Вампиры пустыни
(Том III) - Уильямс Тэд - Страница 42

Пока мы по очереди стояли на часах, наш молодой мулла призвал к молитве мучимых бессонницей людей. Ветер подхватывал голоса, и те уносились вверх вместе с дымом, столь же бестелесные, как и он, в этих древних, холодных горах.

Я подсел к пастуху. После утренних событий юноша стал неразговорчивей прежнего.

— Этот вампир, о котором ты говорил, — тихо начал я. — Как вы от него защищаетесь?

— Запираем двери, — глянул он на меня с печальной улыбкой.

Я окинул взглядом спутников. Олененочек поджал губы и нахмурил лоб. Толстощекий Руад молился в поте лица. Ибн Фахад хладнокровно глядел вдаль.

— У нас нет дверей и окон. Нечего запирать, — ответил я парню со столь же грустной улыбкой. — Какие-нибудь другие способы?

— Есть одна трава. Мы вешаем ее возле наших домов… — он запнулся, подыскивая слово на чужом языке: — Не важно. У нас ее нет. Она тут не растет.

Подавшись вперед, я наклонился к нему.

— Ради бога, парень, не томи.

Я знал, знал, что нам противостоит не обычный земной зверь. Я видел мелькавшую тень.

— Ну, — пробормотал пастух, отворачиваясь, — они, некоторые люди, то бишь, говорят, что можно рассказывать истории…

— Что?

Я подумал, что он лишился разума.

— Так я слышал от дедушки. Вампир остановится послушать рассказ, если тот увлекательный, разумеется, а там и вернется в свое царство мертвых, если продолжать до рассвета.

Неожиданно кто-то заорал. Я вскочил и бросился искать нож, но тревога оказалась ложной: Руад угодил ногой в горячие угли. Я снова уселся на место. Сердце грохотало.

— Истории? — спросил я.

— Это лишь разговоры, — сказал он, усиленно подыскивая слова. — Мы стараемся вампиров так близко не подпускать… им ведь надо подойти, чтобы услышать, о чем мы говорим.

Позже, когда догорели угли и мы, поставив часовых, разбрелись по своим постелям, я еще долго лежал без сна, думая о том, что рассказал армянин.

Незадолго до рассвета меня разбудил пронзительный визг.

На этот раз никто не обжегся о горячий уголек. Один из наших двух часовых лежал на земле, и на голове у него зияла огромная кровоточащая рана. В свете факелов череп выглядел так, словно его размозжили тяжелой дубиной. Второй часовой исчез, но из кустов за лагерем доносился страшный шум и крики — будто раненый зверь рвался из капкана, только время от времени проскакивали невнятные обрывки слов.

Припав к земле, мы, словно испуганные кролики, сбились в кучу. Крики начали угасать. Внезапно встрепенувшись, Руад грузно и неуклюже поднялся на ноги. В его глазах стояли слезы.

— Н-н-нельзя… вот так вот б-б-бросать товарищей н-на муки! — вскричал он, окидывая нас взглядом.

Вряд ли этот взгляд кто-то выдержал, разве что Абдулла. Я, по крайней мере, не смог.

— Заткнись, дурак! — рявкнул писарь, не утруждая себя подбором слов. — Это обычный дикий зверь. Пришел по ваши трусливые душонки, но божьему человеку бояться нечего!

Мулла ошарашенно посмотрел на него и вдруг поменялся в лице. На щеках Руада еще не просохли слезы, но я впервые обратил внимание, какая у него волевая челюсть и широкие плечи.

— Нет, — сказал он. — Мы не можем бросить товарища на расправу слуге Шайтана. Если вы не идете его вызволять, я пойду один.

Он прекратил теребить свиток в руках, скатал его и поцеловал. Золотые буквы заиграли, выхваченные из темноты столбом лунного света.

Я попытался остановить Руада, когда тот проходил мимо, но он с неожиданной силой вырвался и зашагал к кустам, где визг к тому времени перешел в низкий надломленный стон.

— Эй, дурак! Вернись! — заорал ему Абдулла. — Твое геройство бессмысленно! Возвращайся!

Юный слуга Аллаха оглянулся и, метнув на Абдуллу такой взгляд, что мне сложно его описать, двинулся дальше, держа перед собой пергаментный свиток, будто свечу, призванную разогнать мрак ночи.

— Нет Бога, кроме Аллаха и Мухаммед пророк его! — услышал я, и на этом мулла исчез в лесной чаще.

После долгой тишины до нас донеслись святые слова Корана, произносимые с дрожью в голосе. Мы слышали, как Руад ломился назад через лес. Дыхание затаил не только я.

Затем что-то треснуло, захрустели ветви — будто какой- то огромный зверь прыгнул сквозь кустарник. Распевные молитвы муллы превратились в вой. Мы беспомощно выругались. Но прежде чем этот крик стих, послышался другой, леденяще громкий — крик ярости могучего чудовища, полный потрясенного удивления. В нем угадывались слова, но язык был незнакомым… я не слыхивал такого ни раньше, ни позже.

Затем снова звуки борьбы и — тишина. Мы разожгли новый костер и не смыкали глаз до самого рассвета.

Поутру, несмотря на то, что я торопил спутников в дорогу, они отправились искать следы часового и муллы. Нашлись оба.

И поверьте моему слову, друзья, перед нами предстала страшная картина. Они свисали вниз головами с ветвей большого дерева. Разорванные шеи, меловая белизна кожи… в телах не осталось ни капли крови. Мы оттащили окоченевшие трупы товарищей в лагерь и вскоре предали их земле вместе со вторым часовым, умершим от раны на голове.

И вот что любопытно: на земле под муллой лежали остатки его священного свитка. Пергамент обгорел до черноты и рассыпался, едва я его коснулся.

— Значит, мы и вправду слышали крик боли, — услышал я из-за спины голос ибн Фахада. — Получается, это бесовское отродье уязвимо.

— Уязвимо, да, но так просто не отступается, — заметил я. — К тому же у нас не осталось ни святых писаний, ни рук, достойных их держать, ни уст, достойных их произносить.

Я многозначительно посмотрел на Абдуллу, который докучал двум оставшимся солдатам советами, как копать могилу. В глубине души я надеялся, что кто-нибудь из них не выдержит и проломит старому зануде голову.

— Твоя правда, — буркнул ибн Фахад. — И еще: меня гложут сомнения, поможет ли против него хладная сталь.

— Меня тоже. Однако, возможно, есть еще один способ спастись. Мне поведал о нем наш пастушеский сын. Расскажу подробнее днем на привале.

— Буду с нетерпением ждать, — одарил меня ибн Фахад своей полуулыбкой. — Радостно видеть, что тут не я один умею думать и строить планы. Но не рассказать ли тебе о своем замысле по дороге? Дневные часы в последнее время стали драгоценными, как кровь. И вообще, мне кажется, нам лучше впредь обходиться без погребальных церемоний.

Что ж, положение у нас было сквернее некуда. По дороге я объяснил отряду свою задумку. Они слушали молча, понурив головы, будто шли на собственную казнь — не столь уж неразумное поведение, по правде говоря.

— Тут дело вот в чем, — начал я. — Если затея этого деревенского болвана окажется толковой, придется травить по ночам байки. А для сна можно вставать на привал днем. Так что каждое мгновение в пути на вес золота… нам нужно выдерживать скорость, не то сдохнем в этих треклятых горах. И еще, пока идем, придумывайте истории. Судя по тому, что говорил этот парень, нам еще топать по этим землям недели две. Скоро рассказывать станет не о чем, так что напрягите память.

Некоторые начали было роптать, но они настолько пали духом, что даже возмутиться толком не смогли.

— Если нет ничего получше, помолчите, — рявкнул ибн Фахад. — Масрур совершенно прав, хотя, насколько я вижу, в такую заваруху он попал впервые в жизни.

Ибн Фахад лукаво мне ухмыльнулся, а один из солдат прыснул. Приятный звук.

Среди дня мы устроили короткий привал, с час поспав на жесткой земле, а затем шли до наступления сумерек. Дорога привела нас на дно длинного, заросшего густым лесом оврага, и там, чтобы немного разогнать лесной мрак, мы тут же разожгли большой костер. Огонь — такой хороший друг!

Усевшись вокруг пламени, наши люди жарили на прутиках кусочки оленины, добытой на охоте. По кругу передавался бурдюк с водой, и мы в который раз жалели, что в нем не плещется что-то покрепче.