Чужое гнездо - Пирс Лесли - Страница 35

Затем Джози почувствовала, что отец поднимает ее на руки, бережно прижимая к груди.

— Тебе мало отъезда одной из наших девочек, так ты решила избавиться и от другой? — услышала она его голос.

— Сама напросилась, — выпалила Вайолет. — Слышал бы ты, как она меня здесь поливала!

Джози изо всех сил вцепилась в отца, обхватила его шею, опасаясь, что Вайолет снова набросится на нее. Вероятно, Альберт почувствовал это, потому что велел матери убираться из кухни и не показываться, пока та не успокоится.

Впервые за много лет отец обращался с Джози с такой нежностью. Он уложил ее на кухонный стол, принялся ощупывать, проверяя, нет ли у нее переломов, а потом протер ей лицо и шею смоченным в холодной воде фланелевым полотенцем.

— Говори со мной, Джози, — настойчиво попросил он, беря ее лицо в ладони и глядя прямо в глаза. — Ты узнаешь меня?

Джози могла бы промолчать, заставив его поверить, что избита так сильно, что неспособна даже пошевелить губами — тогда эти мгновения отцовской ласки продлились хотя бы ненадолго. Но она тут же поняла, почему не должна этого делать — в карих глазах отца светились беспокойство и страх.

— Да, папа, — произнесла девушка. — Мать вела себя как сумасшедшая.

Он вздохнул и с облегчением прижал ее к груди.

— По-моему, ничего не сломано, — сказал он. — Но завтра у тебя появятся несколько здоровенных синяков. Из-за чего она взбеленилась, хорошая моя?

Ей было так тепло и уютно в его объятиях, что она расплакалась.

— Из-за того, что я не попрощалась с Эллен, — всхлипнула Джози. — А мне было очень тяжело, я слишком расстроилась из-за ее отъезда…

Он опять молча обнял дочь, потом снова намочил полотенце и приложил его сначала к ее щеке, а затем к виску.

— Ступай и ложись, — сказал он немного погодя. — Я принесу тебе чего-нибудь горячего.

Джози почувствовала, что не должна упускать такую возможность.

— Отправь меня в Хельстон, папочка, умоляю тебя! Теперь, после отъезда Эллен, я этого просто не вынесу. Пожалуйста, папочка, я боюсь, мать меня убьет!

— Будь там мои родственники, мы бы придумали, как сделать это, — ответил Альберт. — Но все обстоит иначе. Ты — моя дочь, и я сам позабочусь о тебе. Твое место здесь, Джози, рядом со мной.

— Вдруг она снова ударит меня? — спросила Джози, и слезы вновь потекли по ее щекам.

— Больше мать этого не сделает, обещаю тебе, — сказал отец. — Если она тронет тебя хоть мизинцем, я вышвырну ее отсюда.

Джози поднималась наверх в полном смятении. Из сказанного отцом она поняла: не видать ей каникул в Хельстоне, а о том, чтобы переехать туда навсегда, можно вообще забыть. Но теперь это уже не казалось таким важным. Ведь отец доказал, что любит ее.

Январь, февраль и март 1964 года оказались еще более гнусными, чем предполагала Джози. Холод пронизывал до костей, с неба сыпалась какая-то мерзкая морось, которая была в тысячу раз хуже снега, и она скучала по Эллен все сильнее. Память воспроизводила всякие мелочи — как Эллен моет голову шампунем над корытом, их болтовню по дороге к школьному автобусу или то, как они вместе приносили дрова для очага. Джози никак не ожидала такого от себя.

Между тем, мать стала относиться к ней лучше. Она никогда не упоминала о том дне перед Рождеством, когда набросилась на Джози. Не извинилась, ничего не объяснила, но стала добрее и мягче. Пекла к чаю домашнее печенье, по утрам согревала пальто Джози у камина и не слишком обременяла ее домашними обязанностями.

Должно быть, отец круто поговорил с ней — дошло до того, что мать стала отдавать Джози письма Эллен нераспечатанными. Впрочем, даже если бы она их читала, это не имело никакого значения, поскольку старшая сестра ни словом не упоминала о ребенке. Она с живостью описывала Бристоль, восторженно отзывалась о своих хозяевах, супругах Сандерсон, об их уморительных мальчуганах. В целом, не возникало ни малейшего ощущения, что она чем-то встревожена или обеспокоена.

Джози ответила Эллен, упомянув, что мать больше не читает ее писем, поэтому она может сообщать любые подробности. Но ничего не изменилось, сестра по-прежнему писала только о пустяках, ни словом не обмолвившись о том, как протекает беременность или как обстоят дела с устройством в дом матери и ребенка.

К марту Джози окончательно уверилась, что ее обвели вокруг пальца — никакого ребенка у Эллен нет и быть не может. Возможно, поначалу сестра действительно предполагала беременность, поэтому и подыскала себе работу в Бристоле. Но потом ее материнство оказалось мнимым. И все-таки Джози не могла понять, почему Эллен упорно молчала об этом, ведь они могли бы тайком отпраздновать такое событие. Даже если бы Эллен продолжала настаивать на том, чтобы уехать из родительского дома, она бы поняла и поддержала ее.

Когда-то они делились друг с другом всем на свете — от самых сокровенных мечтаний до чулок и трусиков. То, что Эллен позволила ей продолжать верить в свою ложь, Джози сочла больше чем предательством. С ней обошлись как с пустым местом, как с человеком, недостойным доверия.

Джози было невыносимо больно от того, что Эллен не обращала никакого внимания на ее чувства. Поэтому, когда мать отпускала саркастические замечания вроде: «И много пользы принесли Эллен эти ее отличные оценки? Да любая деревенская дура может ухаживать за детьми», — она не пыталась оборвать Вайолет, а порой даже соглашалась.

Однако в отсутствие Эллен ей оказалось проще убедить родителей, что не имеет никакого смысла посвящать школе еще год для сдачи экзаменов. В июле ей исполнится пятнадцать, а местная газета пестрела объявлениями о наборе младших клерков и помощников продавцов в Фальмуте и Труро. Впрочем, Джози не намеревалась связывать свое будущее с Корнуоллом. Она твердо решила отправиться в Лондон.

По ночам, ворочаясь на кровати, Джози боролась с одиночеством, представляя себя всемирно известной топ-моделью. Она укладывала волосы так, чтобы они образовали ореол вокруг головы, и принималась позировать перед зеркалом, завернувшись в простыню. Джози внимательно изучила десятки фотографий Джин Шримптон, и ей казалось, что она намного красивее «креветки»[2], а фигура у нее гораздо лучше, чем у знаменитой модели, о которой все говорили. Нужно лишь найти фотографа, подобного Дэвиду Бэйли, и весь мир окажется у ее ног.

Эта мечта поддерживала Джози, как только атмосфера в доме становилась невыносимой. Она же утешала ее, когда по результатам зачетов она оказывалась последней в классе, июль же и окончание школы казались бесконечно далекими.

В мае письма Эллен стали совсем короткими и приходили все реже. Джози никогда не любила работать на ферме, ее тошнило даже тогда, когда нужно было сделать сущую ерунду — например, покормить кур, но она лезла из кожи вон, чтобы угодить отцу, помогая ему высадить рассаду, прополоть гряды и вычистить коровник. Она чувствовала его тоску по Эллен, хотя отец никогда не говорил об этом, и приободрилась, ощутив толику той любви, которую он питал к старшей дочери.

По-настоящему ее беспокоило только одно — мать. Несмотря на то, что Джози презирала Вайолет за ее озлобленность и неряшливость, она все-таки оставалась ее кровью. Каково будет матери, когда Джози уйдет из дома?

Не было ни малейшего сомнения — отец никогда и ни за что не продаст ферму, а Вайолет не получит денег для покупки собственного дома. Вероятнее всего, оставшись с глазу на глаз, они вконец разругаются, после чего отец вышвырнет ее вон. Несмотря на молодость, Джози знала, что женщина в таких случаях вряд ли может надеяться на помощь закона, в особенности если у нее нет малолетних детей. Она также понимала: ее родственники из Хельстона не желают видеть там Вайолет. Поэтому единственной соломинкой, за которую мать могла уцепиться, была Джози.

Джози без конца читала в журналах статьи о жизни в Лондоне, и ей отчаянно хотелось почувствовать себя неотъемлемой частью гремящих дискотек, модных бутиков, сменяющихся чередой вечеринок и приемов. Но она не могла оказаться в этом мире, пока на ней тяжким бременем висела мать.