Любовь к драконам обязательна - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 32

Мы ворвались в спальню и обнаружили, что в прозрачном предрассветном воздухе густо витают лебяжьи перья из разодранных подушек. Стулья перевернуты, одежда, припорошенная пухом, разбросана по полу, а на кровати Эзра оседлала прижатую животом к перине Арону и огромными портняжными ножницами пыталась откромсать косу.

— Отставить, паршивки! — как истинная генеральша, гаркнула Летиция, и девчонки, видимо вымуштрованные еще при жизни отца, замерли.

В удивительной тишине звучно щелкнули длинные острые лезвия. Хорошо, что ни одна шевелюра той ночью не пострадала.

Утром дом был погружен в траурную тишину, а в кухне царило уныние. Обе сестры, сидевшие за столом тише воды ниже травы, без аппетита ковырялись в тарелках. При взгляде на них сердце кровью обливалось.

— Цветочек, мы подумали, и я решила, что ты поедешь на бал одна, — тихо вымолвила Летиция, наливая мне в чашку крепко заваренный чай из кофейника.

У мачехи был пунктик: она считала, что настоящий чай можно заваривать только в фарфоровой посуде, а другого фарфора, кроме кофейника с длинным интеллигентным носиком, в доме просто не имелось.

— А мы поможем тебе платье выбрать, — добавила Арона замогильным голосом и жалобно-жалобно всхлипнула.

Неожиданно мне вспомнились детские балы, походы в театр, посещения выставок, катания на лошадках и многое другое, куда я так и не попала. В лицее за хорошие отметки меня вечно награждали всевозможными бесплатными приглашениями на две персоны, и Арона с Эзрой устраивали бои без правил. Однажды они действительно выстригли друг другу клоки волос, и тот поход на выставку древностей до сих пор являлся одним из самых светлых детских воспоминаний в моей жизни. Больше мне понравилась только экскурсия в Зачарованный лес, куда сестер не пустила мачеха.

— Так и решим, — улыбнулась я, чувствуя себя последней сволочью.

Завтрак прошел в гробовом молчании. Попрощавшись с приунывшей семьей, я уже дошла до двери, схватилась за ручку и замерла, не в силах выйти за порог.

— Да чтоб вас всех разобрало несварением! — обругала я Амэтов, хотя злилась на собственную мягкотелость, и вернулась на кухню.

Под изумленным взором семьи я открыла ридикюль, вытащила забытый со вчерашнего дня кактус в газетке, а потом приглашение, загнутое с одного угла.

— Держите. Я все равно в ближайшие сто лет замуж не соберусь, — проговорила я и добавила мысленно: «С такими-то родственниками».

С визгом сестры схватились за руки и принялись вытанцовывать по кухне польку, попутно свернув с кухонного прилавка сковороду. Честное слово, они никогда не умели щадить мои чувства.

— Дорогая, а это что? — певучим голосом полюбопытствовала Летиция, развернув газетку.

— Кактус, — коротко отозвалась я, как будто наличие испорченного колючего уродца в женском ридикюле было самой обыкновенной вещью и практиковалось всеми дамами повсеместно. Например, чтобы отбиваться в темных переулках от грабителей.

Когда я приехала в контору, то мадам Паприка с порога заявила, что Дракон Элрой остался в Ватерхолле, и туда вылетела целая делегация судебных заступников. В общем, с самого утра окончательно испортила и без того паршивенькое настроение.

Как я выяснила, во время приворота злиться на мужика было проще, когда он все-таки маячил перед глазами. Стоило ему исчезнуть с горизонта, как образ невыносимого сноба в воображении покрывался налетом благородства (мужественности у него все же в избытке), разве что не хватало нимба, как у святого духа. Как по такому не сохнуть?

— Кстати, — остановила меня мадам Паприка, когда я открыла дверь в кабинет Элроя, — вместе с запиской он передал для вас бандероль. Видимо, какие-то папки с делами. Положила на ваш стол.

— Благодарю, — вздохнула я.

Жлоб! В городе нет, а работой все равно умудрился завалить. При мысли об очередных письмах с ватерклозетами захотелось кусаться.

На столе меня поджидала завернутая в коричневую почтовую бумагу и запечатанная сургучом посылка. Обертку я вскрывала без особенного энтузиазма.

Внутри лежали вовсе не папки, а коллекционное издание «Золушки» в переплете из мягкой замши, с окованными уголками, выдавленным золотом названием и крошечной миниатюрой в вырезанном круглом окошке. Книгу выпустили год назад в количестве ста штук, разлетевшихся по миру со скоростью света. Страшно представить, сколько стоил редчайший экземпляр!

С замирающим сердцем я раскрыла томик. Листы были белыми, мелованными, а заглавные буквы украшали вензеля. Внутри лежал тонкий конверт. Не веря своим глазам, я нашла приглашение на пятничный бал «Великолепная Золушка» с именем «госпожа Тереза Амэт», уже вписанным твердым, понятным почерком Элроя, и быстро прочла приложенную записку:

Почему-то лечение зрения меня не так впечатлило, как этот красивый и удивительно трогательный жест. Я вдруг поняла, что готова расплакаться от невыразимого, теплого чувства, теснившего грудь. Если Таннер ди Элрой был заколдован, то — проклятье! — искренне жаль, что я не позволила ему съесть целую коробку шоколада и наши сладкие дни стремительно подходили к концу.

Совершенно точно Золушка сэкономила целое состояние, когда фея наколдовала ей бальное платье и хрустальные туфельки! От цен в салонах вечерних платьев у меня начиналось удушье. Хуже чувствовала себя только Летиция, которой пришлось оплачивать целых два платья. Однако матушка отделалась легким приступом жадности. После скандала, целый вечер сотрясавшего стены дома, сестры согласились на вариант с барахолки, слегка подправленный соседкой-белошвейкой, а меня, беззащитную и получившую жалованье, Фэйр потащила в дорогой торговой дом.

В огромной примерочной комнате помимо нас с подругой было еще несколько покупательниц. Между нами, словно легкие птички светлого оперения, порхали продавщицы. Гора нарядов росла. Платья по щиколотку, в пол, с рюшами, с воланами. Бедная консультант по фасонам явно упарилась вытаскивать разноцветные обновки.

Я стояла на возвышении, похожем на круглую тумбу, разглядывала в зеркало удивительной красоты бирюзовое платье с многослойной легчайшей юбкой в пол и с расшитым жемчужинами корсажем. Оно мне сказочно шло. Фасон превращал худобу и отсутствие форм в женскую хрупкость и нежность. Цвет морской волны освежал и странным образом преображал нездоровый оттенок кожи, каким страдали абсолютно все клерки, целый год проводящие в закрытых кабинетах, в аристократичную бледность. Зато цена этого дивного преображения, мягко говоря, заставляла страдать.

Кто, спрашивается, в трезвом рассудке купит на один вечер платье за двести шиллингов? Я не была готова расстаться с частью жалованья, только днем полученного у счетоводов. Конечно, прибавка в сотню страшно радовала, но не настолько, чтобы терять голову и кидаться на дорогущие наряды.

— По-моему, вы чудесно выглядите. — Продавщица сложила ладони в молитвенном жесте, словно заклиная меня приобрести хотя бы какое-то платье, иначе ее лишат премии.

Я поймала в зеркале завистливые взгляды других покупательниц, а заодно полюбовалась на грозно сведенные брови Фэйр.

— Девушка, оставьте нас на секунду, — отослала она консультанта и, дернув меня за руку, заставила согнуться. — Чем тебе это не угодило?

— Ценой, — прошептала я. — Я лучше завтра куплю на барахолке. У Эзры и Ароны очень приличные…

Фея закатила глаза и пробормотала:

— Ты думаешь, здесь кто-то покупает одежду? Ее в прокат берут!

— А так можно? — оживилась я.

— Нельзя, но если бирку не отрывать, то прокат еще и бесплатным получится. — Для наглядности она заправила бумажную карточку в корсаж.

Конечно, спину неприятно кололо, но не настолько сильно, как удушала жадность.

Сумочку выбрали под платье, крошечную и лакированную. Ее я тоже собиралась вернуть. В столь тесное вместилище женских богатств, кроме баночки с губной помадой и ключей от дома, больше ничего не влезало. Сгнивший кактус два дня не потаскаешь и дракона не запихнешь.