Заслон
(Роман) - Антонова Любовь Владимировна - Страница 75

— Стаял… Снегурочка я, что ли? Нечего и замечать, узоры на мне не написаны.

— Ладно! — вскипел Алеша. — Я в чужую душу лапу засовывать не намерен. — Он вскочил на ноги. Марк потянул его за край рубахи, и они снова очутились рядом.

— Видишь ли, Леха… — Марк ткнул папиросу горящим концом в землю. — Я давно думаю…

— Да ты не мямли. Не маленький, пойму.

— Решил на фронт проситься! — резанул ладонью воздух Марк. — Надоели мне эти тары-бары-растабары. Разве у нас нет сил… — Он задохнулся от волнения и стиснул зубы так, что они заскрипели.

— А ученье? — спросил Алеша.

— Отсиживаться за партой, когда в Приморье, что ни час, люди гибнут?!

— Не тот разговор! — опять вскочил на ноги Алеша. Марк поднялся тоже. — Не отсиживаться, а каждый день приобретать знания, которые очень скоро пригодятся.

— Мне? Для собственной шкуры?! Да мне, лично, ничего не нужно. Там огонь, кровь, смерть на каждом шагу, а я буду бояться кляксу на чертеж посадить? Если бы и в девятнадцатом мы так рассуждали, стонать бы нам всем и теперь под японцами!

— Чудик! То время другое было.

— Значит, если в нашей области враг, то мы на него скопом? А приморцы пускай отбиваются сами? Моя область, мол, с краю, я ничего не знаю?

— Ой дурень! С голыми-то руками не навоюешь, а?

— Зачем с голыми? Оружие дадут!

— А для того, чтобы было что давать, деньги требуются. Ты разуй глаза и погляди вокруг: все прииски, все рудники принадлежат нам, народу. А где специалисты — инженеры, техники, штейгеры, где? Я тебе отвечу: тех, что шли с народом, белогвардейцы прикончили, те, что были контрой, границу перемахнули и идут с «белой ратью». Знания-то твои в первую очередь республике нужны. Пролетариату, который тебя кормит и учит.

— Все это мне ведомо, — сказал упрямо Марк.

— А ведомо, — Алеша приподнялся на носки и опустился снова, — так раскинь мозгами, где твое место.

Неслышным шагом подкрался Шура, обнял обоих за плечи:

— Об чем, братишки, разговор?

— О погоде, — огрызнулся Алеша. — Ему, видишь ли, прискучило с нами, — кивнул он на Марка. — Тесно стало его богатырской натуре. На фронт задумал проситься.

— Только-то, — протяжно свистнул Шура. — Не горюй, Маркуша, придет и наш черед. У белых новый герой объявился — Молчанов, генерал. Сила! Выходите, говорит, во чисто поле, я…

— Где объявился? — перебил его Марк.

— Ну где? Известно, в Приморье, куда все охвостье скатывается.

— Я и говорю: на фронт идти надо. Шурка, подадимся вместе?

— А тут тебе не фронт? Забыл прошлую зиму, когда каждую ночь мирных граждан режут, колют, давят? Граница-то вот она, рядом…

— Вот и нужно врагов вышвырнуть с земли нашей и границы на замок запереть! — взорвался Марк. — И это должны сделать мы, чоновцы, а мы книжками от жизни отгородились!

— Да сотни амурских комсомольцев рвутся на фронт, — не менее горячо возразил ему Алеша. — А директива крайкома требует усиления военного обучения и укрепления среди членов союза воинской дисциплины. Эх, жаль, Мацюпу у нас отозвали, он бы тебе разъяснил! Времена партизанщины прошли. Жди, когда позовут. И пойдешь, когда скажут: «Иди!»

Все так же придерживая за плечи, Шура повернул их к выходу и помахал рукой сидевшей на скамейке с другими девушками Рыжей.

— Посидели бы с нами, — пригласили девчата.

— Некогда, девочки, государственной важности дела решаем!

— На кого он опирается, Молчанов этот? — озабоченно спросил Марк.

— Да уж не на самого себя, — торопился выговориться радостно оживленный Шура. — Америка его приголубливает. Японский микадо по головке гладит. У него Поволжская бригада сабель в тысячу, говорят, а командует ею какой-то Сахаров.

— Молчанов… Сахаров… — протянул Алеша в раздумье. Он наклонился и, подняв лежавшую у забора астру, стал расправлять привядшие лепестки. — В самом деле, не слыхать было про таких.

— Колчак, Семенов, Каппель, Калмыков, Меркулов… теперь вот эти! Сколько их еще повылазит на нашу голову? — спросил, не ожидая ответа на свой вопрос, Марк.

Озорно приподнявшись на цыпочки, Алеша взъерошил темную россыпь Шуриных волос:

— Может, Сахаров последний, и суждено нашему Макару срубить эту сахарную голову. Ведь срубишь, Марк, если пойдешь?!

— Или он срубит мне, — снова помрачнел Марк. Шура и Алеша переглянулись.

— А у него руки коротки! — беспечно воскликнул Шура и, запрокинув голову, негромко запел:

Алеша и Марк подхватили знакомый мотив.

Густые сумерки окутали притихший город. Электричество не горело. По необъяснимой причине на электростанции опять выбыли из строя котлы. Пустынным берегом Амура в сторону Рогатки шел комсомольский патруль. Река медленно и бесшумно катила навстречу свои тяжелые волны. В прибрежных фанзах Сахаляна вспыхивали неяркие огоньки, и казалось, что тьма здесь, на левом берегу, с каждым шагом становилась гуще, таинственней и опасней.

Алеша, поправляя на плече ремень новенькой винтовки, приотстал от ребят и не спешил их догонять. Небо над головой было в низких клубящихся тучах, а память настойчиво воскрешала пронизанные солнцем дни, когда вот так же с ружьем за плечами, уходил он с братом Евгением в сопки. Охотились на фазанов, случалось застрелить и косулю. Как это было давно. Ведь тогда еще жива была мама. Она могла и порадоваться их удаче, и ласково пожурить, если припоздали, и приготовить из дичи вкусный обед.

Что-то долго нет писем от Евгения. Придет ли в воскресенье Федор? Хорошо бы показать ему, как оружейному мастеру, эту вот винтовку… Да, все чаще и чаще приходится теперь довольствоваться дома обществом Кольки. Чего доброго они скоро станут вместе ходить на реку и ловить на удочку чебаков и косаток. Сюда вот, на мол… Бр… какая скука! Он глянул на длинное бревенчатое сооружение, вдававшееся в Амур чуть ли не до его середины, и вдруг бросился догонять идущих впереди ребят.

— Слушай, ты ничего не заметил? — спросил он обернувшегося на его шаги Шуру.

— Нет, а что я, собственно, должен был заметить?

— Видишь, огонек? — указал Алеша на дальний конец мола. — Он то вспыхивает, то угасает. Видишь? Видишь?

— Что за дьявол, сигналит кто-то. Слышь, Петро, — окликнул он старшего их группы, Кузьмина. — Кто-то знак на ту сторону подает. Алешка первый заприметил, но я тоже видел.

Петр со всех ног бросился к молу. Алеша и Шура, придерживая винтовки, бежали следом.

— Нет, так негоже… — приостановился Кузьмин. — Ты, Рудых, беги и веди сюда остальных ребят. Прощупаем, кто тут безобразит.

Движения у Петра легкие, быстрые. Алеша невольно подражает своему командиру. Они крадутся вдоль мола, бесшумно, как большие темные кошки. Ветер разметал тучи. Небо прояснилось, и сразу посветлело. Слышно только слабое шуршанье гальки да прерывистое дыхание Кузьмина. Он не может дышать иначе. Петр до недавнего времени был литейщиком — у него затронуты легкие. Две недели тому назад он стал секретарем Горбылевского райкома комсомола.

— Ведь не померещилось же вам? — Кузьмин повернул к Алеше худое лицо, облизнул пересохшие губы. — Никого…

Комсомольцы наклонились над парапетом: внизу обесцвеченная временем бревенчатая стена, под нею галечник. В конце мола, где дно реки сильно углублено, бурлит и плещется вода. За нею, вот она — рукой подать — чужая сторона. Кому чужая, а кому…

И будто в ответ на тревожное раздумье, мигнул на маньчжурском берегу огонек-светлячок. Вот опять вспыхнула звездочка голубая. Алеша машинально стал считать голубые отблески: мигнет-потухнет, мигнет-потухнет…

— Чуешь? Девять раз подряд. А внизу лодка. Вон на волнорезе болтается, — показал рукой Кузьмин.

Они склонились ниже, стали рассматривать ее сверху. Лодка как лодка, чьи-то заботливые руки привязали ее к ввернутому в стенку мола кольцу. Сухие весла вынуты из уключин и уложены на дно.