Chorus (СИ) - "Illian Z" - Страница 55

— Ну, и чего тебе? — буркаю, не оборачиваясь.

Вместо ответа меня обвивает язык, поднимает над полом и тащит. Зубную щётку приходится просто выпустить от безысходности — падает на пол, жалобно хрустнув о кафель.

А зачем я понадобился Мэлло, понимаю, по своей наивности, только когда сайл уже пристроился напротив зеркального шифоньера, подхватил меня средними конечностями сзади, под колени, приподнял и развёл мне ноги в стороны. Да и то только потому, что, качнувшись и уперевшись руками в стекло, вижу в нём отражение члена сайла. Да, чёрного, склизкого, огромного. В непосредственной близости от моей задницы.

— Эй, да ты не охуел?! Отвали! — пытаюсь вырваться.

Куда там — язык только плотнее сжимается, а сайл тянет меня на себя, вынуждая оттолкнуться от зеркала, прогнуться назад и попытаться уцепиться за пластины на его груди — мне всё равно не сбежать; но хотя бы поясняет свою озабоченность:

— Ник — стая. Вечная стая.

— Хочешь сказать, год не трахал…гх!

Мои рассуждения прерваны, ничем иным, как членом в заднице. Понял, заткнусь. Адски больно, но Мэлло хотя бы не двигает им. Как будто для того, чтобы успокоить, меня обхватывают «руки» сайла, и поглаживают. Особенно задерживаются около сосков, сжимают их между «пальцами». Немного приятно. Сайл уткнул край морды мне в плечо и смотрит на отражение. Вот чего он хотел — чтобы я перестал быть в «слепой зоне», понаблюдать за тем, как меня же и трахает!

Уже с первым толчком понимаю, что всё не совсем обычно — член не как всегда, ощущается где-то на пути от печени к желудку, а входит в меня едва ли на треть. Ещё и под таким углом, что мне вдруг резко почему-то снова хочется ссать. Но это уже нереально — член у меня встал. И не обделён вниманием — его стискивает кончик языка Мэлло, уже обмазанный слизью — брезгливости сайлы не ведают. Он довольно жёсткий и острый на конце — опасаюсь, как бы не возникла идея меня трахнуть не только в задницу. Не додумывается, и я расслабляюсь.

Мэлло разводит бёдра мне ещё шире, к языку на члене прибавляются ещё и поглаживания «пальцев». А другая его конечность гладит мою кожу просто так — то шею, то спину, ноги, лицо. Хаотичная нежность. И от самого траха уже никакого дискомфорта — как будто не с сайлом, а с человеком. Ну, почти. Глаза всё-таки закрываю — бросив взгляд на своё отражение — стыжусь, сжимаюсь, и заднице больно — этого делать нельзя. А вот стонать, скрести ногтями, ломая их, пластины сайла — можно и нужно. У меня так точно также — год ничего не было, и кончить хочется нестерпимо. Да, вот так вот. От того, что меня трахает сайл, и мне это нравится. Больше того, я тихо прошу:

— Глубже.

— Ник? — тревожно переспрашивает Мэлло.

— Ничего, хорошо всё… но глубже, пожалуйста, — смущаюсь, но прошу.

Извращенец. Я теперь — грёбанный извращенец. Иначе не объяснить то, что кончаю тут же, как только член сайла входит целиком, и меня слегка царапают пластины брюха. А ведь больно же, да ещё и Мэлло останавливаться не собирается — и меня тоже не отпускает. Эрекция уже болезненно-механическая, второй раз так быстро мне не кончить — я еле успел отдышаться после первого. Ноги прижаты к груди и животу — дышать так труднее, зато проникать в меня — легче. Прикусываю «руку» сайла, когда становится совсем уж некомфортно — но нам до понимания друг друга далеко, для Мэлло это совсем иной знак — он ускоряется. Горячо. Внутри горячо и тупая боль, с каждым толчком — вспышка, а когда движение возвратно — ноющая тяжесть. Терплю. Пытаюсь по привычке посчитать, но сбиваюсь. Я напросился сам, в порыве похоти. А ведь Мэлло хотел нежности, осторожности. Хотя так ему — само собой приятней.

Слизи внутри я не чувствую, но когда сайл вытаскивает член — она просто выливается из меня, а когда опускает на пол и я пытаюсь стоять, — течёт сзади по ногам. Не кислота. Хорошо.

Мэлло выпускает меня из «рук», оставляет только язык — и то не дрочит им мне уже. Спрашивает:

— Ник хочет ещё?

— Н-нет, — мотаю головой и, сдавшись, сажусь на пол. — А тебе не нужно?

