Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 13

Антон прошелся по ординаторской, остановившись, посмотрел, как Медников сосредоточенно ищет в столе сигарету, и спросил:

— Дети у Крохиных есть? Чем он увлекается?

Медников нашел какой-то окурок, прикурил.

— Детей нет и никогда не было. А увлечение Крохина — рыбалка. Каждую свободную минуту готов с удочкой проводить.

— Сколько ему лет?

— С тридцать первого года рождения.

— С тридцать первого? — удивленно переспросил Антон. — По внешности он намного старше выглядит.

— Брюнеты всегда на внешность старше выглядят. К тому же, комплекция Станислава в весе подгуляла, раздобрел прежде времени.

— Как мне с ним встретиться?

— Сейчас он в отпуске. Можешь домой наведаться. Улица Береговая, номер не помню. Да ты сразу его дом найдешь — зелененький теремок с мезонином.

9. В доме с мезонином

Дом Крохина и впрямь походил на двухэтажный теремок с красивыми резными наличниками и мезонином. Крышу мезонина венчала телевизионная антенна. Вокруг теремка — плотный высокий забор, покрашенный так же, как и дом, ярко-зеленой масляной краской. От проезжей части улицы к воротам в заборе бетонированная дорожка на ширину «Жигулей», рядом, к калитке — такой же, из бетона, тротуарчик. Над калиткой — табличка с надписью «Во дворе злая собака» и нарисованной мордой овчарки. Под табличкой — кнопка электрического звонка.

Бирюков мельком оглядел свой гражданский костюм и, протянув руку к звонку, осторожно ткнул пальцем в кнопку. Вместо ожидаемого звонка за забором раздался басовитый лай, как будто собаку ударило током. Выждав чуть ли не целую минуту, Антон потянулся было к кнопке, чтобы нажать вторично, но в это время за калиткой послышались шаги, щелкнул замок и в отворившейся створке появилась скромно одетая молодая женщина.

— Мне бы Станислава Яковлевича, — поздоровавшись, сказал Антон, рассчитывая, что женщина пригласит его войти в ограду. Но она не пригласила. Обернулась к дому, негромко крикнула:

— Крохин!.. К тебе пришли. — И продолжала стоять у калитки, словно загораживала ее своим худеньким телом от пришельца.

Антону показалось, что глаза у женщины заплаканные. В приоткрытую створку он краем глаза увидел, как с высокого крыльца спустился грузный мужчина в темно-синем спортивном трико с белыми лампасами на брюках и, шаркая по бетонированной дорожке шлепанцами на босу ногу, направился к калитке. Едва он приблизился к женщине, та незаметно исчезла за забором.

— Здравствуйте, Станислав Яковлевич, — узнав Крохина, вежливо поздоровался Бирюков.

— Здравствуйте, — настороженно, с оттенком хмурости, ответил Крохин и так же, как женщина, не пригласил войти в ограду.

— Як вам, так сказать, по личному вопросу, — стараясь казаться искренним, сказал Антон. — Слышал, вы мотоцикл выиграли…

— Допустим…

Бирюков замялся:

— Я, видите ли, уже который год мечтаю купить именно «Урал» и именно с коляской.

— Похвальная мечта и безобидная. Ничего против нее не имею, — на упитанном загоревшем лице Крохина появилось подобие улыбки и сразу исчезло. — Только для этого есть магазины, туда и следует обращаться.

— Видите ли… через магазин не так-то просто достать хороший мотоцикл. Может быть, вы согласитесь…

— Оказать вам протекцию?

— Ну, что вы! Продать «Урал», поскольку мне известно, что у вас есть «Жигули». Для чего в одном доме столько техники?

Выражение лица Крохина быстро изменилось.

— Молодой человек, я не барышничаю выигранными вещами.

Исподволь разглядывая врача-стоматолога, Бирюков заметил, как тот мучительно что-то вспоминает, и решил опередить его:

— Мы ведь, Станислав Яковлевич, с вами знакомы. Помните, Борис Медников знакомил?… Я в уголовном розыске работаю, но поверьте… и сотрудники милиции не лишены земных слабостей. Моя слабость — «Урал» с коляской. Сплю и во сне вижу.

Лицо Крохина не изменилось ни на йоту. Какое-то время он молча разглядывал Антона, затем виновато пожал плечами и проговорил:

— А я вас, честное слово, не признал. Вы тогда в форме были. — И повеселел: — Вот уж совсем смешно: работник уголовного розыска не может достать желанную вещь. Я на вашем месте припутал бы какого-нибудь торгаша, он бы с доставкой на дом «Урал» организовал. Только деньги клади на бочку.

