Болотные огни
(Роман) - Чайковская Ольга Георгиевна - Страница 34

— Вот в этом сарайчике, — сказала она Николаю, когда они подходили к крыльцу, — здорово было прятаться, когда мы играли в палочку-выручалочку.

В доме было тепло, пахло пирогами, слышались голоса. Николай пошел в комнаты, а Милка отправилась в кухню к хозяйке.

— А, и ты, — сказала тетя Паша, глянув на нее своими черно-зелеными глазами.

В кухне кроме тети Паши хозяйничали три девицы. Впрочем, хозяйничали только две, третья, очень молоденькая и тоненькая, с личиком чистым и белым, как голубиное яичко, — она Милке очень понравилась— курила и ничего не делала. Ее звали Муркой. Две другие поразили Милку своими короткими сверкающими платьями, лаковыми туфлями и длинными жемчужными ожерельями, низко, ниже пояса, завязанными узлом. Такой роскоши она никогда еще не видала. Правда, девицы красотой не отличались. Одна была плотная, с пышными губами, черной челкой и смоляным завитком на красной щеке (как у Кармен на обертке из-под мыла), который, как было известно Милке, приклеивался к лицу сахарной водой. Другая девица была темна лицом и костлява.

— Мурка, ты бы хоть колбасу порезала, — сказала плотная девица, и Мурка, ни слова не возразив, придвинула к себе тарелку с колбасой.

Милка бурно принялась хозяйничать.

— Маслица, маслица постного в винегрет не пожалейте, — просовываясь в дверь, сказал какой-то паренек и подмигнул Милке.

В конце концов, все шло очень хорошо. Девицы, казалось, были в высшей степени расположены к Милке и с готовностью смеялись ее шуткам. Парень, сразу видно — простой и хороший парень, такой вполне мог быть на фронте при Николае. А Мурка (которая так и не нарезала колбасы) — просто прелесть. Милке очень бы хотелось с ней дружить.

Одно только беспокоило ее: как она выйдет туда, к Николаевым друзьям, мужчинам, чьи голоса слышались за стеной.

— Ну пора, девочки, пошли, — сказала плотная девица и, подхватив тарелки со снедью, направилась в комнаты.

Все вышло просто и естественно: их шествие с тарелками было встречено радостными возгласами и шутками, поднялась суматоха, а паренек, которого звали Васькой, называл ее Милочкой и усердно помогал расставлять стаканы и рюмки. Народу было много, одних мужчин человек десять.

Только Николая почему-то не было. Наверно, ушел переодеться в свою комнату.

— Тетя Паша, а где же твой Петрович? — спросил кто-то.

— У него, наверно, Розалия захромала, — ответил Васька, и все захохотали.

Тетя Паша ничего не ответила.

Милка робела и боялась рассматривать гостей. Кроме того, ее все больше беспокоило отсутствие Николая. Она обратилась к сидевшему с ней невзрачному пареньку.

— Вы не знаете…

— Где Николай? — сейчас же ответил тот. — Он скоро вернется.

— Ох и хитер же ты, Левка! — восторженно воскликнул Васька, но Милкин сосед только искоса глянул на него и слегка усмехнулся.

Милка не поняла, кто сидит с нею рядом, — очень уж сосед ее не походил на того Левку, о ком вечерами рассказывали в поселке.

Было шумно и душно. От девушек пахло нагретыми духами. Стол был уже разгромлен, когда, в комнату вошел Нестеров. Поднялся невообразимый шум, кто-то свистел, кто-то даже залаял собакой.

— Петрович! — орала компания. — Где же ты, сукин сын, пропадал? Место Петровичу! Рюмку Петровичу! Слава русской кавалерии!

Высокий, стройный Нестеров неподвижно стоял посередине комнаты один против всего этого шума и визга, весело переводил взгляд с одного лица на другое. Внезапно он увидел Милку, с минуту смотрел на нее очень внимательно, потом поднял брови и отвернулся.

— Подвиньтесь, черти, дайте сесть, — сказал он, криво усмехнувшись, отчего на одной стороне его лица собрались крупные складки.

Когда сели за стол, Левка некоторое время не обращал на свою соседку никакого внимания, но потом внезапно повернулся к ней.

— Вот как нам довелось познакомиться, — сказал он, мельком взглянув ей в лицо. — Что прикажете? Рыбки? Икры?

