Дракон не спит никогда - Кук Глен Чарльз - Страница 20

Он вспомнил искусственную. Тело отреагировало немедленным подъемом. Он попытался выбросить мысли о ней. Двум остальным он еще не уделил достаточно внимания. Эта одна обволокла его своими чародейскими усилиями.

Он рассмеялся. Назвать действия чуждой жизни колдовством – явно квайский образ мысли. Кто бы мог в такое поверить? Раса, вышедшая в космос и столь примитивная, что смотрела на мир сквозь очки мистицизма и магии.

Что ж, кваи стали видом, побежденным и порабощенным коммерчески, и когда они умирают, они остаются мертвыми – не так, как люди Стражей, которым гарантировалось бессмертие. Никто не оставался мертвым долго, хотя люди из операционного и обслуживающего экипажей прошлых жизней не помнили.

Но помнила «Джемина». «Джемина» не забывала ничего и прощала все.

И мысли его ушли от не-кризиса на М. Антсии.

26

Морской бриз, несущий бормотание духов, призраков и прохлады, ласкал щеки Блаженного. Трегессер глядел на волны, как одна накатывается за другой и разбивается у подножия утеса в сотне метров под ним. Над водой сгущались тени. Солнце садилось у него за спиной. И начиналось вечернее веселье.

Блаженный повернул калейдоскоп и подумал, что планы его деда – еще одна волна, которая разобьется об утес Стражей. Да, волны могут подточить подножие утеса, но не за год и не за десять тысяч лет. Может быть, разумнее смириться с реальностью и ее ограничениями. Так делает большинство Домов – и преуспевает.

Но есть латентный ген бунта – холодный ад, пожирающий поколение за поколением. И ни для одного Дома это не было настолько верно, как для Дома Трегессер. От своей наследственности не избавишься. Но и кланяться глупости предков Блаженный не собирался.

Откуда-то из-за спины послышался смех Валерены. Слишком напряженный, слишком затейливый, преждевременный в начале вечера. Но она была гостьей Линаса Мазеранга и очень старалась его привлечь.

Мазеранг стал выказывать признаки освобождения от ее очарования.

– Блаженный? Может, присоединишься к нам, сын? А то сидишь там на краю и смотришь на черное тусклое море Линаса – даже на других тоску наводишь.

Блаженный обернулся к истрепанной улыбке и мертвым синим глазам Мита Воргемута. За ним пожал плечами Кейбл Шайк, будто спрашивая: «А как я мог его остановить?» Слуги уже зажигали бумажные фонарики.

– Я еще слишком молод, и мне все можно извинить, Мит, – сказал Блаженный. – Ты слишком стар, чтобы тебе можно было простить хоть что-нибудь.

Глубоко в мертвых глазах шевельнулась тень.

– Что ты хочешь сказать, сынок?

– Что ты уже достаточно стар, чтобы понимать, что к чему. И что нет причины, по которой тебе кто-нибудь что-нибудь простил бы.

Улыбка Воргемута не шевельнулась.

– Боюсь, до меня не дошло, что ты мне хочешь сказать.

– Сомневаюсь. Но ладно, скажу по слогам. Много лет назад ты помог моему прадеду захватить власть над Домом. Потом ты пошел против него и помог захватить власть моему деду. Теперь ты ведешь интригу с моей матерью, чтобы сбросить его.

Улыбка Воргемута исчезла.

– Я же не дурак, Мит. И вижу, что вы делаете. Я даже могу догадаться, что выживший из ума Коммодо Хвар будет подставлен, если заговор сорвется.

Воргемут стал положительно мрачен.

– А сейчас ты, еще даже не посадив в Кресло мою мать, начинаешь умасливать меня. Думаешь, что ребенком управлять будет легче. И думаешь, моя мать так глупа, что этого не замечает? Не ставь на это свою жизнь. Она – Трегессер.

Рот Воргемута стал похож на выцветшую сливу.

– Но к чему нам портить друг другу настроение? Веселье в разгаре, начали приходить интересные люди – опаздывают, как это модно.

Блаженный спустился поздороваться с Тиной Бофоку и ее братом Найо. Воргемут остался, где был, будто сменил часового на посту наблюдения за морем.

– У тебя неприятности с этим реликтом?

