Фаворит - Башибузук Александр - Страница 40

— Сир… — к моему уху склонился Луиджи, — да там добрая половина — от Пентьевров. Вон Роберт де Левинь… А вон тот, усатый, если я не ошибаюсь, эскюэ графа Д’Эспине. Неладно это…

— Вижу. Только вот на хрена было с утра чеснок жрать?..

— Прошу прощения, сир… Ну так как?

— Жди пока…

Я слегка задумался. Похоже, здесь пахнет не только банальным желанием выиграть. Это уже политика. Как ни крути, бастард де Вертю представляет правящую династию. Его победа — это победа дюка Франциска. Что само по себе вторым претендентам на трон, то есть Пентьеврам, — как серпом по яйцам. Но они совершают ошибку. Жирный такой косяк… И мне грех было бы этим не воспользоваться. Вроде бы и какое мне дело до бретонских интриг… но дюк — союзник, а это значит — дело все-таки есть.

— Пьетро, живо оконь, возьми пару людей с собой — и домой. Привезете мне шкатулку. Да, именно эту. Вперед…

— Что не так, монсьор? — встревожился Тук.

— Да ничего особенного, братец. Похоже, нас опять пытаются обставить как тупых маранов.

— Драться будем? — Логан со страдальческим видом повел плечами. — Я, как бы, того…

— Да и я… того… Постараемся обойтись. Луиджи, сообщи маршалу турнира, что я желаю приватно с ним встретиться. Немедленно…

Конт Генгам отнесся к моему предложению с полным пониманием. Франциска мы пока решили не информировать. Пока…

Герольдмейстер сообщил маршалу турнира о готовности бойцов к схватке. Оба отряда выстроились в две шеренги одна против другой и под рев фанфар ринулись вперед.

Держать строй никто даже и не подумал — каждый старался выбрать себе своего соперника. Бой мгновенно рассыпался на ряд отдельных поединков.

— Придурки… — буркнул я себе под нос.

Тук меня не услышал, он вовсю болел за своих оруженосцев, действующих рядом с бастардом де Вертю. Луиджи было все равно: он пожирал глазами дам на трибунах.

Первые несколько минут было совсем непонятно, кто кого побеждает, ну а потом стало просматриваться явное преимущество партии претендентов. Почти половина их противников уже вышли из строя, то есть валялись на земле или пытались выползти с ристалища. Остальных загнали в угол и теперь слаженно, умело и методично долбили дубинами и щитами.

Вскоре из «наших» на ногах остались всего пятеро: сам бастард, оба оруженосца Логана и еще пара бойцов, мне неизвестных. Все они сражались более чем достойно, но противников было по крайней мере вдвое больше, так что исход схватки становился все более предсказуемым.

Феодора с бледным лицом нервно комкала в руках платочек. Видимо, ей очень хотелось его выбросить на ристалище, но я строго-настрого запретил это делать.

Толпа ревела и бесновалась, предвкушая скорую победу превосходящего числом противника и предстоящий пир, но вдруг на ристалище выбежали герольды вместе с гвардейцами и вклинились между сражающимися. Надо сказать, они очень вовремя это сделали, потому что в партии бастарда на ногах остались всего три человека.

Трибуны негодующе взвыли, один из сражающихся все равно попытался достать противника, но тут же грохнулся на землю, потому что ему подбили ноги древком алебарды.

Двум бойцам из отряда претендентов быстро заломили руки и выволокли на середину ристалища.

— Слушайте, слушайте!!! — взвыл герольдмейстер. — В данном состязании я присуждаю победу партии сторонников графа де Вертю, ибо его противники нарушили священные правила проведения турниров…

— А что не так? — недоуменно поинтересовался у меня Логан.

— …среди партии претендентов обнаружились неблагородные участники, общим числом два! — словно отвечая ему, проревел распорядитель.

— Ого! — удивленно охнул скотт. — А как это они…

— А вот так. Слушай дальше, — оборвал я его.

— …ибо сказано, да не допушены будут к состязаниям… — продолжал надрываться герольдмейстер, — не имеющие благородных предков в трех поколениях, а в случае обмана оные, после справедливого разбирательства, будут подвергнуты назначенному наказанию…

После того как герольдмейстер договорил, а маршал проконсультировался с Франциском, началось, собственно, «справедливое разбирательство».