И он оглядел стол.

— Я не могу, — продолжал он, — предложить вам мороженое из сирени или ананасы в шампанском, однако положить вам селедки — это вполне в моей власти.

При чем тут мороженое из сирени, Милка не знала, а потому молча кивнула головой.

— В первый раз я вас увидел неделю назад на бревнах, — сказал он, наливая ей вина, — вот почему я сегодня услал Николая.

Милке стало неловко и тоскливо. Не стоило сюда приходить. И Николай не должен был оставлять ее одну. Она не верила ни в какую опасность: слишком близко ее дом, сидит она в знакомой комнате под знаменитым на весь поселок бисерным абажуром, который тетя Паша, как это всем известно, выменяла на меру картошки. Вот стул у окна, на котором любила сидеть кошка Люська.

Милка посмотрела на Люськина — противная рожа, толстый нос и скошенный подбородок, про него говорят, что он из Левкиных парней. А что это значит — «услал Николая» и что это за Левка?

С внезапным беспокойством стала она прислушиваться к тому, что рассказывает ей сосед.

А Левка между тем рассказывал ей про свою маму.

— Странное дело, — говорил он, — где бы какая опасность ни грозила, пусть за сто верст, мать всегда о ней знает. Если это ночь (а в нашем деле это большей частью ночь — как бы вскользь заметил он), она просыпается в тот же час и в ту же минуту, встает, подходит к окну и стоит около него, пока опасность не минует. Она говорит, что стоит и сторожит, чтобы не случилось несчастья. Много странного на свете, вы не находите? У меня был друг, — продолжал Левка, глядя куда-то вверх своими туманными глазами, — да, был дружок… Как-то мы дали клятву: если кого из нас убьют, другой должен отомстить. Это было не здесь — далеко, на юге. Его расстрелял комиссар. И верите: каждую ночь кто-то стучал мне в окно. Все стучал, пока я того комиссара не нашел. Почему вы не пьете?

Бывает так: человек не может осознать, казалось бы, самых очевидных вещей, словно что-то в нем не хочет их понимать. Но затем в сознании его утвердится какая-то часть истины, и вдруг все остальные части ее начинают, словно детские кубики, складываться в единственно достоверную картину. Милка делала открытие за открытием, одно ужаснее другого — она вдруг поняла, что перед ней тот самый Левка, что Николай привел ее сюда, договорившись с Левкой, и не случайно уехал, и, наконец, что он никогда не был в Красной Армии, а воевал на стороне ее врагов. Она не знала, что делать, да и не собиралась: что можно было сделать, если рухнула самая жизнь?

А кругом становилось все пьянее.

— Левка, — орал через стол Васька Баян, — Левушка, выпьем за твою новую симпатию!

— Давайте, давайте! — закричали девицы. Они вообще восторженно принимали любое предложение.

Все повскакали с мест, чокаясь и падая.

Милка почувствовала, что Левка подвигается к ней.

— Не обращайте на них внимания, дорогая, они глупы, — промурлыкал он и обнял ее одной рукой, очень сильно.

В ответ на это Милка отклонилась назад, сколько могла, и ударила его ладонью по лицу. Наступила тишина. Все видели эту сцену, а удар был настолько звонок, что его нельзя было не слышать.

Левка прищурил глаза, в которых, казалось, что-то таяло, выпрямился и словно бы потянулся немного.

— А что, водка у нас еще есть? — спросил он, как будто ничего не случилось. К нему протянулось сразу несколько бутылок.

— Левка! — опять крикнул Васька Баян. — Пока мы не стали правоверными, можно напоследок нашу любимую, а?

— Давайте, давайте! — подхватили было девицы, но сразу же замолкли. Они были пьяны, но не настолько, чтобы не понять случившегося.

— Ты поосторожней, — сказал Люськин Ваське, указывая глазами на Милку.

— Если ты имеешь в виду мою соседку, — как бы невзначай бросил ему Левка, — то при ней можно говорить все, что угодно.

И отвернулся.

Услыхав это, Нестеров перестал жевать, поставил на стол обе руки с зажатыми в них ножом и вилкой и некоторое время молча смотрел на Левку. Лоб его собрался волнами складок.

Милка была настолько потрясена своей отвагой и так напугана, что не заметила этой маленькой сценки и не поняла смысла Левкиной реплики.