Что ждет Россию
(Том I) - Лович Яков - Страница 13

Несмотря на категорическое запрещение Зибера провожать отъезжающих, чтобы не привлечь случайного внимания, — Лозин пришел провожать Веру.

После бурного объяснения с женой Лозин ушел в себя, замкнулся, старался отдаться своему делу. Вера изменила к нему свое отношение: перестала избегать его, была ласкова, нежна к нему и обрывала его только тогда, когда он пытался снова заговорить о своих чувствах или о Зибере. Так длилось до отъезда.

За это время Лозин перенес много страданий. С одной стороны, Вера делала все, чтобы хоть немного вознаградить его за свою холодность и равнодушие. С другой стороны — она почти не скрывала своих новых отношений с Зибером, иногда неосторожно делилась с Лозиным своим счастьем, которое было написано в каждом выражении ее лица, в каждой улыбке, в каждой фразе. Казалось, она сияла от счастья и хотела, чтобы ничто не омрачило этих светлых дней — может быть, последних дней ее жизни.

Настал день отъезда… И вот он здесь, на вокзале, около Веры, забыв все распоряжения Зибера, забыв дисциплину «Союза», забыв все в мире, кроме этого бледного милого лица… Он боялся, что больше никогда не увидит Веры… «Отойдет поезд, я затеряюсь в толпе — и для Веры я исчез…»

Лозин думал, знал и раньше, что должен будет расстаться с Верой, что она уедет и не вернется, — но этот отъезд казался далеким, о нем не хотелось думать, он был впереди. Только теперь Лозин вдруг ясно, с ужасающей отчетливостью, понял, уяснил эту страшную мысль: «Ведь Вера уезжает, уезжает навсегда; она никогда не вернется. Никогда! — какое страшное слово. Я никогда, никогда не увижу этого лица, не услышу этих слов, никогда! И что ждет ее, какие страшные мучения, пытки… Господи! Да как же это? Что я делаю? Я… я посылаю ее на это — я, — потому что я привлек ее к этому безумному делу! Да как же я молчал об этом? Как я не протестовал, не заменил ее собою?.. Ведь я знал, что ее ждет! Я согласился послать туда, к этим зверям, в Россию — ее, мою нежную, хорошую, славную Веру? Господи! Я схожу с ума! Вера! Вера!»

Последние слова он сказал вслух, почти крикнул. Он сжал руку жены и торопливо, с безумным выражением на лице, стал уговаривать Веру бросить все, не ехать, идти с ним, бежать от Зибера, от «Союза», бежать от мести за неисполнение устава… «Если ты не согласна на бегство, — шептал он, как в бреду, — я поеду вместо тебя в СССР, я заменю тебя, ты останешься здесь. Я не пущу тебя! Ради меня… нет… ради твоей любви к Зиберу! Видишь, я на все согласен…»

Вера испуганно смотрела на него, отведя его в сторону от Малявина. Она нервно хватала Лозина за рукав, оглядывалась, прерывала мужа, умоляя замолчать. Наконец, она вырвала свою руку, топнула ногой и гневно заговорила:

— Ты с ума сошел, Андрей! Сейчас соберется толпа, нас арестуют! Ты безумец! Оставь меня! Стыдно, Андрей! Где твоя любовь к родине, жажда подвига? Ты уцепился за мою юбку — и забыл все; — это ты, кто кричал, что отдаст за Россию свою жизнь… Сильный человек задумал, как помочь России, а ты хочешь на первом же шагу все погубить своими истерическими выходками… Я перестану уважать тебя… Нет! Нет! Нет! Я еду, я должна ехать! Оставь меня! Ты не стоишь и мизинца Зибера! Я презираю тебя, ненавижу! Предать дело, предать Зибера, предать родину! Какой ты жалкий человечишка!

Она бросилась к вагону, так как Малявин кричал ей, что поезд отходит.

Растерянными глазами смотрел Лозин, как скрылась в дверях вагона Вера, как этот вагон сначала медленно, потом быстрее поплыл мимо и скрылся в облаке дыма и пара. Лозин стоял и смотрел упорно туда, где еще слышно было постукивание вагонов на стрелках.

