дёрнул плечом брутт, заканчивая тираду. Перевёл внимательный взгляд с меня на Деметру и уточнил, – где я неправ?

Думаю, госпожа Иннара промолчала из тех же побуждений, что и я.

Стыдно, что из нас троих только Люсьен вспомнил об оставленном в далёком Ло-Хельме младенце, здоровая жизнь которого сейчас зависела лишь от нас.

Снег повалил, как только мы покинули округ Рантана. Дорога к большому городу, в отличие от той, которая вела к Унтерхолду, оказалась расчищенной, укатанной и многолюдной, так что продвигались вперёд мы быстрее, чем ожидали. Даже северный лес не припрятал неприятных сюрпризов: если двигаться к Ло-Хельму от Рантана, он куда более редкий и легкопроходимый, чем со стороны Унтерхолда.

Люсьен не просыхал ни на день. Прикладывался к фляге время от времени, с отвращением вливая в себя крепкую брагу, и с трудом управлял фыркавшим конём. Теперь, когда молодой колдун что-то решил для себя у костра в сикирийской степи, он отчаянно сопротивлялся всякому вмешательству в собственные мысли. Даже с нами почти не говорил, что на болтливого брутта оказалось совсем не похоже. Маску бесшабашного веселья Люсьен сбросил окончательно, как только мы проехали столицу, и теперь каждый час накладывал всё большие тени на осунувшееся лицо.

Неприятностей добавил и вскользь брошенный Деметрой вопрос о том, куда исчезло выкраденное Братством Ночи сердце воды. Люсьен ошарашено вскинулся, нахмурился и коротко процедил:

– Спроси у Сандры.

Больше к вопросу не возвращались: слишком напряжённым показался нам молодой колдун, надави чуть сильнее – и потеряешь в его лице союзника. Не всё сразу – это понимал я, это понимала и Деметра.

Когда вдалеке показались наконец окраины родной деревни, я едва сдержался, чтобы не спрыгнуть с Ветра и не помчаться по глубокому снегу к дому, стоявшему в отдалении от остальных. Уже виднелся дымок; чудилось, будто ходит кто-то по двору.

– В харчевню меня закиньте, – неразборчиво пробормотал Люсьен, мутно глянув исподлобья. – В твой дом не пойду, староста.

Я не спрашивал о причинах: среди детского гомона всякому дурно станет, не говоря уж о вусмерть пьяном колдуне. Да и священные символы у меня развешаны на каждом углу, а Люсьену и без того приходилось несладко. Глядя на его мучения, проникался всё большей ненавистью к ведьме, искалечившей молодую жизнь. Если бы кто-то так поступил с одним из моих детей…

Дух знает, отчего вдруг молодой брутт стал мне так дорог. Как младший брат, которого у меня никогда не было. Хотя, положа руку на сердце, возрастом-то мы совсем не отличались.

– Мне бы тоже передохнуть после дороги, – подала голос Деметра, кутаясь в обледеневший плащ, – устала. Потом приду. Ты пока с детьми побудешь.

Маленькая бруттка промёрзла насквозь, так что я уже беспокоился: не простудилась бы. Скорее, скорее к Хаттону, пусть накормит да обогреет! Как бы ни хотел я пригласить колдунью в свой дом, а только понимал: нельзя. Теперь – нельзя.

Первым, кто встретил нас у забора, оказался Илиан. Растрёпанный, как птенец, неуклюжий, как щенок – вроде и научился ходить, а как побежит, тотчас запутается в непослушных лапах. Так и случилось: радостно вскрикнув, средний сын бросился к нам навстречу и споткнулся в первом же сугробе.

Я тотчас спрыгнул с Ветра, рванулся к нему, прокладывая глубокие следы в снегу, подхватил счастливого Илиана на руки.

– Папа! Отец! – захлёбываясь от счастья, кричал на всю округу сын. – Вернулся! Папа!

Болтая ногами в воздухе, Илиан изо всех сил стискивал мою шею тонкими руками, хохоча в голос. Не отпускал он меня даже тогда, когда я, расцеловав среднего в обе щеки, опустил его обратно в снег. Вцепился в мою ладонь обеими руками, потянул в сторону дома: