Русич. Бей первым (СИ) - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 32

Мы прошли в служебное помещение лавки, склад так скажем, и сев на тюки с материей, после чего я нарушил тишину:

— Хочу сразу пояснить, почему я здесь. Я не помню кто я. Очнулся в заваленном телами овраге. Меня спасли другие караванщики, довезли до ближайшего постоялого двора, где меня опознали как мальчика Тита из коломенского каравана, он там ночевал ранее. Там на постоялом дворе я и прожил всё это время. Сейчас нашёл время съездить в Коломну и узнать кто я такой, и хотелось бы узнать всё о жизни того Тита, кем я был ранее.

— Все погибли? — пожевав губами, поинтересовался грек.

— Сорок шесть тел в овраге, я сорок седьмой.

— Ох горе-то горе, — завздыхал тот. — Слышал я о таких случаях, когда люди переставали узнавать друзей и родных, получив по голове… Что ты хочешь узнать?

— Да… всё, — я пожал плечами. — Родственники, фамилия, сословие. Я хочу знать ВСЁ!

Я напружинился, с насторожённостью готовясь услышать, что знает грек о Тите, и у меня теплилась отчаянная надежда что Тит сирота. Если выяснится, что у него тут пол города в родственниках, я лучше по-быстрому свалю, всё равно я их никого не знаю, и уеду с чистой совестью. И вот грек, собравшись, видимо осмыслив что нужно и можно рассказывать, начал этот свой сказ:

— Отец твой, десятник дружины с Нижнего Новгорода. Когда ордынцы лет десять назад сожгли его, перебрался сюда с детьми. Как выжить смогли, не знаю, он ты со слов отца именно после тех пожарищ стал слаб умом. Тебя можно принять за нормального, но поговорив, сразу ясно, блаженный, да и улыбка тоже выдавал тебя с головой.

— Не меня, того Тита, — пояснил я. — Продолжайте.

— Приехав сюда, Лука, так звали твоего отца, построил дом, и вступил в дружину нашу. Несколько лет честно отслужил, справный воин был, но стрела татя ранила его, рука плохо сгибалась. Тот ушёл в вои, охранникам в караваны купцов, собрал ватажку, старшим был. Так и сгинул. В последний раз и ты с ним поехал, но никто не вернулся.

— Вы фамилию не сказали.

— Да? Михайлов ты. Тит Лукич Михайлов.

— Это ещё ничего, даже хорошо, мне нравится. Что по сословию, и родственникам? — последнее я всё же добавил с некоторой натугой.

— Из свободных горожан вы. Мать твоя известная мастерица по плетению узоров на такни.

— Флорист значит? — задумчиво пробормотал я.

— Что? — переспросил тот.

— Да ничего. Что там с семьёй? Судя по вашей оговорке о детях, у меня есть сестры и братья?

— А как же, как у всех, пятеро детей, ещё двух бог забрал, не выжили во младенчестве. Имена уж их извини не скажу, но где дом ваш, напомнить могу. Мы же на одной улице живём.

— Я был бы благодарен, — криво усмехнувшись, ответил я.

— Дом ваш в мастеровой слободе, на перекрёстке улиц с слободой кожевников. Там дом Михайлов все знают, спросишь. Да и проведут, как узнают, хотя это трудно, плечи раздались, одет богато, настоящий воин, голос изменился, взгляд. Я-то хоть и хорошо тебя знал, и то с трудом узнал.

— Отец кузнецом был? — прямо спросил я.

— Нет, но место для дома купил на пепелище бывшей кузни.

— Угу, ясно. Спасибо за помощь.

Достав из кармашка серебряную монетку, я протянул её греку, но тот к моему удивлению не взял, и лишь перекрестился, сказав о божественном проведении что привело меня к нему. Я лишь хмыкнул, и подбросив немного неровный кругляш, убрал его на место и покинув лавку, пару раз уточнив маршрут у прохожих, вскоре вышел к нужным воротам. Запертым к тому же. Торг я вовремя покинул, хозяин лавки собирая вокруг зевак, с жаром рассказывал о нашей встрече. Болтун. Осмотревшись, никаких колотушек не было, это вроде деревянного молотка, чтобы постучать в ворота, они не длинной верёвке обычно у калитки висит, и подняв одну ногу, нанёс мощный удар в ворота, отчего они закачались, ударив ещё пару раз, я стал ожидать результата. Он не заставил себя ждать. Правда, услышал тонкий девичий голосок, что испуганно спросил:

— Кто там?

— Тит, — коротко ответил я, и решив, что этого будет мало, добавил. — Тит Михайлов, как я полагаю.

Последнее я добавил вполголоса, будучи не совсем уверенным в сказанном. Опознал меня пока только один человек, сейчас посмотрим, как пройдёт опознание у, скажем так, родни. Мне и самому было интересно. Как оказалось, опознавание прошло сразу и в полной мере. Скрипнула распахнувшаяся калитка и ко мне молнией метнулась девчушка лет десяти на вид, в старом выстиранном платье, что прижавшись к моей груди, залилась горючими слезами, в которых преобладали нотки радости и счастья. Так продолжалось минут пять, я даже не пытался оторвать ребёнка от себя, видно, что той с каждой минутой становится всё легче и легче, пусть выплачется. Правда, заметив, что на углу собираются зеваки, да и на улице появляются, видимо слухи о моём возвращении дошли и до сюда, быстро грек сработал, я подхватил лёгкое тельце, видимо сестрёнки Тита, и занёс во двор, после чего закрыл калитку и задвинул засов.

Осмотр двора, а я машинально поглаживал девочку по голове, дало мне понять, что в доме царила острая нужда. Если после пропажи мужа и сына у матери Тита и были какие накопления, они их закончили давно, может быть даже осенью. Как же они перезимовали-то? Видимо соседи помогли, да и мать чего-то могла, раз известная мастерица. Ещё раз осмотревшись, я посмотрел на девочку, и спросил:

— Тебя как зовут-то?

Та аж рот открыла удивления, сверху вниз рассматривая меня, вот и пришлось пояснить:

— Я по голове получил, когда тати на караван напали, ничего не помню и не узнаю. Мне грек Юрий рассказал, что я Михайлов и где вы живёте, вот пришёл знакомится.

Однако девчонка, воскликнув — ох лишенько, снова залилась горючими слезами у меня на груди. Ну и что тут сделаешь? И двор как назло пустой. Чистый и хорошо прибранный, но пустой. Я стал потихоньку её расспрашивать, девчонка немного пришла в себя, звали её Настей, маму Тита звали Ольгой Петровной. Кроме Насти у того ещё братья и сёстры были. Кстати, Тит не был старшим ребёнком в семье, его сюда в годовалом возрасте привезли, вместе со старшей сестрой Любавой, ей сейчас пятнадцать лет, в самом рассвете сил, но женихов как ветром сдуло, как Михайловы начали бедовать. Третий ребёнок в семье как раз Настя, за ней шёл Даниил, ему шесть лет, потом Михайло, ему полтора года. Как раз родился, когда наш караван пропал без вести. Я уточнил по тем купцам из Коломны, нет, никто не интересовался пропавшим и выжившим мальчиком Титом. Видимо и те сгинули где-то на просторах Руси.

— Голодная? — спросил я у Насти участливо.

Та не уверенно кивнула, но потом всё же сказала, что они ели сегодня пустые щи на лебеде. Мама отправилась к заказчице, отдаст вышивку, и получит деньги, что-нибудь ещё купят, Любава убежала с подружками на речку, женихов гадать, вот Настя и осталась одна на хозяйстве. Братья в доме сейчас, спят они.

— Хорошо. Покажи мне дом. Потом сходим с тобой в лавку купим всего, и вкусности.

— И петушка на соломке? — загорелись у той глаза.

— И петушка, — улыбнулся я.

Та показал дом, ну да ощущается бедность, и Настя также сказала:

— Бедуем мы. Мама говорит, пока папин долг не отдадим, по миру пойдём. Даже дом продадим, денег не хватит долг отдать.

— Деньги у меня есть, — отмахнулся я. — Выплатите всё. А что за долг?

— Отец, когда собирался, долг взял на оружие и лошади, у купчины нашего Варфаламеева. Он уже несколько раз приходил, дом и строения осматривал. Мама хитрая, она у другого купца взяла в долг, и отдала Варфаламееву, чтобы у нас дом не отобрали, когда срок подойдёт отдавать, поэтому мы другому платили, а потом другмоу, и потихоньку долг меньше становился.

— Понятно, на процентах вас бы ещё долго доили, — покачал я головой.

Тут Настя подняла обоих братьев, что тоже обрадовались моему появлению. Даниил ещё сомневался, помнит меня или нет, про Михайло такого не скажешь, но я всё равно подхватил его на руки, усадив на сгиб руки, а Даниил ходил со мной, взявшись за руку. Вот так изучив дом, я сообщил: