Опасные иллюзии - Эльденберт Марина - Страница 19

В мыслях она все чаще возвращалась к родителям и прошлому. Эванс сказал, что придется исчезнуть, но как можно расстаться со всеми, кто ей настолько дорог?! Со всем, что греет сердце? Агнесса привыкла к уюту размеренной жизни: окружать себя любимыми вещами, разговаривать с Ритой по вечерам, читать книги, завернувшись в плед, и знать, что завтра все будет как всегда. Теперь же «завтра» вообще не имело смысла.

Помня правила Эванса, она ни с кем не заговаривала, когда покидала виллу. А поговорить хотелось. Рассказать, что она ненавидит все вокруг и безумно скучает по дому. Агнесса не привыкла ничего не делать и сходила с ума от своих страхов и невозможности занять мысли чем-то другим. Она почти не ела, изводила себя тренировками в тренажерном зале и пробежками. Ночами ее преследовали кошмары о том, что родных захватили в плен и держат в Эванс-Холле. Во сне Агнесса пыталась попасть в дом, но дверей в нем не было, окна были заколочены, а плющ обрывался под руками. Она просыпалась, понимая, что ничего не может изменить, и тогда ей хотелось умереть.

Этой ночью Агнесса вынырнула из очередного ужасного сна и, наплевав на гордость, бросилась на второй этаж. Она хотела забыться в объятиях Эванса: лишь бы чувствовать рядом биение другого сердца. Ей было все равно, что это только на одну ночь, что потом все вернется на круги своя. Напуганная, разбитая, она тянулась к простому человеческому теплу. Агнесса готова была перешагнуть через себя, лишь бы равнодушие в глазах Эванса сменилось привычной насмешкой. Она осторожно постучала и вошла, но его спальня оказалась пуста. Когда Агнесса поняла, что одна в огромном доме, ее обуял дикий, животный страх. Она вернулась к себе и с головой закуталась в простыню. Ночи на острове были жаркими, но Агнесса долго не могла унять дрожь и согреться. Что ждет ее сегодня?

Опустошенная и разбитая, она поднялась со ступеней, вошла в дом и замерла на пороге. Из кухни тянуло ароматом кофе: то ли Эванс сегодня проснулся раньше, то ли вообще не ложился спать. Агнесса замешкалась в дверях, но все же прошла дальше и остановилась у стола. Вот он, стиль жизни Ригана: взлохмаченные волосы, расстегнутая рубашка, запотевший бокал с тающими кубиками льда, окрашенными виски.

– Доброе утро! – Он бросил на нее быстрый взгляд и вернулся к кофемашине.

Будоражащий, горький кофе смешивался с крепким алкоголем, а Эванс улыбался и что-то напевал себе под нос. Сейчас она ненавидела его нагловатую улыбку и показное радушие. Его безразличное «доброе утро», которое чаще всего звучало в три часа дня. Эванса ничего не трогало, он умел приспосабливаться, а она сделана из другого теста. Стоило ему повернуться к ней, как Агнесса схватила со стола пустую чашку и швырнула в него. Он легко увернулся, даже не изменившись в лице. Чашка ударилась о стену и разлетелась на осколки. Точно так же разбилась ее жизнь.

– Ого, – Эванс облокотился о стол. – Утро только что стало злым. Прежде чем ты запустишь в меня чайником с кипятком, я хотел бы узнать за что.

– За то, что ты убил меня! – выкрикнула Агнесса и, испугавшись своих слов, попятилась назад.

Из горла девушки вырвался всхлип, окружающий мир расплывался из-за слез. Агнесса оставила виллу за спиной и побежала не разбирая дороги. Прочь от ненавистного Эванса и всего, что с ним связано. Рыдания не позволяли нормально дышать, и каждый метр давался с трудом. Она споткнулась и упала, мелкие камушки ободрали ладони. Подниматься Агнесса не стала: хотелось просто умереть прямо здесь, на обочине дороги. Родные все равно ничего не узнают, а на остальных ей наплевать.

Глава 6, повествующая о пользе разговоров по душам и умения расслабиться, когда это жизненно необходимо

Уварова бегала быстро. Риган оценил ее таланты, когда вышел из дома и обнаружил, что она уже скрылась за поворотом. Девушка неслась вдоль дороги так, как будто за ней гнались черти. Ему самому явно не хватало тренировок и оставшихся в прошлом сил измененного. Когда Агнесса благополучно залегла в кустах, Риган уже откровенно задыхался. Грудь жгло огнем, поэтому он остановился, оперся руками о колени и пару минут приходил в себя. Какой-то водитель сбросил скорость и посигналил, но Риган махнул рукой, и тот проехал мимо.