Антон виновато поморщился:

— А после под монастырь бы подвел. С торгашами только свяжись, рад не будешь.

— За честные деньги бояться нечего, — Крохин помолчал, как будто все еще о чем-то раздумывал или вспоминал, и вдруг предложил: — Заходите в дом, а то скажете: «Ничего себе старый знакомый, у калитки держит».

— Знаете… это самое… если вы не согласны продать, то… — как можно искреннее замямлил Антон, и в то же время опасаясь, как бы не переиграть — ведь Крохин, ухватившись за его слова, мог сказать: «Извините, не согласен», и тогда дальнейший контакт с ним прервется.

Однако Крохин этого не сказал. Он шире открыл калитку и пригласил:

— Ну, проходите же, проходите. Кажется… товарищ Бирюков?

— Совершенно точно, — подтвердил Антон и про себя отметил: «А ты, кажется, давно меня узнал, товарищ Крохин».

Из расположенной возле гаража конуры, которую Антон разглядел сразу, как только шагнул в ограду, опять послышался сердитый лай и мигом утих, едва Крохин громко прицыкнул. Дверь конуры была закрыта на щеколду. Антон невольно подумал, откуда сидевшая взаперти собака услышала электрический звонок, когда он нажимал кнопку у калитки.

Оставив у крыльца шлепанцы, Крохин поднялся по ступенькам и оглянулся. Заметив, что Бирюков тоже собирается разуться, проговорил:

— Входите в ботинках. С меня пример не надо брать. Я, как Лев Толстой, люблю босиком ходить.

Антон не стал возражать. Потерев подошвами о половичок возле крыльца, он, стараясь не забывать о своей роли стеснительного покупателя, двинулся за Крохиным. Миновав светлую пустую веранду, вошли в дом.

Внутри «теремок» вовсе не казался маленьким. Почти весь нижний этаж занимала просторная, как называли в старину, зала, обставленная скромной мебелью, похоже, самодельного производства или местного деревообрабатывающего комбината. У одной из стен — такие же, полукустарные-полуфабричные, книжные стеллажи, почти пустые. На полу — большой, но заметно вытертый и прожженный в нескольких местах палас. Всей роскошью залы была пирамидальная сияющая стеклом горка с дорогой посудой. Пологая лестница с перилами вела на второй этаж. Когда Крохин и Антон поднимались по ней, не скрипнула ни одна половица.

В отличие от первого, второй этаж дома был разделен на комнаты. Крохин гостеприимно протянул руку к одной из них:

— Прошу сюда. Это мой кабинет.

Бирюков шагнул в открытую дверь, исподволь окинул помещение взглядом: двухтумбовый, совершенно пустой сверху стол, закрытый секретер, два стула, у окна — вращающееся, будто из парикмахерской, старенькое кресло, рядом — больничного типа, на высокой подставке, плевательница. И больше — ничего.

— Живу скромно, — будто извиняясь, сказал Крохин. — Что делать? Нельзя враз объять необъятное. Дом этот из меня все соки вытянул, а тут еще очередь на машину подошла. Собственно… с машиной мне просто подвезло. Несколько машин район получил для премирования передовиков сельского хозяйства. Одна из них оказалась лишней, предложили мне. Знаете, я ведь в районе — величина. Такого стоматолога здесь никогда не было, поэтому, естественно, и городские власти и партийные меня стараются всячески задобрить, чтобы я не вздумал покинуть их район, — Крохин сообщил это с оттенком нескрываемой гордости, помолчал. — Словом, отказываться от предложенной машины было нельзя, и случилась непредвиденная накладка. Сейчас, не поверите, сижу в долгах, как в шелках, — он предложил Антону место напротив окна, сам устроился спиной к свету, откинулся и без всякого перехода спросил: — Значит, мечтаете о мотоцикле?

— Во сне вижу… — улыбнулся Бирюков.

— Опоздали… Всего на несколько дней опоздали. Был бы у вас новенький «Урал» с коляской. Мне он действительно не нужен. Увез я его в комиссионный магазин, и в тот же день его продали, — Крохин открыл секретер, порылся в бумагах и протянул Антону квитанцию. — Вот документ, подтверждающий, что купля-продажа совершена с соблюдением соответствующих советскому законодательству формальностей. Видите, — он ткнул пальцем в квитанцию, — даже семь процентов комиссионных с меня сорвали.