Со следующего же дня после отъезда четырех, Зибер, Анна Годе и Лор приступили к организации намеченных во Франции террористических актов. Работа эта заключалась в точной сводке всех газетных сведений о поездках и местопребывании президента и премьер-министра, о предполагавшихся выступлениях премьера в Палате депутатов и о путешествии президента республики в департамент Арденн для осмотра окончательно восстановленных после Великой войны населенных пунктов. Не ограничиваясь газетными сведениями, Зибер воспользовался своими огромными связями в Париже и в осторожных разговорах выпытывал и замечал все то, что нужно было для успеха задуманного плана.

Сводя в одно ежедневно добываемые сведения, Зибер с досадой убеждался, что приступить к решительным действиям скоро едва ли будет возможно. Необходимо было, ради согласованности, ждать сведений из Англии. Единственными пока сообщениями оттуда после отъезда Завойко и Окулича были две заметки в отделе объявлений и справок «Эхо де Пари». Там говорилось, что оба прибыли на место, разыскали нужных лиц и приступили к работе.

От Малявина и Веры Лозиной пришла телеграмма из Штеттина. Они сообщали, что в Либаву удастся выехать только через неделю, так как они опоздали на ближайший пароход.

Если кто-нибудь обратил бы внимание на выражение лица Зибера, когда он читал телеграмму из Штеттина, и если бы этот наблюдатель знал, какое важное значение имела телеграмма Малявина для успеха задуманного «Союзом» плана, — наблюдателя поразило бы полное отсутствие на лице Зибера тревоги и заботы; мало того, Зибер улыбнулся насмешливо-равнодушно.

— Ну, эти, — прошептал он, — меня мало интересуют! Они могут не торопиться…

Глава 15

ВОЙНА ЕВРОПЕ ОБЪЯВЛЕНА

Через двадцать дней после отъезда Завойко и Окулича, Зибер прочел следующую заметку в справочном отделе газеты «Эхо де Пари»:

«Париж. Александру Лури.

Можем сделать перевод между первым пятнадцатым надеемся удовлетворить. Завойко Окулич».

Это значило, что Завойко и Окулич с наибольшим вероятием на успех могли приступить к решительным действиям между первым и пятнадцатым числами следующего месяца.

Известие это, прочитанное Зибером всем членам «Союза», было встречено общей радостью. Зибер заявил, что указанный срок чрезвычайно удобен и для французской группы «Союза» так как выступление премьер-министра Шарля Леду в Палате депутатов должно было состояться 10 числа следующего месяца, а выехавший в департамент Арденн президент предполагал вернуться 9-го числа того же месяца. Для торжественной встречи главы государства на Восточном вокзале парижский муниципалитет ассигновал крупную сумму. Так как возвращению президента, который осматривал чудесно воскрешенную огромную часть страны, хотели придать характер национального торжества, предполагалось отметить это событие праздником и особой помпой. Около Восточного вокзала должны были соорудить огромные арки, павильоны. Президент, министры и маршалы Франции должны были обменяться взаимными поздравлениями и речами.

Именно здесь и должна была выступить Анна Годе, так как она легко могла затеряться среди толпы и приблизиться к павильонам и самому президенту.

Лор в своем докладе о результатах подготовки к убийству премьер-министра Шарля Леду заявил, что он с большими шансами на успех может выступить 10-го числа во время речи премьер-министра Франции в Палате депутатов. Доступ публики будет совершенно свободный. Лор, по его словам, был два раза в Палате депутатов. Он уверил «Союз», что несомненно сумеет занять самое ближайшее к премьеру место на трибунах для публики. С этого места террорист категорически обещал попасть в Леду с первого выстрела.

После Лора выступил Гронский, который сообщил, что 9-го числа на встрече президента будет присутствовать и генерал Жано — тот самый Жано, который принес так много вреда делу Колчака. Гронский вызвался совершить террористическую казнь генерала. После горячего спора предложение Гронского было принято и ему было поручено убийство генерала Жано.

После отъезда Веры, Лозин погрузился в какую-то странную духовную прострацию. Он по-прежнему ходил на заседания «Союза», говорил речи, писал доклады, работал много. Но все это делалось им без прежнего горячего увлечения, машинально, в каком-то рассеянном полусне. Часто на заседаниях и при встрече с другими членами организации он поражал своим странным видом, когда невпопад отвечал на задаваемые ему вопросы. Он стал раздражителен, вспыльчив. Несколько раз у него происходили стычки и ссоры с другими членами «Союза» и даже с самим Зибером. Последний догадывался о душевном состоянии Лозина и предвидел, что такие изменившиеся на личной почве отношения между ним и Лозиным могут повредить делу.