Ощепков - Куланов Александр Евгеньевич - Страница 72

Грозивший во Владивостоке вернувшемуся из Токио Ощепкову подвалами ОГПУ Михаил Абрамов (Шадрин) сам попал в них в мае 1937 года, отозванный из Японии, где служил первым секретарем советского посольства. Расстрелян как «японский шпион» 2 сентября того же года — за месяц до того, как его угроза в адрес Василия Сергеевича сбылась. О реабилитации не сообщается[351].

Глава двадцать шестая

ПРИОБРЕТЕННОЕ НАСЛЕДИЕ

Арест и гибель Василия Ощепкова сразу попали в разряд опасных тайн, а это всегда было самой плодородной почвой для произрастания разного рода легенд. Первые из них появились еще тогда, когда сложно было даже представить, что о репрессиях 1930—1940-х годов вообще можно будет говорить вслух. Однажды я спросил Нину Филипповну Розанову, знала ли она об аресте своего тренера, и услышал в ответ: «Это сейчас, наверно, трудно понять, но в том году арестовывали практически каждый день. В ГЦОЛИФКе были расстреляны почти все руководители, включая ректора. Декан нашего факультета Михаил Тимофеевич Окунев тоже был арестован и расстрелян. Многие писали доносы, и мы это знали. Мы с девочками пошли к одной даме в руководстве института и начали доказывать, что Окунев не мог быть врагом народа, на что она мне возразила: “Вы что-то слишком рьяно его защищаете. А может, вы с ним заодно?” Я оказалась на грани ареста, но в ту же ночь была арестована сама эта дама, и меня гроза миновала. Такие были времена, и поэтому мы, честно говоря, не заметили, что Василий Сергеевич пропал»[352].

Руководство же ГЦОЛИФКа не просто «заметило», что руководитель кафедры дзюудо пропал, но знало это совершенно точно. Учет в сталинских кадровых органах был налажен неплохо, и еще 8 октября, за два дня до смерти Ощепкова, дзюудо было исключено из учебных планов института, а все преподаватели во главе с Василием Сергеевичем отправлены в отпуск с последующим увольнением с 1 ноября 1937 года. Николай Галковский, однако, вскоре вернулся на улицу Казакова и продолжил подготовку бойцов-рукопашников[353].

Другой сокурсник Нины Розановой — Герц Адольфович Крупкин свидетельствовал в беседе с автором этих строк: «Я до встречи с вами, до тех пор, пока вы не рассказали мне о его судьбе, был абсолютно уверен, что видел Ощепкова после войны. Помню, шло какое-то собрание в актовом зале. Я его там увидел и даже сказал кому-то об этом: вот, мол, Ощепкова выпустили! Наверно, ошибся… Я, как видите, жив до сих пор, а Василий Сергеевич, оказывается, нет»[354].

Розанова и Крупкин не были учениками Ощепкова из ближнего круга — те довольно скоро поняли, что случилось, и особых надежд на благополучный исход дела не испытывали. Именно поэтому тогда произошло событие, ставшее «яблоком раздора» на многие десятилетия и разделившее несколько поколений сторонников советской официальной (харлампиевской) и в те времена апокрифичной (ощепковской) версий появления борьбы самбо. Вот как об этом написал Михаил Николаевич Лукашев, слышавший много рассказов о событиях тех лет от Анны Ивановны Казем-Бек и от учеников Василия Сергеевича: «Вскоре после ареста Ощепкова Харлампиев зашел к его жене Анне Ивановне, которая еще не знала, что уже стала вдовой, собрал целый чемодан книг богатейшей ощепковской библиотеки и других его материалов и перенес всё к себе»[355].

Лев Матвеев, тоже слышавший этот рассказ, уточнял: «Не знаю, как насчет чемодана, но в авоське Харлампиев книги уносил точно — Анна Ивановна это хорошо запомнила»[356].

Ученику Ощепкова Андрею Будзинскому Дина Николаевна Казем-Бек рассказывала следующее: «Оставшиеся (после ареста) бумаги, альбомы и пр. забрал Харлампиев», и тот записал этот рассказ на бумагу, сохранившуюся в семейном архиве.

Валентин Васильевич Сидоров (первый московский ученик и обладатель подаренных Василием Сергеевичем самбовок) вспоминал: «Из послевоенных встреч с А. А. Харлампиевым считаю необходимым отметить самую первую, которая состоялась в 1947 году… У меня, естественно, возник к нему вопрос, а что стало с учебно-методическим материалом и всем архивом В. С. Ощепкова после его ареста. На это Анатолий Аркадьевич Харлампиев ответил мне буквально следующее: “Его материал не пропал. Я его весь приобрел у Анны Ивановны (это жена Ощепкова)”»[357]. Удивительно в этом контексте слово «приобрел», которое по своему значению чаще всего подразумевает «купил», но поверить в то, что А. И. Казем-Бек, еще не зная о смерти мужа, немедленно принялась распродавать ученикам его библиотеку, абсолютно невозможно[358]. Вероятно, «приобрел» означает в данном случае просто «получил» или «получил на временное хранение», «стал обладателем». Вероятно — потому что ничего точно об этом сказать нельзя, а, учитывая обстановку, в которой жила семья Ощепкова после ареста Василия Сергеевича, предполагать можно все что угодно. В конце концов, его тренировочное кимоно (дзюдоги) Анна Ивановна собственноручно сожгла в какой-то печи, о чем с горечью рассказывала три десятилетия спустя ученикам своего мужа.

Еще один ученик Ощепкова, Георгий Николаевич Звягинцев, много лет спустя, уже летом 1989 года, написал запрос на имя начальника УКГБ СССР по городу Москве и Московской области. Некоторые фрагменты этой официальной бумаги стоит воспроизвести. Прежде всего, Звягинцев начал с того, что «Совет ветеранов борьбы самбо СССР занимается восстановлением имени истинного творца борьбы самбо в Советском Союзе, т. к. по этому поводу в нашей печати ходит много анекдотических слухов»[359]. Далее он кратко рассказал об истории преподавания борьбы Ощепковым, называя ее «борьбой вольного стиля дзю-до (ныне борьба самбо)», и сообщил, что «в 1937 году Ощепковым В. С. было написано пособие по борьбе вольного стиля для спортивных секций. Готовую к изданию рукопись на 2-й день после ареста его забрал А. А. Харлампиев, и она с малыми изменениями была издана в 1949 году». Ответ КГБ последовал через два месяца: «В имеющихся архивных материалах сведений о рукописи Ощепкова по борьбе вольного стиля нет. Данными о знакомстве или поддержании каких-либо отношений между Ощепковым В. С. и Харлампиевым А. А. не располагаем».

Что это значит? Близкие ученики Василия Сергеевича — те, кто тренировался вместе и рядом с Анатолием Харлампиевым, пока Ощепков был жив, после реабилитации своего учителя фактически выступили против товарища по ковру, обвиняя его едва ли не в мошенничестве, с помощью которого ему досталась библиотека Ощепкова, независимо от того, каким именно способом он ее «приобрел». К слову сказать, в «Воспоминаниях» самого Харлампиева не только этот эпизод, но вообще 1937 год почти отсутствует, за исключением рассказов о сугубо спортивных моментах да трогательного повествования об организации выступления борцов в Кремле перед Ворошиловым и персональным пенсионером (!) Подвойским. Сама глава называется просто и решительно: «Решающие дни перед победой. 1937—38 гг.»[360]. В ней Анатолий Аркадьевич в подробностях рассказал… как боролся с ангиной. Арест учителя Харлампиев по какой-то загадочной причине перенес на гораздо более ранний период и описал его следующим образом: «Придя на очередное заседание в ГЦОЛИФК, я был срочно вызван к ректору. Он был очень взволнован: “Товарищ Харлампиев, Ощепкова арестовали. О причинах ареста меня в известность не поставили. Временно принимайте все дела по дзюдо. Учебный план и программа должны быть к окончанию учебного года выполнены… А дальше мы решим”.