— Ник — вечная стая. Много времени.

— Ага, — рассеяно киваю. — Целая жизнь.

Живот почти не болит, но охрипнуть я немного успел, и хочется пить. Но не хочется вставать. Всё решаемо.

— Мэлло, я пить хочу.

Исполнять мою просьбу чуть ли не бежит, только что член под пластины спрятал. А я остаюсь со своими мыслями наедине, и за какую-нибудь минуту до возвращения сайла успеваю так себя накрутить на почве осознания извращённости, что задаю вопрос на совсем другую тему, ещё из пасти Мэлло не напившись:

— А как тебе удалось тогда тех трёх… убить, я так понимаю?

— Единицу убила система защиты. Единица — не ожидал, что Мэлло придёт. Оставил открытым живот.

Замолкает. «Поцеловав» сайла, проглотив кисловатую воду и утеревшись, приободряю его:

— Ну, а с третьим что? Который был стаей.

— Бился, — коротко бросает Мэлло. — Победил. Видел Ника, видел сына. Что носитель умер. На единицах были стиратели. Мэлло сразу понял — пришли убивать.

— Стиратели?

— Около глаз. Дают Архитекторам. Что сделает сайл со стирателем — не узнает Рой. Единица — забудет.

— То есть когда работали с этим вот Даром, — постукиваю по камню на груди, — тоже их использовали? Удобно, можно скрыть любую мерзость.

— Ник прав. Мерзко. Хотели подстроить, что это сделал Ник.

— Но… убийство детей…

— Да, Ник. Недопустимо. По законам Роя. Судили стаю по законам хоруса.

Закусываю губу. Правда человеческого общества, которое уже давно не существует, но наследие его — живёт. За убийство ребёнка что? Ну тюрьма. За аборт в основном — вообще ничего. Не жизнь это вроде как.

— Что мы такого сделали? — спрашиваю и тут же затыкаюсь.

Много чего. Мэлло убил отца новой самки. Я — хор-Архивариус, неслыханно. Да ещё и расторжение стаи… но если я чего и понимаю в устройстве любого общества, так то, что строится оно на иллюзии стабильности. А мы вдвоём — смутьяны, если не революционеры. И не могли у Охранников и Архивариуса взяться приборы Архитекторов из ниоткуда, так же?

— Должное. Нужное Рою. Победу Мэлло признали.

— Ты не мог проиграть, — обнимаю сайла за морду, трусь щекой о полосу под глазами.

Это всё происходит естественно. Вместо страха перед Роем и того, что мне предстоит всю жизнь провести с Мэлло — радость. И любопытство. Хороший секс этому способствует, но не только он. Моё состояние после терапии и комы почти что — ничуть не улучшилось. Впрочем, у психов бывают только ремиссии, но не регресс заболеваний. А, может, чувство и вправду настоящее. Вслух не выдам — для сайла это малопонятное сотрясение воздуха, и после слов этих не будет возврата. Хотя к чему мне возвращаться?

— Ник должен почиститься, — уведомляет меня Мэлло о вещах вовсе не возвышенных.

— Сам знаю, — бурчу. — А ещё убрать эту клумбу с кровати и немного отдохнуть.

— Нику не понравились цветы?

— Что ты, очень понравились, — обманываю, но вежливо. — Но зачем столько?

— Красиво. Радость. Хорус дарит.

— Хорошо, что ты не догадался обложить меня золотыми слитками до синяков. Или метеоритами. Но почему не розы там?

— Другие цветы?

— Да, — киваю.

Забыть же успел, что сайлы и элементарные понятия и названия могут уточнять. А неплохая привычка — пусть и выглядят недалёкими, зато пытаются всё правильно понять и запомнить.

— Были такие.

— Сейчас зима? — прикинув, уточняю.

— Здесь — да.

— А где мы? Там же, в Улье?

— Да, в Улье. Улей кочует. Скоро улетать. Сканировать планету полностью. Машины заряжаются в Улье.

— Сканеры… я могу на них посмотреть? — во мне проснулся истинный Архивариус.

— Да, Ник. Не сегодня. Есть другая работа. Скоро. Чистись.

Ну да, Белоснежка и компания что-то об этом говорили. Пока по новой моюсь, Мэлло приносит мне передатчик, браслет и одежду. Но не комбинезон, а что-то среднее между мантией, длинной рубашкой и платьем. Белое, и на ткани вышито крупное солнце, но как на детских рисунках — кружок и палочки-лучики от него. Напялив, понимаю, что воротник широкий — одеяние сползло до ключиц. Подтягиваю, но снова сползает. Злюсь: