За Кубанью
(Роман) - Плескачевский Лазарь Юдович - Страница 11

Улагай замечает торжествующий взгляд Ибрагима и досадливо опускает глаза.

Фатимет делает легкий поклон, на лице ее вспыхивает румянец, теперь она и вовсе походит на девушку.

— Иди, — роняет Осман.

Женщина бесшумно скрывается за дверью.

Улагай размышляет об обычаях. Будь они неладны, из-за них не удастся посидеть за столом в обществе такой красотки. Но и без них не обойтись. Шариат и обычай — вот две руки, которыми удобнее всего держать народ за глотку.

Наконец-то удовлетворен и Ибрагим — он еще никогда не видел своего хозяина в таком приподнятом настроении. Впрочем, удивляться нечему. А ему все равно, лишь бы постройнее, да поподатливее, да помоложе. Любопытно, однако, что сейчас отколет полковник? Ноздри его раздуваются, значит, нужно быть начеку.

Ибрагим переводит взгляд на Османа. У, старый скряга, чуешь, где таится опасность. Пора бы уже поделиться с кем-нибудь своим кладом. Что ж, Кучук неплохой компаньон, по крайней мере, бедная Сурет расставалась с ним очень неохотно.

А Улагай все наливает и наливает. Пьет молча, зрачки его расширяются, он все чаще поворачивается к двери, за которой скрылась Фатимет. Так недалеко и до скандала. Ибрагим склоняется над ним, что-то шепчет.

— Ты прав, болван, — выдавливает Улагай. — Пошли.

Осман провожает их в спальню. Ибрагим помогает полковнику раздеться и укладывает его. В постели Улагай порывается произнести речь, но вдруг затихает.

Ибрагим располагается в соседней комнате на кошме.

Осман уходит в комнату жены, но уснуть никак не может. На рассвете он на всякий случай отправляет Фатимет с Казбеком в поле, а сам готовит четлибж: пусть волки будут сыты и овцы целы. А когда «овцы» вернулись, повозки с брезентовым верхом во дворе уже не было.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Смерть в глазах Ильяса уже давно потеряла тот таинственный облик, в каком существовала в его воображении с детства. За два года, проведенных в гуще кровавой рубки, ему много раз приходилось встречаться с ней накоротке, но притерпеться, привыкнуть к потерям друзей он никак не мог. Провожая в последний путь товарища, искренне считал, что уж лучше бы тот слепой свинцовый комок или осколок столкнулся с ним самим. Но бой есть бой, и его приговор обжалованию не подлежит. Никто не знает, чей черед наступит.

Трагическая гибель Нуха вовсе не походила на смерть в бою. Безоружный Нух бросил вызов целой бандитской шайке. Это было его право, даже долг. А как мог принять этот вызов Алхас? Ведь он все же адыг. Навеки опозорит свое имя человек, поднявший оружие против беззащитного, совершивший злодеяние в месте, где ему было оказано гостеприимство. Эти истины с пеленок вдалбливались каждому адыгу. Поднять шашку на безоружного может только палач. Алхасу ничто не угрожало. Выходит, он слов Нуха боялся больше пули. Если бы Нух молчал, Алхас не тронул бы его. Но молчать — значило упасть на колени перед бандитом. Большевик Нух выбрал смерть. И Умар бросил вызов врагу. Вот он плетется к кладбищу рядом с Ильясом. Лицо его от левого виска наискосок вниз, словно окровавленный жгут, перетягивает лиловый шрам.

А он, Ильяс, почему не бросился на бандита, когда тот занес саблю над Нухом? Какая сила сковала его в тот проклятый миг?

Стыдно признаться даже самому себе — он до последней секунды не верил, что Алхас пустит в ход оружие. Покуражится, думалось, и отправится восвояси…

Последний ком земли брошен на могилу друга. Меджид-костоправ устанавливает на могиле столбик, и вот уже люди уныло плетутся к выходу.

Ильясу кажется или так оно и есть? Почему все проходят мимо, не глядя на него? Неужели поверили Алхасу? Ведь каждому аульчанину известно, что он никакого отношения к Алхасу никогда не имел. Сторонятся его или просто пришиблены горем и сознанием своей вины, как он сам?

Теперь хоть домой не иди. Сможет ли он взглянуть в глаза Максиму? Как рассказать правду? Открыв двери, застывает на пороге. Но Максиму уже все рассказали. Он глядит на Ильяса со смешанным чувством жалости и тревоги: конечно, он верит Ильясу, но все же ждет объяснений.

— Что ты стоишь? — наконец выговаривает Максим. — Твой отец действительно имел какое-то отношение к Алхасу?

— Так случилось, — подтвердил Ильяс, продолжая стоять у дверей, — что стали они очень близкими людьми. Лежал он на той самой койке, где лежишь ты, а я ухаживал за ним, пока он на окреп…

Сказав это, тяжело зашагал по комнате — пять шагов к кровати, пять назад, к двери. Вдруг опустился на лавку у окна — обмякший, готовый свалиться. Стал рассказывать.

Однажды Юсуф — так звали покойного отца Ильяса — под вечер возвращался с хворостом из лесу. На полпути кони стали как вкопанные: поперек дороги лежал человек.

«Если у тебя есть сердце, — донеслось до Юсуфа, — помоги мне».

Юсуф сбросил хворост в снег, положил в сани человека и погнал домой. Там обмыл, его раны, перевязал, уложил в постель. При этом, разумеется, ни о чем не спрашивал: известно, что мужчина, сующий нос в чужие дела, только наполовину мужчина. Немного окрепнув, раненый сам все рассказал о себе. Имя его Алхас, был он в свите князя Тлевцерукова. Как-то поругался с сыновьями князя. Словно волки набросились они на него, навалились стаей, били чем попало. Едва не прикончили строптивого, чудом вырвался. В пути силы оставили его.

Юсуф предложил: «Оставайся в моем доме, будешь мне другом, сыну моему Ильясу — старшим братом».

Раненый поблагодарил, но в семье Юсуфа не остался. Сказал, что никогда не забудет оказанной ему услуги, всегда будет считать Юсуфа другом, а Ильяса братом. Но в жизни у него одна лишь цель: отомстить обидчикам.

Алхас не бросал слов на ветер. Страшная кара постигла княжеских отпрысков — они были выслежены, изловлены и зверски замучены.

Преследуемый властями, затравленный родней и друзьями князя, Алхас постепенно из абрека-мстителя превратился в профессионального бандита-унару, стал атаманом шайки. К нему начали примыкать любители легкой наживы, вокруг него собирался всякий сброд, банда его росла. Дважды его ловили, отправляли на каторгу, но Алхас ухитрялся бежать и снова объявлялся в окрестных лесах.

Во время революции Алхас затаился, ни к кому не примыкая. Он заботился только об одном — о пьяной, распутной жизни. Как-то заглянул к Ильясу, пытался навязать деньги, золото. Его помощь Дарихан отвергла — самого Ильяса дома не оказалось. И вот новая встреча.

Закончив рассказ, Ильяс обратился к Максиму с вопросом:

— Почему Советская власть не покончит с Алхасом?

Максим пролежал в доме Ильяса около двух месяцев. Он был так же плохо знаком с общей обстановкой, как и Ильяс, а потому мог высказать только предположение:

— Очевидно, друг, силенок, не хватает, все брошено против поляков и Врангеля.

— Но ведь есть же солдаты в Екатеринодаре. Послали бы их громить бандитов. Сколько нужно сил, чтобы покончить с бандой?..

— Не так это просто, Ильяс, как кажется. Разве один Алхас безобразничает? Банд развелось много. Возьмем и бросим все войска против бандитов, а в это время Врангель двинется через пролив на Кубань. Что тогда? Ведь рукой подать. Да и прикончить большую банду в лесу летом — дивизия потребуется. А малыми силами удастся в лучшем случае разогнать их. Но надолго ли?

Странная жизнь потекла в ауле после трагического собрания. Раньше многие думали: что это за власть — один человек? А. не стало этого человека, и все увидели, что такое безвластие. Что ни случись — податься некуда.

Так продолжалось не меньше недели. Неспокойно стало в Адыгехабле. Люди, словно ожидая новых бед, старались не отлучаться далеко от дома, по вечерам накрепко запирали ворота. Собирались лишь у Ильяса да у Салеха.

В кунацкой Ильяса теперь главенствовал Умар. Лицо его, наискось перехваченное почерневшей полосой запекшейся крови, пылало, когда разговор заходил о бандитах. Умар, не говоря никому ни слова, съездил в город, сообщил обо всем случившемся в исполком в горскую секцию, требовал немедленной помощи. Ему что-то пообещали. Но дни проходили за днями, а из города никто не приезжал. Видно, не один Адыгехабль переживал тревожные дни.