Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник) - Точинов Виктор Павлович - Страница 49

Они возвращаются. Окровавленный снег в свете фонарей кажется черным. Руслан подбирает пистолет, Седой достает сложенный мешок с застежкой-молнией. Молча, буднично, без эмоций, пакуют тело. Кровавое пятно оставляют без внимания – с неба сыплет все гуще, к утру занесет. Тащить груз вверх по склону неудобно, но им не привыкать. Ремесло сборщиков трупов освоено в совершенстве…

Молчание – тяжелое, неприятное. Опасное, как граната с вынутой чекой. Нарушает его Седой – после того, как они загрузили мешок в заднюю дверь внедорожника. Начинает снаружи, не садясь в машину:

– Тебе это не надоело?

Руслан мгновенно насторожился:

– Что: это?

– Всё это. Жмурики бесконечные… Как дрова ведь уже возим, привыкли… Ко всему привыкли: объект жрет, кого встретит; мы его ловим, теряем людей и след; придумывем что-то новенькое, снова ловим… И никакой ведь суеты, как весной было… Все по плану, все по графику. График облав, график прочесываний. План по сожранным… Ты понимаешь? Мы привыкли! Это уже не ЧП, это уже рутина. «Насекомых» нет, кончились «насекомые»… Что дальше? Набираем новых – и опять по кругу? Нельзя долго дергать смерть за усы. Один раз ошибемся и… Или засветимся так, что никто не отмажет.

Вот оно что. Седой решил соскочить. Или провоцирует? Проверить недолго. Если говорит по заданию – непременно сейчас пойдет дальше. Сделает предложение, не отреагировать на которое нельзя – так или иначе.

– Есть другие варианты? – холодно спрашивает Руслан.

Но Седой осторожен.

– Думать надо о вариантах. Вместе думать…

– Хорошо, подумаем, – легко соглашается Руслан и садится в машину. Ему тоскливо. Только что он остался один. Совсем один. У Седого с этой минуты никаких вариантов нет.

– Поехали, – говорит Руслан живому трупу и вскрывает пачку сигарет.

Надо спешить. Миллениум на подходе.

Глава четвертая

Гена не ошибся. За час до полуночи снегопад прекратился, ветер разогнал тучи. Когда «запорожец», светя единственной фарой, подкатил к Шведскому замку, ночь напоминала декорацию к рождественской сказке – луна в россыпях подернутых легкой дымкой звезд.

Фонари разрывали мрак четырьмя лучами – он отступал, сгущался у стен, в углах и нишах.

Они неуверенно стояли в самом начале анфилады, ведущей к облюбованному залу и почему-то не решались пройти дальше. Вроде бы ничего тревожного – длинный ряд тускло-одинаковых пятен лунного света, падающего из оконных проемов, перемежался с густыми полосами тени – но было в их правильной и мрачной последовательности что-то такое… Не хотелось пересекать эти белесые пятна и уж совсем не хотелось входить в эту угольно-черную тень.

– Незачем тут плутать в темноте, – вполголоса сказал Гена. – Пошли вдоль наружной стены, там есть пролом – через него в зал и пролезем.

Заплутать в крепости было трудно, но они тут же с облегчением согласились. Даже у Ирки при виде ночного замка поубавилось романтического энтузиазма, а Наташа хоть сейчас была готова развернуться и отправиться обратно к Генке – по ее мнению, Миллениум можно прекрасно встретить и там…

…Знакомый зал выглядел не так зловеще – луна гораздо лучше освещала его обширное пространство, чем анфиладу тесных комнат. Когда добавился свет укрепленных в нишах и выемках фонарей, а из включенного телевизора понеслись бодрые припевки – тревога и неуверенность ушли, отступили за стены, забились в дальние углы казематов и затаились между зубцов башен. Но не исчезли…

Парни разворачивали в дальнем углу целую батарею китайских боеприпасов – ракеты, петарды, римские свечи. Девчонки накрывали импровизированный стол. Ирка вслух удивлялась: почему они здесь одни? Почему никто другой не пришел встретить новое тысячелетие в таком экзотичном местечке? Даже в Саблинских пещерах, уже уходя, они наткнулись на две компании, выбиравшиеся из дальних залов – тоже праздновали. Но аборигенам Павловска чужда романтика…

Наташа не отвечала, она не могла отделаться от прилипчивого наваждения – в замке они не одни. Совсем не одни. Подошедший Игорь словно прочитал ее мысли. Может, действительно прочитал – по встревоженному взгляду и побледневшему лицу. Хотя в смешанном свете луны и фонарей мертвенно-бледные лица были у всех.

– Знаете, как использовали при императоре Павле здешнее подземелье? – начал Игорек самым зловещим тоном. – Туда временами запирали юных проштрафившихся камер-пажей. На ночь. И однажды…

Он выдержал паузу. Прозвучала она гнетуще, но на самом деле Игорь просто не успел придумать окончание импровизированной пугалки.

– И однажды дежурный по крепости офицер забыл сказать сменщику, что в каземате сидят трое парнишек. Вспомнили только через два дня. Открыли дверь и… никого не нашли. Исчезли пажи, как в воздухе растаяли. Но с тех пор по ночам, в полнолуние…

Он замолчал. В Наташке закипала злость – нашел место и время для идиотских страшилок.

– Вот оно! Слушайте! – Игорь поднял руку.

Они вслушались. Ветер? Зимний ветер свистит в зубцах башен? Наташа передернулась. Не бывает такого ветра – негромкое завывание становится все жалобнее, звучит детским плачем, переливистым рыданием. И внезапно смолкает. Они молчали, затаив дыхание. А сверху снова поплыл стон невинно загубленных душ…

Закончивший с пиротехникой Генка грубо испортил Игорьку развлечение:

– Кончай сеять панику! Какие, к черту, замурованные пажи?! Обычные пивные бутылки с отбитыми донцами. А внутри кусок тонкой резины одним концом приклеен. От ветра подвывает замечательно. Мы сами пацанами те пугалки и ставили – лазали на башню и закрепляли в трещинах. Некоторые уцелели.

Он задрал голову, оценил высоту башни, будто впервые ее видел, и покачал головой:

– И как шеи-то не поломали? А то еще порой с банкой краски и кистью лазали – намалевать имя подружки. Кто выше напишет – у того, значит, и любовь крепче. Сейчас смешно…

Наташа, как днем у провала, взяла его за руку. И сразу успокоилась. Почти успокоилась…

Шампанское шипит в пластиковых стаканах. На крохотном экране крохотный президент обращается к своей огромной стране. Куранты. Генка, быстро выпив, отбегает к стене и проводит огоньком зажигалки по запальным фитилям. Грохот, огненные цветы в небе. Замок и его гости с каждой вспышкой окрашиваются в новый цвет. Красный. Желтый. Синий. Зеленый. Красный. Опять красный.

Красные стены.

Красный снег.

Красный отблеск глаз.

Ирка подпрыгивает и кричит, размахивая руками: «Миллениу-у-у-у-м!!!» Эхо вторит. Игорь торопливо разливает по второй. Генка смотрит в глаза Наташки и говорит, негромко и слегка удивленно: «Миллениум…» Она улыбается.

Огромная квартира – высокие потолки, гулкие комнаты. За столом женщина. Катя Колыванова. Она одна. Черное вечернее платье, макияж – но она никуда не идет. И никто не пришел к ней. На ее лице не совсем естественное спокойствие. Перед ней – бутылка шампанского и две фотографии. Улыбающийся мальчик лет десяти-одиннадцати в черной рамке. Мужчина с волевым лицом, с поперечной морщинкой на лбу – вокруг его снимка никакой рамки нет.

Телевизор выключен, кремлевских курантов она не слышит. Вместо них – зловещий бой старинных часов в углу. Двенадцать ударов. За окном крики, разноцветные ракеты чертят небо.

Катя наливает шампанское. В три бокала. Рука не дрожит.

Капитан встречает Миллениум в семейном кругу. Хотя теперь он не Капитан – появилась семья, другая работа. Другая фамилия. Новая служба много времени не отнимает. А увлечение у него одно. Прежнее.

У них с женой гостья, женщина с короткой стрижкой. Примерно его возраста – и лет на шесть-семь старше жены. Празднично накрытый стол. Женщины оживленно общаются – он расслабился в кресле и не прислушивается к разговору. На вид не прислушивается. Улыбается благодушно. Без оружия и униформы вид у Капитана самый мирный, но глаза те же – холодные и цепкие глаза убийцы. Но к его взгляду не присматриваются.