Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 10

— С каких пор ты таким упрямым стал? — Галя обиженно поджала губы.

Антон посмотрел на ее красивый профиль и смущенно отвел глаза. В его представлении до сегодняшнего дня Галка Терехина была младшей школьницей, бойкой хохотушкой, похожей на увеличенную резиновую куколку с косичками-вертолетиками. Сейчас же — рядом шла почти незнакомая девушка, у которой, вместо косичек-вертолетиков, были пушистые, аккуратно уложенные волосы. На его согнутой в локте руке лежала ее теплая ладонь. И ему рядом с этой девушкой было хорошо и удивительно весело.

— Галка, я обязательно встречусь с твоими следопытами, — сказал он. — Обязательно! Может быть, через день-два, перед отъездом в Новосибирск, приеду в Березовку и тогда…

— Правда, Антон, приедешь в Березовку? Не обманешь?

— Какой резон обманывать… Обязательно приеду.

— А, может, все-таки завтра?…

Антон посмотрел на нее умоляюще:

— Галя…

— Молчу! — она прижала ладонью губы. — Договорились, через день-два. Перед отъездом в Новосибирск.

Неторопливо вышли на пригорок, с которого узкая тропинка мимо засохшей кривой березы сбегала к Гайдамачихиной лодке. Спустились к воде. Слава Голубев уже успел поймать чуть не полукилограммового окуня, и мальчишки наперебой стали показывать пойманную рыбину. Однако окунь не заинтересовал Антона. Рыбачить вообще расхотелось.

Выбирая еще более удачливое место, Голубев пошел вдоль берега к камышам. Мальчишки хвостом потянулись за ним. Антон показал на чистое сухое сиденье в лодке и повернулся к девушке.

— Посидим?…

Галя утвердительно кивнула, первой шагнув в лодку, оглянулась по сторонам и проговорила:

— Не рассердилась бы на нас бабка, что посудину ее топчем. Задаст нам перцу.

— Что она, злой с годами стала?

— Нет. По-прежнему божья старушка. Это я просто так сказала.

— А что Торчков на нее жалуется?

— То ли ты Торчкова не знаешь?… — освобождая место, Галя поудобней уселась на сиденье.

— Гусака Гайдамачиха у него зарубила, что ли?…

Галя удивленно подняла брови.

— Когда у Торчкова гуси водились?… Была одна коровенка и та недавно гнилой картошки объелась. Теперь Торчков звонит по деревне, что Гайдамачиха порчу на его корову напустила. — Галя помолчала. — Вообще страшная судьба у этой бабки Гайдамаковой. И нищенкой была, и богачкой. При колчаковцах чудом, от смерти ушла. Знаешь, что с ней колчаковцы делали?… Зимой больше часа в проруби держали, а после этого трижды выстрелили в нее. Опоздай на несколько секунд красноармейцы — и сейчас бы только косточки на дне Потеряева озера покоились.

— Откуда такие подробности? — недоверчиво спросил Антон. — Я в Березовке вырос, но этого никогда не слышал. Другое дело, что колчаковцы хотели расстрелять Гайдамакову.

— Она сама мне рассказывала. Мой дед Савелий, оказывается, ее из проруби вытащил. Он тогда совсем молодым был, но уже служил в красноармейском отряде, который выбил из Березовки колчаковцев.

— И дед Савелий это подтверждает?

Галя молча наклонила голову. Антон покосился на нее, вроде бы в шутку спросил:

— Ты, Галка, не внучка ли Гайдамаковой?

— С чего ты взял? — Галя улыбнулась. — Наверное, от стариков слышал, будто я похожа на Елизавету Гайдамакову, какой она была в молодости?

— Точно, слышал, — Антон тоже улыбнулся и вдруг нелепая мысль пришла ему в голову.

— Послушай, Галя… Кто твой отец? — спросил он. — Почему ты носишь фамилию матери?

Как показалось Антону, Галя испуганно взглянула на него. Лицо ее побледнело, а губы растерянно вздрогнули. Она очень долго нервно потирала ладонями коленки, поправляла на брюках остро наутюженную стрелку и наконец тихо проговорила:

— Мне почти ничего не известно об отце. Он ушел от нас, когда Димке было меньше года, — опять помолчала. — Помню только его внешность: высокий, красивый и широкоплечий. И еще помню веселый сильный голос и всегда смеющиеся черные глаза… Мама говорит, он был хорошим человеком.

— Почему же вас бросил? — уже машинально спросил Антон.

— Об этом мама никогда не говорит… Я могу только догадываться, что в разрыве с отцом была ее вина или… отец совершил что-то такое, о чем говорить нельзя.

— Вы с матерью приехали в Березовку…

— В шестьдесят третьем году, — быстро сказала Галя. — До этого жили в Новосибирске и фамилия наша была Васильевы. А в шестьдесят третьем мама однажды пришла домой, едва одерживая слезы, и объявила нам с Димкой, что с этого дня мы будем Терехины и уедем жить к дедушке.

Наступила затяжная пауза. Глядя, как Слава Голубев таскает одного за другим окуней, Антон проклинал себя за то, что завел этот неприятный для девушки разговор. Галя заложила ногу на ногу и, обхватив сцепленными в пальцах руками колено, будто замерла. Антон торопливо начал соображать, на какую тему лучше перевести разговор, но не успел ничего придумать, как Галя, внезапно повернувшись к нему, сказала:

— Знаешь, Антон, мой отец или авантюрист, или из той породы романтиков, которые, не задумываясь, могут на несколько лет махнуть на Колыму добывать золото, уплыть куда-нибудь в открытый океан ловить селедку или рядовым работягой податься в антарктическую экспедицию. Но кем бы он ни был, авантюристом или романтиком, знаю одно: совесть по отношению к оставленной семье у него иногда просыпается. Не могу сказать, получала ли мать от него письма, но переводы денежные до сих пор приходят. Порою год, два нет ни копейки, затем как с неба сваливается извещение на три или четыре тысячи. А один раз, помню, прислал даже пять с половиной тысяч.

— Где он сейчас живет?

— Трудно сказать. Извещения идут из разных мест. Были из Одессы, Риги, Мурманска, из Магадана и даже… с какого-то чукотского прииска «Утесики». Но дело не в этом… Скажи, скряга или подлец способен оторвать от себя такие деньги?

— Нет, конечно, — согласился Антон и виновато добавил: — Прости. Не знал, что у вас в семье такое. Думал, умер отец или там… как-то по-другому…

Терехина мельком взглянула на него:

— Признайся, неправду говоришь. Что тебя насторожило?

— Да, чепуха… Нелепая мимолетная мысль…

— Нет, ты скажи, — не отставала Галя. — За откровенность надо платить откровенностью.

— Фантазируя, представил, будто твоего отца ребенком украли у Гайдамачихи. Слышала такую легенду?

Галя изумленно открыла глаза и внезапно расхохоталась заразительно и звонко. Резко оборвав смех, она сказала:

— А что?… Вообще-то, логично. Особенно, если учесть, что воспитывался мой отец в детдоме, а возраст его теперь — уже за пятьдесят…

Расстались они перед самым рассветом, когда спящую деревню наперебой принялись будить горластые березовские петухи.

Уходя с берега, Антон машинально оглянулся. Все озеро затянул мутно-серый осенний туман. Под кривой березой одиноко скособочилась ветхая Гайдамачихина лодка.

7. Из спортивного интереса

За субботу и воскресенье никаких происшествий в районе не произошло. Поболтав несколько минут с дежурным по райотделу о своих рыбацких успехах, Антон и Голубев поднялись на второй этаж и встретились с экспертом-криминалистом. Капитан Семенов закрывал на ключ оперативно-технический кабинет. Поздоровавшись, он, как всегда мрачновато, сказал:

— Гладышев собирает у себя оперативную группу, выезжавшую в пятницу на полустанок. Звонил Борис Медников, сейчас принесет медицинское заключение.

— У вас как дела? — поинтересовался Антон.

— Тоже кое-что доложу.

В кабинете начальника райотдела уже сидел следователь прокуратуры Петя Лимакин. Явно желая показать загруженность в работе, он вяло пожал вошедшим руки и усталым голосом проговорил:

— Давайте побыстрее, мне некогда прохлаждаться.

— Мы тебя подогреем, — открывая коробку «Казбека», сказал подполковник, и по его тону Антон догадался, что Гладышев сегодня в хорошем расположении духа.

Запыхавшись, влетел Борис Медников. Кивнув присутствующим, уселся в кресло возле стола подполковника, протянул к папиросной коробке руку и спросил: