Чужое гнездо - Пирс Лесли - Страница 13

Но каким бы обветшалым ни выглядел жилой дом, вокруг царила сущая идиллия. Фасадом дом был обращен к морю, вокруг теснились поросшие лесом холмы, а склон перед главным входом постепенно переходил в маленькую каменистую бухточку. В любое время года отсюда открывался великолепный вид. Даже в разгар зимы, когда море приобретало зловещий черно-серый цвет, а с деревьев облетали листья, он оставался величественным. Волны разбивались о скалы в бухточке; наледь сверкала на голых ветвях. В расщелинах росли пурпурный и белый вереск, кусты шиповника были усеяны плодами. Весной ручей, протекавший правее дома, вздувался от талой воды и с шумом прокладывал себе путь по каменистому ложу к морю; на его берегах в изобилии цвели дикие ирисы, подснежники, примулы и фиалки. Встречались и густые пурпурно-розовые заросли рододендронов, а когда новорожденные ягнята принимались скакать вокруг маток, это место и впрямь становилось похожим на буколическую картинку. Летом листва деревьев образовывала сплошной свод, поля пестрели лютиками, а бухточка превращалась в рай для детей.

Сейчас, в конце сентября, повсюду были видны признаки приближающейся осени. Кусты украшала обрызганная росой паутина, луизианский мох окутывал живые изгороди, а ветки бузины гнулись под тяжестью пурпурных ягод.

Обычно, когда Эллен шла к дому по узкой тропинке через рощу, она ненадолго останавливалась, надеясь увидеть белку, или же пропускала сквозь пальцы ветки бузины с ягодами, чтобы раздавить их и окрасить ладошки в пурпурный цвет, или делала крюк и подходила к конскому каштану, чтобы проверить, как созревают его колючие плоды. Но сегодня она вовсе не замечала окрестностей. В голове у нее вертелись слова Салли, и ни о чем другом думать она не могла. Когда же Эллен наконец вышла на опушку прямо над домом и увидела отца, рубящего капусту внизу, то помчалась к нему, не разбирая дороги, а слезы ручьем потекли по ее лицу.

— Что случилось, моя хорошая? — встревоженно спросил он, поднимая ее на руки, чтобы приласкать и успокоить.

Альберт походил на цыгана — и не только рваной рубашкой без ворота, носовым платком, повязанным вокруг шеи, и молескиновыми брюками. Его продубленная кожа имела темно-коричневый оттенок, а длинные вьющиеся волосы струились за спиной, как флаг, когда он обходил свои поля. В молодости его волосы были такими же яркими, как удочери, — рыжие кудри всегда составляли фамильную гордость Пенгелли, но теперь, когда ему исполнилось тридцать семь, их припорошила седина, и они начали редеть. Никто не мог точно сказать, почему он никогда не стригся, но кое-кто из стариков в деревне утверждал, что таким образом он мстил своему отцу, который в детстве бил его смертным боем и стриг наголо, чтобы унизить.

Однако охотников подшучивать над длинными волосами Альберта или его упорством в обработке земли, которая приносила такой скудный урожай, не находилось. Несмотря на то, что его рост не превышал пяти футов восьми дюймов при довольно худощавой фигуре, из-за широких и мускулистых плеч, пудовых кулаков и репутации человека, с которым лучше не шутить, Альберта считали «крутым мужиком».

Конечно, Эллен понятия об этом не имела, потому что он был добр с ней и ласков с животными. Да и круг ее знакомств с другими мужчинами ограничивался фермерами-соседями, которые были такими же сильными и молчаливыми, как отец.

— Салли Тревойз сказала, что моя мама была сумасшедшей и прыгнула с утеса, — выпалила она. — Она еще сказала, что мама убила своего ребенка, и что Джози — не моя сестра.

Она почувствовала облегчение, выплеснув все сразу, и спрятала лицо у отца на груди, ожидая, что он засмеется и скажет, что все это сущая чепуха. Но вместо этого отец молчал, прижимая ее к себе.

— Ведь это неправда? — спросила она, не осмеливаясь поднять голову и взглянуть на него.