Особо разбираться как бы и не потребовалось: как говорил один киношный персонаж-сыскарь, «картина маслом» уже была налицо. Пользуясь суматохой, в отряд включили двух весьма умелых в ратном деле простолюдинов, оказавшихся сержантами личных дружин двух дворян из партии Пентьевров, тоже участвовавших в поединке. Сержанты признались, что за это им пообещали по пять экю, и указали на непосредственных инициаторов аферы — своих хозяев. Остальные благородные участники от них сразу открестились: мол, ни сном ни духом, это не мы, а они, негодяи такие. Негодяи под грузом улик немедленно покаялись в содеянном. На этом прения закончились, и настал черед вынесения и исполнения приговоров. С этим тоже не задержалось.

Выявленных простолюдинов подвели к Франциску. Дюк взял из рук маршала турнирную булаву и самолично, от души, отходил бедолаг. Весьма жестко, но, правда, без особого членовредительства.

После чего завыли фанфары персеванов и взял слово герольдмейстер:

— …с сего времени никто не может порицать происхождение и добродетельность сих мужей, ибо своей доблестью и мужеством оные доказали свое право…

Публика, особенно простолюдины, просто зашлась восторгом.

— Нет, ну это ерунда!.. — недовольно буркнул Логан. — Он бы вообще всем холопам разрешил по турнирам расхаживать. Куда мир катится?..

— Не бурчи, братец, — улыбнулся я. — Во-первых, они не холопы, а свободные. Во-вторых, именно эти молодцы и сделали бой… — и не удержался, чтобы не поддразнить скотта: — Твоего-то Михаэля как раз вот этот усатый уронил.

— Прям уронил… он просто поскользнулся… — заворчал Тук и сосредоточился на ветчине.

— Ладно-ладно… Признаю. Твои лучшими были…

Дальше настал черед зачинщиков. А вот с ними поступили гораздо жестче, отныне путь на турниры сим господам был заказан навсегда. Симона де Муле и Робера де Левина нещадно избили обломками турнирных копий, ободрали с них весь доспех, их лошадей подарили менестрелям, а потом самих дворянчиков, недолго мудрствуя, усадили верхом на ограду ристалища. Там им и предстояло сидеть до самого окончания турнира. Позорище — грандиозное. Да еще на всю жизнь.

Франциск казался довольным и озадаченным одновременно, Пентьевры едва не лопались от злости. А я весьма собой гордился. И это еще не все…

После того как разобрались с нарушителями турнирных канонов, пришло время собственно для того дела, ради которого и затевалась эта катавасия. Надеюсь, никто не сомневается, кому досталось право называть контессу Теодорию своей Прекрасной Дамой?

Все претенденты выстроились в рядок посередине ристалища, а к ним, от самого трона контессы, слуги быстренько раскатали ковровую дорожку.

Все это время персеваны не переставали выдувать из фанфар причудливые трели. Народишко на трибунах даже шелохнуться боялся, с восхищением наблюдая за действом.

Как приемный отец контессы я, гордо задрав нос, протопал к трону, растопырился в поклоне и предложил Феодоре руку. Девушка чопорно кивнула, как пружинка встала и, держась за мою руку, медленными шажками пошла по дорожке к претендентам. Два завитых как барашки карапуза, в серебряных платьицах с крылышками на спине, раскидывали перед ней лепестки роз.

Лицо Федьки было торжественно-мечтательным и очень бледным, я даже стал опасаться, как бы она не грохнулась в обморок. Да и сам я хорош: едва на слезу не прошибло — расчувствовался, как мальчишка.

Конт де Вертю не сводил с Феодоры влюбленных глаз, остальные претенденты уныло переминались с ноги на ногу и выглядели… краше в гроб кладут, а де Кевра еще поддерживали два пажа, ибо вследствие падения с коня сей молодец сильно расшибся.

Герольдмейстер громовым голосом объявил победителя, после чего два персевана поднесли к Феодоре бархатную подушечку, на которой поблескивала серебром внушительная цепь с медальоном. Я судорожно придушил квакнувшую во мне жабу: ведь можно было ограничиться небольшим перстнем… Ну да и ладно… окупится со временем.