Агнесса уже не плакала, на лице ее застыла отрешенность, близкая к отчаянию. Он понял, что быстро отдышаться не удастся, и сел прямо на обочину. Риган не понимал, зачем вообще пошел за Уваровой, а красноречие впервые за долгое время отказывалось подбрасывать мало-мальски приемлемые слова. Когда Лорин прибежала к нему с просьбой не оставлять Агнессу одну, он согласился с ее доводами. Растерянная и напуганная дамочка могла создать уйму проблем.

«Мне не нужны лишние неприятности, Эванс, – заявила Конфетка, – у меня контракты, и платить по ним неустойки я не собираюсь».

О причастности к делу Лорин знали Ромашов, Джонатан и Агнесса. Александр отправился к праотцам, Хартстридж был надежен, как Швейцарский банк, а вот с Уваровой вышла засада. Визит Ромашова чуть не закончился излюбленной развязкой классиков – то есть когда все умерли. Она считала, что потасовка в Эванс-Холле случилась из-за звонка сестрице, а он не стал ее переубеждать. Риган сомневался, что после такого Агнесса решится снова пообщаться с родственниками, но все же лучше было перестраховаться. Случись ей в приступе сентиментальности и отчаяния созвониться с кем-нибудь еще, через нее могли спокойно вытрясти имена Джонатана и Лорин или раскрыть его временное убежище на Тенерифе.

Последние дни они с Уваровой не общались. Не сказать, что раньше у них клеился разговор, но на Тенерифе стало совсем худо. Есть люди, которые болезненно привязаны к близким, к вещам и обстоятельствам, и Агнесса оказалась одной из них. Она тяжело переживала разрыв с семьей, поэтому ее раздражало, что он не посыпает голову пеплом и не страдает в соседнем углу.

Сам Риган привык к тому, что каждый новый день способен принести крайне неприятные сюрпризы, за которыми придется срочно сниматься с якоря. В мире нет ничего постоянного, и любую тихую гавань может разрушить сильный шторм, так к чему лишний раз заморачиваться. Он никогда не чувствовал в себе ностальгической любви ни к Эванс-Холлу, ни к старушке Англии. Впервые за три десятка лет дом закрыли, а мебель затянули в чехлы, чтобы оставить огромное поместье медленно угасать. С годами ползущий по стенам плющ совьет вокруг него кокон, и по особняку будут разгуливать только призраки. Если, конечно, ему не удастся шустро разобраться с говножуями, которые затеяли очередной поход за древностями.

Риган просил Джонатана уехать. После того что произошло, оставаться в Эванс-Холле было чистейшей воды самоубийством. В любой момент там могли нарисоваться Мила и Морис, а другом Риган рисковать не хотел. Все считали Хартстриджа просто дворецким, но кто знает, какие еще справки Мила о нем навела. Долгие годы Джонатан оставался с Эвансом, с его тайнами и грязным прошлым. Он был одним из немногих, кто не побоялся замараться тесным знакомством и работой на измененного, и дело было отнюдь не в деньгах. Что бы ни случилось, Хартстридж принимал его сторону.

Где он сейчас, Риган не знал. Может статься, уехал к родным или куда подальше. Жалованье позволяло Джонатану спокойно прикупить дом где-нибудь на островах. Или остров целиком при желании. Главное правило тех, кто вынужден скрываться, – как можно меньше знать друг о друге.

Риган вытянулся рядом с Уваровой и принялся разглядывать плывущие по небу облака. В детстве он любил убегать из дома к запруде у самого леса. Валялся у реки, нисколько не заботясь о состоянии одежды, жевал травинку и смотрел, как по водной глади скачут солнечные блики. Облака всегда казались ему невероятно мягкими – чем-то вроде пуховой перины, только гораздо приятнее, и Риган мечтал, что настанет день, когда на них можно будет прокатиться. Потом он возвращался домой, и сказка заканчивалась. Для начала ему влетало за испорченный камзол и штаны, потом его отправляли мыться, где служанка скребла его такой жесткой мочалкой, что чудом не сдирала кожу до костей. От таких водных процедур хотелось выть.