Мужчина несбывшейся мечты - Михайлова Евгения - Страница 11

– Мне кажется, это идеальный муж для Кристины. Ответственный, спокойный, порядочный и красивый.

– Для Кристины. А тебе бы подошел такой?

– Мне уже никакой не подошел. Нет, с Антоном мне легко, но неинтересно. Слишком правильный и пресный.

Мария сама тогда видела Антона в третий или четвертый раз. Как же я пропустил развитие этой картинки, которую считал застывшей? Как вообще мог допустить, будто люди застывают в своих отношениях, как их изображения на бумаге?

Удар был такой силы, что я слышал треск своего черепа. Удар изнутри, толчок моей же мгновенно взбесившейся крови.

У меня есть ключ от квартиры Марии. В тот день я сумел вырваться к ней в обеденный перерыв без предварительной договоренности. Захотелось вместо обеда выпить с ней чаю с чем-то сладким. На самом деле хотелось именно ее чаю. Только вместе с ней. Хотелось освежить взгляд ее прелестью, смотреть, как она смешно, по-детски облизывает пальчик, которым держит любимое пирожное. Ее любимые пирожные с шоколадным кремом я принес в коробке.

Я всегда предварительно звоню в дверь. Долго жду, ухожу, если мне не открывают. Не хочу пользоваться правом ключа. Она может не хотеть кого-то видеть, может спать, просто думать в одиночестве. На этот раз дело было в коробке с пирожными. Мария не открывала, я решил, что ее нет. Хотел оставить пирожные в кухне и уйти.

Они не видели, не слышали меня, даже когда я бросил коробку на пол и прошел прямо к спальне Марии. Стоял там на пороге и смотрел. Слушал. Антон целовал Марию. Она не поддерживала падающий с голого тела халатик. Она гладила его лицо и смотрела на него ненасытными глазами. Эти двое выпали совершенно из собственных норм и представлений. Я видел отчаянную, безумную страсть. Мужчина и женщина подошли к тому краю, в который сейчас рухнет упорядоченная жизнь многих. Наша выстраданная, моя нормальная жизнь.

– Уйди, дорогой, – сказала ему Мария. – Уйди, пока я еще могу это сказать.

– Да, – ответил он. – Сейчас. Просто в ближайшую неделю я точно не вырвусь. Мне нужно было вдохнуть тебя, чтобы дожить до встречи.

Это было две недели назад. Я тогда успел выйти, бросить в мусорный бак пирожные, сесть в машину. Только минут через десять Антон вышел из подъезда. Я дал ему уехать первым.

Прошла с тех пор вечность. Трудно сейчас восстановить, что происходило со мной в это время. Что происходило со всеми нами. Но сейчас, в эту ночь воспоминаний и откровений, я знаю одно: в моей обугленной душе осталась ярость, которую так и не удалось утолить. Протест против подлого и насмешливого оскала моей хищной судьбы.

Мария

Я больна. Никогда никому не жаловалась, никогда не ходила к врачам. И никогда не говорила себе, что я больна. Просто иногда – на бегу, между делами, в свободную минуту – нужно было быстро погасить температуру, унять головную боль или страшную ломоту во всем теле. Сейчас я вся – боль, воспаление, жар и спазмы удушья. Я не могу себе помочь, я чувствую больной запах собственного тела и не верю в то, что есть спасение. Где источник? В опутанном каким-то ядом мозгу или там, внизу живота, где как будто схватки разрывают мои нерожавшие внутренности? Может, я в последнее время, такое напряженное, такое тайное, такое преступное, добегалась до последней стадии рака? Может, наоборот: я приговорила себя к казни, жажду смерти, а моя природа кормилицы и хранительницы тащит меня обратно, к обязанностям страшной жизни. Грубо тащит, сквозь мясорубку, чтобы на выходе вылепить заново. Иначе мне больше не вписаться в жизнь обычных людей.

Никому ни в чем не признаюсь. Ни у кого не попрошу помощи. Какая разница: что за природа у моей боли. Злокачественные щупальца или конвульсии неутоленного, убитого желания. Эта боль – единственное, что спасает сейчас мозг от безумия, а душу от стремления перестать жить и понимать.

Антон умирает. Моя бедная, беспомощная Кристина, у которой были два родных человека, обманута и предана нами. Борис превратился в того зверя, который у меня получился вместо его портрета.

Я ни в чем не виновата. Я виновата во всем. Я не знала, что такое настоящее, ликующее счастье. Я его узнала, чтобы сразу понять: так выглядит только начало горя.

Вот я и осмелилась произнести слово «счастье». До этого момента для меня не существовало такого понятия. Оно казалось мне иллюзорным, чрезмерным, искусственным.

Странно: я совсем не думаю о человеке, который пытался убить Антона. Следователь звонил и просил подумать о том, кого я подозреваю, перед нашей встречей. Разумеется, никого. Не существует человека, который в здравом уме хотел бы убить Антона. Антон ни в чем и никак не пересекается с другими живущими на земле людьми. Он не такой. И это все, что я могу сказать о трагедии.

Мне сказали, что Антон оставил машину у ограды своего дома, а сам к кому-то шагнул, возможно, к знакомому. Это видно на съемке видеокамеры. На самом деле он повернулся не к кому-то, а в сторону моего дома. Он забежал ко мне буквально на полчаса. Сказал, что его ждет Кристина, он ей звонил с дороги.

– Но я подумал, что если не увижу тебя сейчас, мое сердце просто разорвется. Быть так близко и не дотронуться до твоего волшебного тела, не посмотреть на твое прекрасное лицо – это пытка. Я не доживу до утра.

Да, так он сказал: «Я не доживу до утра». И больше ничего. Мы только целовались – торопливо, горячо и горько. И я об этом не могу никому сказать. Я не причиню такой боли Кристине. Да, это имеет отношение к тому, что произошло. Антон был потрясен и встревожен. Он так переживал нашу встречу и постоянные разлуки, что на каком-то эмоциональном уровне притянул сумасшедшего. Есть же настолько несчастные существа, чей мозг постоянно пылает, и для того чтобы его погасить, им нужны жертвы. Это даже не преступник. Это рок. Наказание за нашу вину.

Сумасшедший… Меня качнуло, в глазах стало совсем темно. Рок. Дикий, свихнувшийся и горящий разум. Разве это не Борис в нашу последнюю встречу? Нет, об этом думать нельзя. Я теряю сознание.

Доползла до зеркала в ванной. Волосы тяжелые, влажные, спутанные. Лицо, как у покойницы, с мрачным угасающим взором, губы крепко держат плач и крик. А грудь и руки все еще тоскуют по любви. По Антону. Мы любовниками побыли меньше месяца. Встречались по-настоящему, не на ходу, пять раз. Но то, что расплата будет именно такой, я, наверное, чувствовала все время. Просто тогда это не имело значения. Тогда мы оба знали, что слишком дорогой цены за наше обретенное богатство не бывает. И в каком-то уголке сердца жила надежда: мы сможем спрятать свою тайну надолго. Пока смерть не разлучит…Так вот она и разлучает. И надежды сбываются.

Что я могу? Что я должна? Что есть самое главное в этом мраке? Я выпила первый стакан воды за последние сутки и подошла к окну. Он должен дожить до утра. Вот и все, что сейчас нужно. Если бы я умела молиться. Если бы я во что-то или в кого-то верила…

Я приложила ладони к стеклу, пытаясь прикрыть круг полной луны. Погладила ее лицо. И позвала Антона. Без звука, даже без дыхания, чтобы стук крови не заглушал мою просьбу. Вернись. Только вернись. Вот и все, ради чего я сейчас живу.

Антон

Я проснулся от того, что меня кто-то позвал. Увидел больничную палату, трубки капельниц, лицо человека в белом халате, который смотрел на меня. Поймал мой взгляд и приложил палец к губам. Показал, что мне нельзя говорить. Я не смог бы и попытаться.

– Меня зовут Игорь Николаевич. Я ваш хирург, – сказал он. – Мы с вами проделали большую работу. Скажу прямо: у меня не было стопроцентной уверенности в том, что вы сумеете выйти из наркоза. Для хирурга выносливость и воля к жизни пациента – залог успеха. И потому я сейчас вас благодарю и очень осторожно сообщаю: вы будете жить. Вас пытались убить. Были повреждены сердце и легкие. Ближайшие дни многое решат. Так что прошу помогать нам и дальше. Как только будет возможно, к вам допустят следователя. Пока нельзя даже родственникам. Все в курсе, переживают за вас. Жена приходила. Отдыхайте. Медсестра за вами постоянно наблюдает. Кнопка вызова вот. Скоро сможете двигаться.