Властелин бумажек и промокашек (СИ) - Богородников Алексей Владимирович - Страница 28

А неврученные открытки еще остались. В очереди к столику три человека. Жорик что-то смешно пищит, а Радциг подает открытку. Николая он уже заметил и шепчет на ухо Жорику, тот жалобно смотрит на брата - доколе?

- Горжусь тобой, - показывает Николай на пальцах и спешит к столу.

- А неплохо все прошло, - обращается Историк к Химику, - и аутентичненько так. Худояров очень помог. Вообще, даже скульптор коняшек на мосту Клодт, помогал открытки царской семье для рождественской лотореи расписывать в свое время.

- Немного не по себе, - признался Химик, - с этой фляжкой и миллионами, чувствую себя в каком-то триллере.

- Жизнь в России сплошное кино, - отзывается Историк, - а в этом веке оно еще и короткометражное. Второй вариант отъема денег у Хоменко понравился бы тебе еще меньше.

- Какой вариант? - не понимает Химик.

- Тот самый из поговорки, - отвечает Историк, - стукни по голове молотом, не отзовется ль золотом.

***

Часов у Николая в комнате нет. Приходится полагаться на внутреннее чувство. Фляжка, очищенная от анисовой водки, наполнена чаем с лаймом. Это Николай, заранее, попросил стакан чая и орехи принести Радцига, и теперь перелитый чай плескается в фляжке, а в кармане шелушится, теряя верхний слой, арахис.

Николай стоит у окна. Все готово для самого важного пока шага в этой жизни.

- Чувствую себя агентом ноль ноль семь, - замечает Историк.

- Не соглашусь, - возражает Химик - скорее, тогда агент ноль запятая три, учитывая емкость фляжки.

Николай мягко улыбается. Предстоящая ночь изменит все.

Ранец, в нем: фляжка, гвоздодёр, спички. Набор начинающего взломщика. Этой стране нужен новый герой. Он уже пришел, вот храбрец, стоит у порога. Фигура его невзрачна, мала, но разве имеет размеры добродетель? Герой нашинкует справедливость дольками и отмерит каждому.

"Алексей Александрович, Государь приказал передать свои сожаления, что не может приказать расстрелять вас за ближайшим сараем. Ваше дело рассмотрит Главный военный суд".

"Александр Агеевич, учитывая ваше физическое состояние и преклонный возраст суд постановляет освободить вас от каторжных работ по сооружению Беломор-канала. Вы будете валять валенки в тюремном пошивочном цехе до истечения срока вашего наказания".

"Дмитрий Иванович, позвольте сразу вам сказать: граф Дмитрий Толстой мудак, а вы гений. Мне очень жаль, что я не могу позволить отправить его подопытным экземпляром для студентов Императорской военно-медицинской академии. Но у вас в настоящем будет свой университет, а у него заведование школой деревеньки Маково, за пределы которой ему запрещено выезжать."

Герой выйдет на бой, без тени сомнений, через тысячи "не могу", под улюлюканье и вой, с открытым забралом. Он наполнит смыслом бесцветную жизнь и сорвет покровы с тёмного царства. Бунтарь и вождь, простец и уникум - он выжжет конюшни вместе с навозом и стойлом, а "афинские вечера" превратит в русский пилоксинг по утрам.

- А потом придет домой и сделает математику, - прервал этот поток мечтаний Химик.

- Ээх, - признался Историк, - заносит. Жила-цвела святая Русь и две копейки стоил гусь. А на деле все гораздо хуже.

Николай подошел к двери, приложил ухо к замочной скважине. Тишина - основа многих финансовых состояний. Он тихонько притворил дверь и огляделся. Ряд ламп, освещающих с наступлением темноты дворец был притушен. На весь коридор оставили две, заливавшие тусклым светом лепнину стен и ковровую дорожку неподалеку от себя. Времени - часов двенадцать ночи. Пора.

Николай закрыл дверь и прошел коридор. Постоял, прислушиваясь. Взглянул сверху в темнеющий проем, спустился до второго этажа и направился в зимний сад. Только бы не задеть скульптуры, подставки, чаши, вазы - все это золочено-мраморно-зеленое великолепие. Позже в сад перенесут клетки с канарейками и попугайчиками из гостиной Марии Фёдоровны. Быстрый взгляд в окно: падающий снег, караулка - довольно большая, застекленная будка из дерева с печью для обогрева, - полупуста. Две фигуры солдат и одна - унтера, судя по сабле на портупее, на лавке, отогреваются, переговариваясь и набивая папиросы.

А пока можно растянуться на ковре у зеркала в проеме между двумя окнами, за поддоном из зарослей лавра, мирта, латания и циклантуса.

- Имеешь орех - имеешь успех, - провозгласил Историк и зажевал первый арахис.

- Я так понимаю Хоменко в патруле сейчас? - спросил Химик.

- Или уже назюзкался настоечки и спит дома, - сказал Историк, - придется связывать ирода в таком случае крепко-накрепко и обыскивать дом под его храп.

- Если он принял много, - встревожился Химик, - у него начнется дыхательная недостаточность, аритмия и много чего вплоть до комы и смерти.

- Об этом мы узнаем, когда патруль вернется, - равнодушно сказал Историк.

Потекли минуты. Николай изредка вставал и бросал взгляд в окно, но картина оставалась прежней. От скуки он то принимался отжиматься, то считать листочки на мирте.

- На триста семнадцатом листочке со стороны Невского зашли два совместных патруля охранной полиции и пехотный. Служивые зашли в караулку, а одна фигурка осталась стоять. Наклонившись она нелепо сгребла снег и растерла лицо, после чего прислонилась к стене караулки. Расстегнув шинель, Хоменко (а это был он) достал фляжку и сделал роковой глоток. В общем, терпкий и резкий, солоноватый вкус пятидесятидвух градусной анисовой водки обычно бодрит. Но в этот раз фляжка выпала из рук на землю, а фигурка недопив, уныло сползла по стене и завалилась набок.

- Силен кабан, - с уважением сказал Историк, - небось с вечера начал лакать и только сейчас срубило.

В караульной потерю бойцы заметили не сразу, только минут через десять на улицу выскочили подручные Хоменко и заметив шефа, опирающегося на стенку, ринулись к нему. Его растирали снегом, терли за уши, но Хоменко отмахивался и падал без чувств сразу, как оставался без внешнего воздействия.

- Еще через минут двадцать это будет полный труп, - сказал Химик, - даже зрачки перестанут реагировать на свет.

- Хорошая водка, - пробормотал Историк, - и действие у нее прикольное.

Бойцы невидимого фронта, отказавшись от попыток реанимировать Хоменко, поволокли его в караулку и положили на лавку.

- Дальше смотреть смысла нет, - скомандовал Историк, - пока панда-буханда показывает свое кун-фу розовым поняшам в наркотическом угаре - ваше слово, товарищ отмычка!

***

- Ну, здравствуй, последний бастион коррупционера, - удовлетворенно произнес Историк, - кто теперь скажет, что в нас умер дух авантюризма?

Николай ворвался в квартиру Хоменко словно Мохаммед Салах, в далеком восемнадцатом, в штрафную сборной России. Времени было много, но фактор неопределенности пугал. Хотелось уже схватить все эти несметные богатства оборотня в погонах и торопливо погрузив в ранец, отбыть словно жителю Омска, выигравшему грин карту в диверсификационной лоторее.

Первым делом, чиркая спички Николай добрался до настенной лампы и снял с подставки. Какой-нибудь несчастный попаданец тут бы и застрял на часик, но царевич спокойно отжал рычаг бронзовой оплётки, открутил вентиль и в центре лампы вылез фитиль. Николай зажег его и нажал на рычаг, закрывая стеклом огонёк. Тотчас он тревожно поглядел на окно, но тяжелые черные портьеры надежно скрывали творящееся непотребство от постороннего взгляда.

Николай приподнял лампу повыше и оглядел убежище злополучного пристава. Горы злата под ногами не валялись, зато Кощей отсутствовал.

- Ножки стула столешниц, - стал лихорадочно вспоминать Историк полицейские протоколы девятнадцатого века, - там выдалбливают тайники. Книги. Шкафы. Матрасы, постельное белье. Бюро с секретером. Да, и по завету мэтров взрежем стулья. За дело!

Через пару часов трехкомнатная квартира пристава Хоменко напоминала филиал детройской квартирки из тех, что продают оптом на местном аукционе недвижимости за пятьсот енотов.