Тина была в искрометном настроении.

– Это у него неприятности со мной. Твоя мать где-то здесь. Потом?

– Наверняка.

И она скорчила рожу Найо.

Блаженный вошел в толпу, но не смешался с ней. Даже посреди веранды он был наблюдателем, смотрящим со стороны. Сколько в этой толпе людей Воргемута? Немного. Остальные – посторонние, а скорее всего – кандидаты на вербовку.

Поначалу гости, как волны океана, небольшим прибоем стремились туда, где был двор его матери, и откатывались назад. Но Валерена скоро скрылась в доме Мазеранга. Популяция разделилась на две группы, между которыми, подобно кометам, крейсировали отдельные личности.

Иногда кто-нибудь обращался к Блаженному. Он всегда отвечал, вежливо, но прохладно, сохраняя видимую отстраненность. Это отношение, согретое потом теплым тоном разговора наедине, давало некоторым повод думать, что они вкрались к нему в доверие. Это были те люди, которых он собирался использовать.

Беседуя с молодой руководительницей, которая явно думала продвинуть его образование и свою карьеру в более интимной обстановке, он услышал обрывок разговора. И застыл. Не от слов – он их не воспринял. Да они и не были важны. Важен был голос. В нем было что-то до ужаса знакомое. Что-то, отчего у него волосы на затылке зашевелились. Но вспомнить, чей это голос, он не мог.

Блаженный высмотрел говорившего.

– Кто это? – спросил он у своей спутницы.

– Никла Одгехван. Он и его жена – загадка для Дома. Может быть, даже странность. Они приходят и уходят, и никто не знает, где и когда они появятся снова.

Слово «жена» было чуть подчеркнуто голосом. Почему? Брак был вещью необычной, но нельзя сказать, чтобы социально неприемлемой.

– Спасибо. Прошу меня извинить…

Женщина поджала губы, но не возразила. Дрейф в толпе занял несколько минут. Добравшись до своей цели, Блаженный напряженно прислушался – не к словам, но к тону и ритму. Этот человек говорил редко, но когда он говорил, остальные слушали. Под его мягкостью угадывалось острое железо. Чем он занимается – никто не знал. И никто не хотел узнавать.

Через полчаса, когда Блаженному передали от матери ролмбюк прийти, он точно знал, что делает Никла Одгехван для Дома.

Вместе с Валереной ждали Линас Мазеранг, Мит Воргемут и еще один человек.

– Мит сказал мне, что ты все вычислил, – сказала Валерена. – При таком уме, как у тебя, это может быть полезным. Это был сарказм?

– Я полагаю, случилось что-то из ряда вон, если это заставило вас собраться при таком количестве свидетелей.

Валерена нахмурилась.

– Только что сообщили. Сегодня прибыл вояджер отца. – Она была доведена до белого каления и не пыталась этого скрыть. – Местные дебилы сообразили это лишь несколько минут назад. Да они бы и не заметили, если бы этот чертов Страж его не окликнул.

– Мне можно посмотреть данные, мама?

– Будь как дома, не стесняйся!

Сарказм Мазеранга был явным. Он показал рукой на свой информационный центр.

– А ты прокрути мне сообщение со станции.

Мазеранг исполнил это со скучающим видом. Блаженный прочел.

– Четыре часа двадцать три минуты с момента схода. На посадку и высадку времени не хватило бы.

– Конечно, нет! – отрезала Валерена. – Он там залег в засаде. Здесь же прямо сказано.

– Что мы видим и что дед делает на самом деле – это не одно и то же, мама. Я предполагаю, что он хотел быть замеченным.

– Ерунда! – возразил Мазеранг. – Зачем ему?

– Потому что это дубль моего деда, который уже был подменен, возвращается выполнить обратную подмену.

– Не давай увлечь себя воображению. Это нельзя было бы сделать так, чтобы наши агенты не заметили.

– Ни ты, ни твои агенты не заметили среди гостей на твоей веранде Лупо Провика под личиной Никлы Одгехвана. И он уже неделю на Приме.

Мертвое молчание. Молчание – как удар. Будто коготь смерти прочертил воздух комнаты.

Загудел инфоцентр Линаса Мазеранга. Он раздраженно буркнул: