Его Высокоблагородие - Башибузук Александр - Страница 54

Наметив себе план ближайших действий, я переоделся в менее формальную одежду и отправился на конспиративную квартиру. Разбираться с Суровцевой.

По пути несколько раз тщательно проверился, но никакой слежки не обнаружил. Странно... По логике событий за мной сейчас должны таскаться с десяток топтунов. Но ладно.

К черному ходу в особняк мы подошли одновременно с Пуговкиным.

— Там уже должен быть Тетюха, — сообщил вахмистр, доставая ключ из кармана. — Я ему тоже сообщил.

— Хорошо, — я еще раз оглянулся и ступил на лестницу.

— Казачина наш... — продолжил бывший жандарм, поднимаясь вслед за мной, — грит, что знает, как наставить на путь истинный Стрелку. Может, и найдет парень слова для вразумления дамочки. Сами знаете, с бабами он умеет обращаться. Вот и пришли, Георгий Владимирович. Только вы пожестче с ней, пожестче. Неча сопли распускать...

— Посмотрим...

Скрипнула створка входной двери, я шагнул внутрь, прошел через коридор и замер как вкопанный на пороге залы.

Воздух в комнате был густо пропитан запахом табачного дыма, спиртного и... и запахом крови...

ГЛАВА 22

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Район Пера-Галата

03 февраля по старому стилю. 1920 год. 18:00

— Грусть и тоска безысходная, — поскрипывая иголкой по пластинке, вещал граммофон голосом Михаила Вавича. — Сердце уныло поет...

— И никто эту грусть... грусть глубокую... ни за что никогда не поймет... — жалобно подпевала Суровцева, сильно фальшивя и через слово с хлюпаньем отхлебывая из бутылки, которую она держала в левой руке. В правой дымилась сизым дымком папироса.

Стрелка сидела на кресле в разорванной и сползшей с одного плеча, почти полностью заляпанной бурыми пятнами нижней рубашке, некрасиво растопырив и закинув ноги на стол.

Чуть поодаль от нее, на полу распростерлось громадное тело Тетюхи, в одном исподнем, со спущенными до колен подштанниками. Вся его грудь была покрыта зияющими, еще пузырящимися кровью ранами, а чуть пониже ключицы торчал загнанный по самую гарду штык-нож от австрийской винтовки.

— Матерь божья! — ахнул позади Пуговкин.

Услышав его, Суровцева медленно повернулась и уставилась на нас пустыми глазами.

— А-а-а... пришли... — мертвым безжизненным голосом протянула она. — А мы тут... развлекаемся...

— Она вне себя... — шепнул вахмистр.

«Я что, слепой?» — про себя зло рыкнул я. Но сдержался и смолчал.

— Присоединяйтесь, господа! — радушно махнула рукой Аглая и растянула бледные губы в кривой улыбке, больше похожей на трупный оскал. — Я люблю, когда... когда много мужчин...

«Он что, насиловать ее полез? — мелькнула у меня мысль. — Типа вразумлять? Господи, какой идиот. Чего не хватало? Могуч, красив, бабы на шею косяками вешались, а теперь превратился в холодную вонючую тушку. Стоп... хотя нет. Вон ее платье и его костюм, аккуратно сложены на стульях. Что за на- хрен? Получается, Аглая была не против? Дала, а потом заколола? Совсем с катушек девка слетела. Идиотизм какой-то... »

— Тихо, тихо, Аглаюшка... — успокаивающе приговаривая, вахмистр сделал шаг к ней. — Все уже закончилось... Успокойся, милая.

Воспользовавшись тем, что он закрыл меня от взгляда Суровцевой, я быстро достал пистолет из кобуры и сунул руку с ним в карман.

— На месте! — вдруг взвизгнула Аглая и, выхватив откуда-то свой «люгер», прицелилась в Пуговкина. — На месте, сказала, твари!

— Назад, вахмистр! — тихо скомандовал я.

Пуговкин немедля отступил и стал рядом со мной.

— Говорите, подпоручик... — приказал я Аглае, пока не совсем понимая, что делать дальше. — Не надо ничего скрывать. Что случилось?

— Тогда... — словно в трансе глухо забормотала Суровцева, — тогда нам не дали оборонять Зимний... Разоружили и заперли всех в казармах... А потом туда пришли они... — Стрелка жалобно всхлипнула, — ротного сразу застрелили, а нас... нас насиловали до самого утра. Не знаю, сколько их было... Но когда я приходила в себя, видела все новые и новые рожи. Смердящие тухлой капустой и портянками похотливые рожи... Быдло, холопы, мерзкая чернь!!! Я умоляла, просила смерти. Заклинала всеми святыми... И один матрос все-таки сжалился, ткнул штыком...

Суровцева рванула рубашку, приподняла маленькую грудь и показала розоватое пятнышко давно зажившего шрама.

— Но я выжила... — очень спокойно прокомментировала она. — Господь не принял меня к себе. Даровал жизнь... жизнь и страдание за прегрешения мои. Я терпела и ждала прощения. И оно пришло в лице этого милого мальчика Эмиля...

Лицо Суровцевой судорожно кривилось, из глаз лились слезы, прокладывая дорожки по засохшей крови на щеках, тело сотрясала крупная дрожь, но пистолет она держала уверенно и твердо, целясь в нас с Пуговкиным по очереди.

«Валить тебя надо, дуру... — лихорадочно думал я, косясь на “люгер”. — Вот только можно не успеть. Девка с такого расстояния ни за что не промахнется. Ну, вахмистр, отвлекай внимание! Шевельнись или скажи что-нибудь. Ан хрен, застыл как статуя. Ладно, как переведет ствол на тебя, буду стрелять. Извини, другого выхода нет... »

— Но вы убили его! — как раненая волчица взвыла Аглая. — Твари, твари! Вы не его, вы меня убили! Я все знаю, знаю! Будьте вы прокляты!..

Ее узкая маленькая кисть напряглась на рукоятке. Палец выбрал свободный ход спускового крючка...

По спине пробежали ледяные мурашки, я приготовился нырком уйти в сторону, но вместо этого, совершенно неожиданно для себя рявкнул:

— Смирно, подпоручик Суровцева! Смир-р-но!!!

Аглая сильно вздрогнула, по ее лицу пробежала растерянная гримаса, а в глазах плеснулось дикое удивление.

— Отставить, подпоручик! — продолжил орать я. — Сдать оружие!

Суровцева, не обращая на меня никакого внимания, недоуменно оглянулась, остановила свой взгляд на трупе Тетюхи, жалобно всхлипнула, а потом...

Потом уперла ствол «люгера» себе в висок и нажала на спусковой крючок.

Резко стеганул выстрел. Из головы Стрелки вырвалась струя крови и косыми брызгами плеснулась на обои, образовав алый узор, напоминающий рассыпавшийся букет цветов. А сама Аглая медленно осела на пол.

— Мля... — только и смог я сказать.

— Етить... — сипло выдохнул Пуговкин, сделал пару неуверенных шагов, рухнул на диван и принялся массировать себе грудь с левой стороны. — Етить... стар я уже для таких фортелей. Чуть кондратий не обнял...

— Держись, Ильич, держись, — не чувствуя ног, я подошел к нему, сунул фляжку с коньяком, а потом проковылял в коридор и, слегка приоткрыв дверь, прислушался. — Вроде тихо...

— Дык, Владимирович... — пожаловался вахмистр, сделав глубокий судорожный глоток. — Я уже вдругоряд при такой экзерциции присутствую. В семнадцатом позвал меня полковник Пантелеев к себе в кабинет и грит: давай, Степан Ильич, пропустим по маленькой. А глаза у него такие тусклые, тусклые. Как у мертвяка. А я что, раз начальство приглашает, чего отказываться? Значитца, выпили. А он так печально молвит: ты посиди, Ильич, посиди, с тобой не так страшно будет. Нырк рукой в ящик стола, хвать револьвер и бабах себе в башку... А башковитый мужик был, ой башковитый. А вишь как перекрутило. Что с людьми деется? Вот скажи мне, Владимирович? Стрелка-то понятно, после такого кто хошь умом тронется. А чего нашему казачине не хватало? Как дал себя провести? Зачем на девку полез?

Пуговкин покосился на распростертое тело Аглаи, сплюнул на ковер, а потом размашисто перекрестился.

— Убраться бы здесь надо... — буркнул я, оставив без ответа вопросы вахмистра. — Смердит как на бойне.

— Э, нет! — строго поводил пальцем бывший жандарм. — Нельзя, Георгий Владимирович. Завтра с утречка появятся здесь Синица с Пулей, пусть сами глянут. Чтоб недомолвок не было. А если мы почистим картинку, невесть что могут подумать. А потом все вместе уберемся да трупы вывезем.