Время проснуться дракону - Ганькова Анна - Страница 83

Но, как ни странно, и тут помог Гавр. К этому времени он уж вытянулся и подрос, и был теперь жилистым и голенастым, а выглядел, как обычные коты… ну, наверное, месяцев в шесть.

И вот, когда налетал ветер, и начинал навязчиво ластиться, колясь острой поземкой, Эль обнимала котенка и прогоняла его, черпая силу и у друга.

Да и сама девочка теперь по-другому вела себя с ветром – больше не просила, не уговаривала, а строго, даже приказывая, гнала его вон. И когда он начинал сопротивляться и гнул свое, она, как путник, имеющий кроме двух ног еще и палку, опиралась не только на свою природную магию, но и на силу кота. Да и потом, когда они совместными усилиями выгоняли ветер, она больше не чувствовала ни слабости, ни жара.

В общем, раз от разу, при поддержке Гавра, она училась справляться с «навязчивым псом» все лучше и лучше. Вот только не знали они, как сделать так, чтоб он совсем оставил их в покое, и, пролетая мимо, не замечал вовсе.

Так и жили.

И вот, не далее как за полторы десятницы до Великого Зимнего праздника, к тетушке Вьюжане нагрянули сыновья. Занимались они охотничьим делом, а жили с собственными семьями в соседних деревнях. Двое высоких черноволосых мужчин были веселыми и шумными – как они сами говорили, что в глуши лесной намалчиваются вусмерть, а потом-то на людях общенье впрок и восполняют.

Сначала-то, как они приехали, Эль их буйных дичилась, пока они с шутками и песнями запасы, что матери привезли, в чулан да погреб растаскивали. Но потом пообвыклась, и уже вечером за столом вместе со всеми сидела.

А вот отец, по лесам-горам находившись, и, видно, тоже без людей нажившись, сразу с ними сошелся, тем более что сам любил и шутку, и песню веселую. И даже в тот день на поиски не пошел, а помогал Ясеню и Гусю дрова колоть да в шиш укладывать.

Да оно может и к лучшему, потому что пригляделись к нему мужички за время-то совместной работы да прониклись к его бедам сочувствием, и за вечерней трапезой много дельного подсказали. Особенно Ясень. Гусек-то, как поняла Эль, совсем молодой был – только год, как женился, а вот старший-то брат уже и ума по жизни набрался, и разумности.

Вот что он сначала рассказал отцу, а потом и предложил сделать:

– Живу я в деревне поболее этой – к ней дороги аж от трех таких сходятся. А еще, бывает, проходит через нас караван из нескольких повозок, а при нем всегда незнакомых мужиков человек шесть. Мы-то тут все, что по склонам живем – каждый друг другу родня аль знакомец, а эти совсем незнамо откуда беруться. Да и едуть они со стороны, где никто не живет. Но вот ту деревню, про которую ты Альен говоришь, многие из нас видели. И думается мне, что хоть они там и волшебники, но совсем-то без людей жить не могут. Вот и посылають иногда караваны разные – можеть за припасами, а можеть и с товаром каким, – он остановился, чтоб эля хлебнуть, а отец уж в нетерпении заерзал на стуле. Эльмери его понимала – сама не могла дождаться, пока дядька кружку свою выхлебает и продолжит рассказ.

– Ну, так вот, – наконец-то выпив да еще кусок прожевав, чем неимоверно их с отцом нервное ожидание усугубив, он степенно заговорил, – надоть тебе к нам в деревню перебраться. Они дён десять как уже прошли на выезд, а дольше двух десятниц-то никогда не ходють. Говорют мужикам тем на подольше и нельзя от деревни той уходить.

– Да, нельзя, – подтвердил отец, удрученно и почти беззвучно – так, в общем-то, одним кивком, а не словами.

– Но мужики те никогда не проходят нашу деревню, чтоб в питейник не завернуть и по кружечке эля не пропустить. Ты б там и засел сейчас да обождал их. Они по всякому скоро возвернутся – время им ужо, да и праздник Великий на носу.

Так и порешили. Отец уехал с братьями, чтоб тех мужиков из Долины караулить, а вот Эль с Гавром пока остались у тетки Вьюжаны – намаявшись уже с этими поисками, отец не был уверен, что и в этот раз все получится.

Время теперь тянулось дольше прежнего. День, кажется, все светит и светит, а вечер, который в зимнюю пору обычно не заставляет себя ждать, нынче топчется где-то за горизонтом.

Так прошло семь дней… десять… в общем все сроки установленные Ясенем для тех мужиков прошли, а отца, даже одного, все не было.

Эль начала изводиться, волнуясь уже и о нем.

И казаться ей стало, что теперь бросили ее все и останется она одна в этой забытой людьми и Создателем деревне. И вся жизнь ее так и пройдет – в малых повседневных делах да в выглядывании в окно. Надумав себе всяких горестей, в мнительности своей стала она уже замечать, как жалостливо смотрит на нее тетушка Вьюжана и придумала себе, что та что-то знает, а ей убогой не говорит. И неизвестно до каких размеров дорастила бы она на таких-то думах «жучищу-червячищу», на которого уже и у Гавра-то сил не хватало, если б однажды утром все и не разрешилось.

На тринадцатый день как уехал отец, в аккурат на Великий праздник, они с теткой Вьюжаной потрапезничав и переделав все дела, которых при двух-то жилицах в доме и не осталось совсем, разошлись по своим комнатам. Эль, усевшись на кровать и глянув в окно, наполовину заваленное снегом, стала в тоске снегирей скачущих по веткам считать да опять «жучка» «кормить».

И тут услышала она вроде, что где-то совсем рядом раздался топот нескольких лошадей. Но тут же решила, что это ей кажется – не раз уже слышала и не два, а выбежав на крыльцо, только припорошенную снегом дорогу видела да дома соседские, дымящие в отдалении. И не пошла в этот раз смотреть…

А Гаврюшка тем не менее с кровати соскочил и к двери направился. А потом стал в щелочку принюхиваться и скрестись.

– Да прекрати ты, наконец! Нет там никого! Это ветер на склоне гуляет. А идти на него смотреть нам и не нужно – скоро сам чей припрется, давно что-то не наведывался, – удрученно и, вроде как, с раздражением, сказала коту Эль. Но тут раздался скорый топот шагов по лестнице и дверь их комнаты резко открылась.

А на пороге комнаты встала женщина, укутанная в рыжий лисий мех и белый пуховый платок. И что-то в этой женщине вдруг взволновало девочку, что-то зацепило, да не красота ее, не одежда богатая, а что-то другое, глубинное, из души идущее…

А тут солнышко, обычно редким гостем наведывавшееся в окошко, уткнувшееся в гору, вдруг решило заглянуть и глаза гостьи высветить. Как увидела их Эль, один зеленый, а другой синий, так и вспомнила она эту женщину:

– Мама? Мама… мамочка! – и кинулась к ней, забыв все обиды, все слова злые, что готовила для этой встречи столько дней. И прижалась к ней. И заплакала.

А шуба на маме распахнулась, и дыхнуло оттуда родным, но почти забытым – лавандой терпкой, которой вещи перекладывают, лимонной свежестью – мылом любимым маминым и еще чем-то сладостным, что к запахам никакого отношения вообще не имеет.

А в следующий момент ее прижало к матери еще теснее – это отец подошел и обнял их обеих. И поняла вдруг маленькая Эльмери, что такое счастье, о котором люди так много говорят, а вот показать никто и не может.

Сборы были недолгими. Повозка их почти неразобранная так и стояла под навесом во дворе. Только и дел-то было, что пони оседлать да теплые вещи одеть.

Ехали они долго – сначала до деревни, в которой Ясень с семейством жил, а потом и в лес углубились. Дорога, что под ноги им стелилась, была расчищена, даром, что между склонов да по ущельям пролегала. Но приметила Эль, что сразу за повозкой стелилась легкая поземка, дорогу ту, заметая – вот поэтому и не мог отец ее найти столько дней! Как и говорила им старенькая дина Лесняна – не зная пути, в Долину не войдешь.

Когда лес и горы вокруг стали накрывать ранние зимние сумерки случилась и первая в жизни Эль встреча с таким чудом, как Око дорог. Первый раз ступать в колышущееся марево было страшновато, но когда мама взяла ее за руку – то, вроде, и ничего, нормально.

А в деревню они въезжали уже потемну. Первое, что увидела девочка – это большой костер на площади да окружавшие ее высокие дома из почерневшего камня. И видом своим напомнили они девочке не крестьянские коттеджи, не городские особняки, а величественные древние донжоны господских замков, виденные ею в пути – основательные, тяжеловесные, построенные на века.