Тайны отдела охраны музеев (СИ) - Тур Тереза - Страница 28

Стало быть, защиты не стало. Никакой. Вообще.

Мужчина, который зашел в оцепленное здание, пытался ответить на вопрос, который, казалось, доносился отовсюду:

— Зачем ты убил нашу маму?

— Не знаю, — был ответ.

Раздавался странный звук: то ли стон, то ли плач, то ли рык.

Лица людей, что оказались в ловушке в этом кабинете, исказились от боли.

Старцев пробирался к мужчине. Воздух стал как чуть замерзшая вода — вроде бы двигаться можно, но с трудом. Обжигает тело, сводит мышцы. Каждый шаг — боль.

Но Егор Иванович дошел. Встал перед мужчиной, загораживая собой.

— Ты кто? Что тебе нужно… — опять этот голос.

— Я слежу за порядком в этом городе, — смог проговорить Старцев. Получилось хрипло. — А вы его нарушаете.

— Плохо следишь. Этот… убил нашу маму. Мы ее только почувствовали: ее жар, ее слезы, ее тоску. А он ее убил. Мы почувствовали соль ее крови на мостовой — и очнулись. Но нас заточили слишком хорошо — и мы не могли ей помочь. Оставалось набраться сил — и отомстить. Так что уйди человек — этот убийца — наш.

— Не могу, — тихо проговорил Старцев. — Вы не имеете права его убивать.

— Мы, по-вашему, вообще не имеем права ни на что — даже на смерть, — возразил ему голос. — Только потому, что вы желаете пялиться на тех, кто погиб давно и морщиться от любопытства и отвращения.

— Чего же вы хотите?

— Маму. Покоя.

— Не сидеть за стеклом, — раздался другой голосок, более тонкий.

— И не видеть людей… — третий.

— И уничтожить того, кто убил нашу маму, — подытожил тот голос, который изначально слышал Старцев.

— Чего вы хотите? — спросил у голоса начальник Управления.

— Мы хотим уйти.

— Наш отдел вам поможет. Но вы должны отпустить людей. И отказаться от уничтожения этого человека. И отдайте последнюю похищенную женщину.

— Зачем нам все это, человек? Мы возьмем все, что нам нужно. И уйдем туда, куда хотим. Теперь это не зависит ни от тебя, ни от твоего Особого отдела.

— Я бы так не сказал, — мягко проговорил Михаил Ефремович, о котором все забыли. — Сил на то, чтобы заточить вас обратно за стекло, у меня хватит.

— Ты тот, кого в городе называют «палач», — сказал, словно выплюнул голос.

— Именно, — кивнул сотрудник отдела.

А Старцев подумал: «Надо же, мрачная слава пробилась даже сквозь зачарованные стекла».

— Разные существа приходят в Кабинет натуралий. Очень и очень разные. И это не только люди. Кто из любопытства, кто из желания пощекотать нервы. Кто из желания подпитаться нашей беспомощной яростью и людским отвращением. А кто-то и поговорить на разные темы, порой очень интересные, — насмешливо отозвался голос, словно подслушав мысли Егора Ивановича. — И некоторые упоминали о том, кто стал следить за порядком в городе и казнить тех, кого нельзя оставлять в живых. Тебя радует твоя служба, палач?

— Это моя мука, мой долг, мое наказание, — прошептал Михаил Ефремович. — Это моя работа, и я сделаю ее хорошо.

— Так сделай. Уничтожь убийцу — и мы выпустим остальных.

— Вы хотя бы уверены в том, что он убил Таю?

— Уверены? Смотри сам!

Глава 19

Такое ощущение было, что женщина просто танцевала. В призрачном свете белой ночи, на границе серого языка набережной и стальной воды Невы…

Тая стояла, и внимательно разглядывала призраков, обступивших ее плотным кольцом. Каждый призрак тянулся к ее татуировке, пытаясь дотронуться до плеча, может быть сдернуть накинутый на плечи шарф…Девушка пыталась отстраниться от этих попыток. В голове проносились мысли:

— Наверное со стороны кажется, что я танцую…Кто эти призраки? На них белые простыни, запястья и предплечья в браслетах из ракушек, — таких же, как у мамы на столе…Кто эти люди? Они ее родственники? Друзья? Враги? Не важно… Она попросит их дать ей детей… Пожалуйста, — я хочу иметь детей!!!

Желание было таким сильным, что все остальное не имело никакого значения… Из толпы выделился крупный мужчина, — он не был похож не ее отца, но он был африканец. Он очень зло смотрел на нее, он хотел ее крови…

— Возьми! Возьми все, что хочешь, только дай мне то, о чем я прошу…

Мужчина взмахнул рукой — ей показалось, что в руке у призрака нож…

Старцев смотрел на нее глазами убийцы. Чувствовал его жажду — жажду погрузить в это прекрасное тело нож. Почувствовать, как женщина содрогнется в судорогах муки… Как обмякнет после дикой агонии тело, как уйдет блеск из глаз…

Он уже один раз чувствовал это…

Неукротимую жажду, повинуясь которой он шел за женщиной. Ночь была другой — черной, беспросветной. Женщина была другой — не такой яркой. Она не танцевала, не колдовала. Она просто и скучно шла домой. Темной промозглой осенней ночью, когда тоска настолько брала за горло, что хотелось смерти…

Он шел за женщиной — и тьма укрывала его.

У него был нож — когда-то его покойный дед работал на военном заводе и заказал местным умельцам несколько охотничьих ножей — хорошей стали, с длинным хищным лезвием и кровотоком.

«Зачем?» — недоумевали тогда родственники. Охотников у них в семье отродясь не было.

Зато он теперь знал — зачем… Чтобы тьма не забрала его…

Он чуть прибавил шагу — место как раз было безлюдное. Обогнал женщину — и резко развернулся к ней лицом. Она не успела даже закричать, — тьма поглотила ее, выпив весь свет, что в ней был.

В ту ночь он наконец-то спал спокойно.

Потом через неделю была еще одна женщина. Только на этот раз он уехал на электричке подальше от города.

И снова тьма отступила, ласковой кошкой спрятавшись в осенней непогоде.

А потом его вызывали на допрос.

Он пошел с мамой. Как она ругалась в полиции. И грозилась. Кричала, что это беспредел, что у нее нормальный мальчик — даже на учете не стоит. И если они ищут какого-то безумца, то вот пускай и ищут получше. А их, уважаемую семью чиновника Администрации, оставят в покое.

Потом его быстренько отправили в Петербург — с глаз подальше. И в этот момент он понял, что мама знала… Она всегда все про него знала…

Он решил больше ее не огорчать. Тем более что тьма, напившись, оставила его в покое.

Но его понесла в белую ночь какая-то сила, и он увидел ее… Танцующую в ночи женщину… Эту женщину надо было отдать тьме. Женщина была слишком прекрасна…

— И ты скажешь мне, что он не виновен? — раздались вокруг Старцева разгневанные, шипящие голоса. — Ну, скажи нам это…

— Он виновен, — печально проговорил начальник Особого отдела охраны музеев. — Но вы не имеете права его судить.

— А кто?

Вопль ослепляющей ярости снес людей, запертых в музее. На ногах удержались только Михаил Ефремович. И сам Старцев.

— Кто? — скрежетали, шипели, ярились голоса. — Почему нас приговорили — и не дали даже покоя, который положен всем, кто умер… Кто тогда судил и приговорил нассссс?! А кто судил и приговорил маму? Она просто хотела ребенка… Хотела так истово, что пробудила даже насссс!

— Эти люди, — закричал Старцев, — тоже просто хотят жить! И те женщины, которых вы похитили. Их дети, которыми вы рисковали — в чем виноваты они? Вы хотите уйти — мы вам поможем. Но не трогайте людей.

— Вы нам поможете. Но одного мы уничтожим. И мы в своем праве.

И мужчина, глазами которого Старцев видел последние минуты жизни Таи, обмяк — и рухнул на пол.

Егор Иванович рванул к нему — но был остановлен Михаилом Ефремовичем:

— Оставь. Это справедливо. И да — они в своем праве.

— А остальные? — спросил почему-то у него Старцев.

— Мы их отпустим. Только скажите, как нам уйти? — раздались опять голоса, теперь похожие на невнятный скрип.

— Я не понимаю… — растерялся Старцев. — А что вам мешает?

— Нас все время выбрасывает обратно. В наши ненавистные колбы, под любопытные взгляды…

— Отпускайте людей — и будем разбираться.

— А где гарантия, что ваш… палач… не лишит нас сознания и не закроет обратно под ссссстекло?