За Кубанью
(Роман) - Плескачевский Лазарь Юдович - Страница 83

Но Аслан, напуганный дорожными происшествиями, настроен решительно. Утром заявил, что засиживаться в городе не намерен — того и гляди, схватят. И большой группой разгуливать опасно. Лучше всего им вдвоем с Ибрагимом отправиться на выполнение задания. А ночью убраться подобру-поздорову. Что ж, Ибрагим согласен, вдвоем еще лучше. Что произойдет, он не знает. Но одно ему известно — семью Махмуда в обиду не даст.

Сапоги вязнут в густой смеси земли с талым снегом. Февраль смеется в лужах, играет с повеселевшими воробьями. Идут молча. Ибрагим в бешмете и папахе, стройный, решительный. Аслан в бурке, наглухо запахнутой на груди, рука на нагане: готов стрелять в любой момент.

На них никто не обращает внимания, они спокойно доходят до центра. Домик, в котором снимал квартиру Махмуд, скрыт от людских глаз высоким забором, под которым солнце сотворило из снега огромную лужу. Двое малышей, пыхтя и толкая друг дружку, пускают по ней щепки.

— Ай как красиво! — восторгается Аслан.

Ребятишки поднимают головы. Гм, это вовсе не дети Махмуда. И вообще не черкесы. Это русские синеглазые карапузы, ни слова не понявшие из того, что сказал чужой дядя.

— Мальчик, позови из дома дядю Махмуда, — обращается Ибрагим к старшему.

— Они уже тут не живут, — отвечает мальчик. — Теперь мы занижаем эту квартиру.

— А он где Живет? — вступает в разговор Аслан.

Мальчик подозрительно оглядывает Ибрагима и Аслана, дергает за рукав обшарпанного пальто братишку и тащит его к калитке.

— Мам, черкесы пришли! — доносится из-за забора его испуганный вопль. — Мама!..

С необычной поспешностью Ибрагим и Аслан возвращаются на явочную квартиру. Улица пустынна, но они не сразу заходят во двор. У сарая возится Зуля — жена агента, она глядит на незваных гостей, не скрывая неприязни. После короткого совещания решают: хозяин отправится на розыски Махмуда, а они расположатся в отдаленном сарае, задняя стена которого выходит на чужой двор. Доски в стене свободно отходят, в случае чего можно незаметно ускользнуть.

Приходит хозяин лишь под вечер, заметно выпивший.

— Зачем пил? — набрасывается на него Ибрагим.

— Иначе ничего не узнал бы. Живет Махмуд в большом доме на четвертом этаже, кругом одни военные. К дому не подступиться — вход с улицы закрыт, во двор заходить опасно.

Аслану не по себе — такое простое дело вдруг начало усложняться. Большой дом… Наверное, командирское общежитие.

— Вдвоем явимся — задержат, — замечает он. — Как поступим?

— Иди один, — предлагает Ибрагим. — Свои глаза— не чужие. Документы в порядке, и Махмуд тебя не знает, и Кучук тебе верит.

— Наблюдение — не по моей части, — признается Аслан. — Иди в разведку сам, может, что придумаешь.

Ибрагим спит крепко, без сновидений. Просыпается поздно. Пьет чай с молоком, к мясу и лепешкам не притрагивается. Зачем-то разбирает и снова собирает наган. Гранаты оставляет Аслану. Перечитывает потрепанную справку.

Наконец Ибрагим закрывает за собой калитку. Над забором проплывает черная папаха. Летят из-под сапог сочные брызги — Ибрагим, как всегда, шагает напрямик.

Куда? Ему безразлично. Хорошо вот так шагать, не разбирая дороги, никуда не торопясь, не думая ни о чем. Будто ты глава добропорядочной семьи, идешь на службу, к товарищам, которые тебе верят, за которых готов горой стоять и которые ради тебя готовы на все.

Нет у него такой службы. Нет таких товарищей. И семьи нет…

Да, пора подводить черту. Первое: с Улагаем все кончено! Все, бесповоротно. Что бы ни произошло, он в лагерь не вернется. Пулю в глотку он и здесь получить может. Решение это, неожиданное для него самого, вдруг облегчает душу. Итак, первое: с Улагаем все кончено. Неужели это так просто? Решил, и все? О аллах, значит, он сейчас сам по себе? Не белый и не красный?

А второе? Красные обещают свободу всем, кто явится добровольно. Значит, явиться? Явиться! Явиться! Эти слова бьют по голове, как выстрелы. Явиться… Явиться… Зайти к Максиму, положить на стол оружие…

«Но тогда придется выдать товарищей», — вспоминает Ибрагим. Правда, он уже давно не считает их своими товарищами, но они ему верят, ото его подчиненные. Выдавать он никого не хочет. Пусть лакей, но не предатель. Значит: явиться и молчать? А Аслан тем временем вырежет семью Махмуда?

Он оказывается на улице, где теперь живет Махмуд. Дом четырехэтажный, парадный ход заколочен, во двор ведут литые железные ворота. В глубине чернеет грузовик, расхаживают военные.

«Нет, не случайно сменил квартиру Махмуд, — решает Ибрагим. — Планы Улагая стали известны красным».

Проблуждав до вечера, никого не встретив и ни на что не решившись, возвратился домой. Стал жадно пить чай с молоком — чашка за чашкой.

— Что делать будем? — не выдержал Аслан.

— Завтра на месте будем решать. Попасть к нему без боя невозможно, во дворе много военных. А вступать в бой — верная гибель.

Аслан сникает: Ибрагим зря говорить не станет, это человек, для которого до сего времени невыполнимых заданий не существовало. Возвратиться ни с чем — значит навлечь на себя гнев командующего. Впрочем, он должен понимать — обстановка изменилась.

— Завтра посмотрим вместе, а ночью отправимся домой.

Ибрагима такое решение устраивает. Пусть уходят, это избавит его от необходимости выдавать их.

Явка! Явиться!

Сколько раз в последнее время приходилось Ибрагиму слышать эти слова из уст рядовых бандитов. Теперь они стали понятны и ему. Явиться! Рассчитаться с прошлым, а там — будь что будет.

— Аслан, — пристает один из бандитов. — Последний же вечер…

— Вот жеребец, — отмахивается Аслан, — не до баб, пойми ты. Сцапают.

— Да кому от этого вред будет? — настаивает бандит. — Не пустишь — к Зуле полезу.

Аслан сует ему под нос грязный кулак, а сам ухмыляется: хозяйка, если приглядеться, совсем недурна. Ему уже не раз приходила мысль отправить по срочному делу хозяина, а тем временем… И опасности никакой — женщина ни за что мужу не признается.

Аслан шепчет что-то Ибрагиму.

— Тьфу, — плюется тот. — Что вы за люди? Замужнюю женщину, жену своего товарища!..

— Ну и что, — ре сдается Аслан. — Подумаешь, чистоплюй. Сам-то Бибу в трауре взял. Девку… А с Зулей что сделается?

— Не будет этого! — кричит Ибрагим. — Запрещаю!

— Не будет и не надо, — соглашается Аслан.

Ибрагим уснуть не может. Раньше намерения Аслана в отношении Зули рассмешили бы его, теперь взбудоражили, возмутили. «Надо утром предупредить хозяина, чтоб не отлучался, а помощничков запереть, а то и с хозяином не посчитаются».

Глаза привыкают к темноте. Ибрагим различает разбросанные на сене фигуры. И содрогается, поняв вдруг, что они и он — одно целое. «Что их жалеть? — думает он. — В любой момент на любое преступление готовы. Может, сейчас скрутить? По одному? Или Максима вызвать? Хозяин поможет, он уже давно тяготится связями с бандитами». Страх удерживает его, только страх. А цепь из такого непрочного материала большой нагрузки не выдержит. Нет, вязать — не его забота. Завтра отобьется от них и явится. Прямо к Максиму. Сдаст оружие, попросит перед отправкой в тюрьму разрешения переговорить с Бибой. Простит — Ибрагим на все пойдет. Пусть только простит — тогда самого Улагая в ЧК живьем доставит. Пусть только простит…

Простодушный малый, он даже начинает верить в свое счастье. Что ж, это его последняя надежда. Последний шанс.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Вот уже третью ночь Бибе снится один и тот же сон. Ложится будто она спать, укрывается, но вдруг чья-то невидимая рука срывает одеяло, хватает ее за волосы, толкает в спину. Она летит, пока не ударяется о ствол дерева. Руки цепляются за ветви, она повисает над землей. Откуда-то доносится собачий лай. Он становится все громче, яростнее, огромная свора тощих псов вырывается на полянку. Они скачут, скаля пасти и подвывая, норовя ухватить ее за ноги. Биба пытается поджать колени к животу, но ноги не гнутся — они словно одеревенели, стали чужими. Вдруг ветка обламывается, и Биба летит вниз, на оскаленные клыки. Вся свора налетает на нее, клыки вонзаются в живот. Становится тихо-тихо. И пусто — ни дерева, ни собак, ни ночи. И живот ее уже не живот, а ящик, и из него выползает какое-то ужасное существо — лицо человечье, но с козлиными ушами и рогами, туловище лохматое, четыре ноги… Существо раскрывает рот, словно намереваясь сказать что-то Бибе, — и в этот момент она просыпается. Страшно. Хочется разбудить Сомову, но нет сил пошевелиться. Лежит, тяжело дыша, с ненавистью прислушиваясь к глухим толчкам.