Альберт Пенгелли был оглушен и растерян. От природы тихий и спокойный, едва научившийся читать и писать и с трудом сводивший концы с концами на своей земле, за годы тяжелой, безрадостной жизни Альберт еще больше ушел в себя. Он всегда знал, что рано или поздно настанет день, когда ему придется рассказать Эллен о ее настоящей матери, но он не ожидал, что это случится так скоро. Про себя он поклялся рассчитаться с Мэг Тревойз за ее болтливый злобный язык. Как он мог объяснить восьмилетнему ребенку такую страшную и непостижимо сложную вещь, как смерть своей первой жены?

— Это ведь неправда, папочка? — снова спросила Эллен, на этот раз глядя ему прямо в лицо, и ее худенькое тельце напряглось от волнения. — Ведь это моя мамочка там, внутри? — добавила она, указывая на дом.

Альберт раздумывал недолго. Он мог солгать, и, возможно, на какое-то время она бы поверила ему, но в глубине души он сознавал, что это было бы всего лишь отсрочкой приговора. Пусть лучше она узнает правду сейчас — какой бы тяжелой она ни была — и от него. Ведь он, по крайней мере, не таил никакого злого умысла.

— Вайолет — твоя мачеха, — сказал он, а затем, опустив девочку на землю, взял ее за руку и повел по тропинке вниз к бухточке, подальше от дома. — Я женился на ней после смерти твоей мамы.

— Выходит, моя настоящая мама действительно убила себя? — тихо спросила Эллен. — Но почему? Разве она не любила меня?

Альберт так никогда и не смог согласиться с выводом коронера, что Клэр лишила жизни себя и ребенка в минуту помрачения рассудка.

— Я считаю, что она просто сорвалась с утеса, — ответил он.

— А зачем она взяла туда с собой ребенка? — спросила Эллен, глядя на него своими огромными карими глазами, которые так походили на его собственные. — Она пошла туда с детской коляской? А я тоже была там?

Альберт вздохнул. Он видел, что Эллен не успокоится, пока не получит исчерпывающее объяснение. Но он был не мастер объяснять и к тому же боялся, что может нечаянно сказать что-нибудь такое, чего ребенку лучше не знать.

— Нет, ты была со мной. Твоя мама просто пошла погулять с ребенком на руках. Когда она не вернулась, я пошел искать ее. Но знаешь, Эллен, — продолжал он внезапно охрипшим голосом, — ты должна верить тому, что говорю тебе я, а не слушать ту околесицу, которую несут те, кто и понятия не имеет об этом.

— Но ты не говорил мне, что Вайолет — не моя настоящая мамочка, — проговорила она, и слезы снова потекли по ее щекам. — Значит, и Джози мне — не настоящая сестра?

— Джози — твоя сводная сестра, — коротко ответил он, потому что всякие проявления эмоций обычно пугали его. — Она родилась после того, как я женился на Вайолет. Я не мог сказать тебе об этом раньше. Ты была слишком маленькой.

Эллен почувствовала, что больше от отца ничего не добьешься, но услышанного было явно недостаточно; миллион вопросов вертелся у нее на языке. Если же продолжать расспросы, отец рассердится.

— Где Джози? — спросил он, подтверждая, что считает тему исчерпанной.

— Все еще в школе, — призналась она и со страхом взглянула на него. Это было ее обязанностью — отводить Джози в школу и обратно. — Мама, наверное, рассердится на меня?

К этому моменту они достигли берега маленькой бухточки; начинался прилив, и волны накатывались на скалы, покрывая узкую полоску песка, на которой они с Джози играли во время отлива. Девочки всегда считали этот пляж своим и им не нравилось, когда кто-нибудь чужой появлялся здесь. По гребням утесов проходила пешеходная тропинка из Фальмута до Маунан Смит, и дальше до устья Хельфорда; летом на ней иногда появлялись туристы. Порой они сворачивали к дому и просили напиться.

На некоторых фермах в округе этих людей охотно принимали как гостей, которые платят за постой. У Тревойзов, позади их магазинчика, стоял жилой трейлер, который они сдавали внаем, и, случалось, они предлагали мистеру Пенгелли разрешить их постояльцам разбить палатки внизу, в бухточке, но тот не соглашался. Он терпеть не мог этих бездельников — они оставляли ворота открытыми, и скот разбредался по полям, они разбрасывали мусор после своих пикников, а иногда даже устраивали пожары. Альберт говорил, что Корнуолл принадлежит корнуолльцам, и если бы ему позволили все устроить по-своему, он никогда бы не разрешил посторонним даже глазеть на окрестности, не говоря уже о том, чтобы останавливаться здесь.