Революция Х (СИ) - Муров Алекс - Страница 5

– С кого начнём? – спросил горбун Платон.

– Начнём с Орловых! – сплюнул на землю Птаха и повернулся спиной к ватаге. – Давненько мечтал к ним заглянуть!

А Клим тем временем развлекался с Варей у старого дуба. Он прижал девушку к дереву, начал целовать и гладить её тело.

Варвара задрожала:

– Стой… – сказала она, отрываясь от объятий парня. – Однако, какой ты охальник! Не хорошо мы делаем! Не хорошо!

– Почему это? Раздевайся, и нам будет очень хорошо! Это самое естественное, что есть на свете…

– Нельзя до свадьбы… Нельзя, ты что?

– Да ладно… Почему нельзя? Да выкинь ты из головы всю эту дурь от бабушек и матушек, о женидьбе, о чести! Ты же не монашка?

Варя смотрела на Клима, её глаза стали мокрыми. Девушка обняла его.

– Ты же не собираешься ею стать?

– Нет…

– Ну не ломайся!

– Я просто… Просто… Я боюсь…

– А ты не бойся! – парень начал расстёгивать пуговицы её платья. – Мне ребята из гимназии рассказали, делать чё как надо… Вот увидишь, легко будет…

– Ты только сделай так, чтобы брюхатая я потом не ходила…

– Не волнуйся!

В доме Орловых, застолье шло полным ходом. Назар вместе с батюшкой пили водку и закусывали квашеной капустой. Угрюмая Настасья Кирилловна тихо сидела в углу комнаты в кресле-качалке и вышивала спицами свитер для своего любимого сына – Клима.

– Болею я отец… Болею жутко… – говорил Назар попу, схватившись за голову. – Что делать не знаю, мочи нет…

– Что болит то у тебя, Назар?

– Всё болит! – провёл рукой по глотке шеи. – Ноги отекают, кружится белый свет перед глазами, но главное… Главное – сердце! Вот что покоя мне не даёт, ни спать, ни есть не могу!

– Не сердце у тебя болит Назар, душа значит у тебя хворает!

– Что с нами будет, а? Почему так всё повернулось? Против нас? Что эти чёртовы большевики с Россией делают? Плохо ведь, всё только хуже делается! Господь твой наказал нас всех! Господь! – Назар понизил голос и наклонился к нему, чтобы жена не слышала. – Вот жена говорит – уезжать, а как можно, как можно здесь всё оставить, с голым задом остаться… Ведь всё разграбят красножопые! Всё заберут! А этот дом мне батька родный завещал, и я хочу остаться здесь, и эмигрировать тем боле не хочу, я хочу остаться здесь, в России, в этом доме, и умереть… Умереть на своей земле… А не на чужбине, скитальцем, нищим эмигрантом!

– Ну може ещё не всё потеряно. Чего ты нюни распустил? А?

– Да не знаю… Поглядим, поглядим, что будет… Ну что, святой отец, накатим по одной за Россию матушку?

– Вот это можно… – почесал поп седую длинную бороду. – Спаси сохрани… – произнёс он и перекрестился, а после, перекрестил и Назара. – Дай же Бог не последний…

И как только Назар наклонил бутылку над рюмкой батюшки, двери его дома громко распахнулись от мощного сапога Фёдора Птахи. Красный главарь с гордо поднятой головой вошёл в дом. Назар, уставившись на него, даже бутылку не поднял, застыв на одном месте, наполнив рюмку до краёв и проливая водку на стол. Вся ватага Птахи была внутри поместья Орловых. Все они вооружены. У кого в руке наган, у кого винтовка, топор или сабля.

– Грабить пришли? – произнесла напуганная Настасья Кирилловна.

– Что вам нужно, бандиты, золото? – спросил Назар. Его лицо исказила страх и злоба.

– Чего молчишь Фёдор? Зачем пожаловали, антихристовы дети? – присоединился святой отец.

Из глаз Фёдора брызнули чёрные искры. Он достаёт наган.

– Золото оставь себе, игемон! Мы пришли за справедливостью!

В этот момент на лестницу, ведущую со второго этажа выбегает старший сын Лука, с ружьём в руке. И как только он нацеливается на Фёдора, тот направляет на него свой наган и стреляет первым, продырявив его плотный живот, свинцовой пулей. На белой рубахе парня образовывается красное кровавое пятно. Лука падает и кубарем скатывается по лестнице. Бутылка у Назара падает и разбивается. Настасья Кирилловна встаёт с качалки и кричит что есть мочи, впадая в безумие, при виде убийства своего старшего сына.

– Убийцы! Убийцы! – кричит она.

Горбун нацеливает на неё винтовку и стреляет ей в грудь, после чего она отлетает в сторону и падает замертво, прекратив свой крик.

– Царство небесное… – перекрестился поп.

Услышав шум и выстрелы, пятнадцатилетняя Верочка со второго этажа, закрылась в своей комнате на щеколду и легла под одеяло на кровать. Её девичьи ангельские глазки забегали в страхе по сторонам.

А Клим с Варварой занимались в парке у старого дуба самым интимным и приятным для них делом. На небе сияет луна. Девушка с приподнятом платьем, уперлась руками о дерево, а парень со спущенными штанами, двигался в ней в резвом и настойчивом ритме. Когда Варвара громко вскрикнула на всю округу, парень остановился.

В доме Орловых продолжал накалятся градус насилия.

– Язви тебя, дьявол! – произнёс Отец Владимир. – Ты чего наделал! А ну-ка, ну-ка убери свою сатанинскую игрушку и прикажи своим чертям убраться отсюда! Не надо делать больше трупов! А не то…

– А не то что? – с интересом прищурил глаза Птаха. – Ну?

– Не простится тебе там… Эфиоп проклятый!

– Где там?

– На небе!

– На каком небе, старый остолбень?

– В царстве Божьем…

– Бога нет! – гневно крикнул Фёдор и выстрелил из нагана попу в сердце.

Батюшка схватился за простреленное место, изо рта его хлынула кровь и он свалился, опрокинув стол на себя со всей посудой на нём.

– Это я тебе говорю! Фёдор Птаха! – говорит мёртвому валяющемуся на полу в луже крови, попу. – Придумали себе воображаемого друга с царствием небесным! Нет этого ничего! Нет!

– Как говаривал наш батюшка Ленин… – начал один из людей ватаги, в кепке на голове. – Религия, есть род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ!

Фёдор подходит вплотную к Назару, который кажется, поседел за последние пару минут.

– И нет никакого страшного суда! Я ваш самый страшный суд! – смотрит он ненавистными глазами на Назара. – Знаешь, кулатская мразь, я с детства был очень бедным… Моя мать умерла от тифа, мой отец лишился руки на работе, до меня не было никому дела! Я ходил в рваных штанах, носил ботинки с голыми пятками и был вечно голодным! Мой отец пил, постоянно, беспробудно, а когда напьётся до чертей, которых он видел повсюду, ублюдок брал здоровенный дрын и бил меня им, пока у меня искры из глаз не по вылетают, пока я не забьюсь в углу и не потеряю там сознание к чёртовой матери! – глаза у Фёдора, выкатываются, как у сумасшедшего. – Он был зол на жизнь, на то, что лишился руки и на нашу власть, то бишь на тебя! Толсто рыло! На таких, как ты, властелинов земли Русской… Но срывал он всю свою ненависть на мне… Потому что я рядом… Он был слабак, в отличие от меня. И подох им. А я вырос… – хватает руку Назара, Фёдор, грубо снимает с его пальца перстень с крупным бриллиантом и одевает его себе на палец. – И теперь… Я собираюсь навести на своей земле порядок… Избавить её от всех врагов народов! От купцов, попов, царю продажных… Всех изничтожу! Всех! Одни крестьяне останутся! Пусть живут… Власть трудящихся!

– Не губи Фёдор, хватит крови, одумайся! – в теле Назара заледенела от ужаса кровь. – Что ты творишь! Твои руки по локоть в крови! Покрошил всех, изверг…

– Никто не остановит меня! Всех убить! Всё награбленное отобрать! – крикнул он членам своего отряда. – Теперь я – власть! И я решаю, кому жить, а кому нет!

– И как с ним быть? – спросил горбун, стоявший за спиной Птахи. – Каким образом приставим в мир иной?

– Вздёрнуть! – взглянул он на Назара так, что тот вмиг увидел приближающую смерть.

Купца Назара схватили и поволокли готовить ему верёвку, а Птаха двинулся на второй этаж. Его шаги по ступенькам были тяжелы. За ним последовал один из людей отряда, Вася со шрамом на щеке, худой, ростом под два метра, по кличке Зубоскал. Поднявшись наверх, Фёдор дернул одну из комнат, где сидела под одеялом Верочка, но дверь была заперта. К нему подходит Зубоскал и говорит: