Заложница (ЛП) - Мартин Анника - Страница 35

Это неправильно. Я должен оттолкнуть ее, увести прочь отсюда, но я не делаю этого. Почему она сама не убегает от меня?

Я аккуратно кладу руку ей на спину:

— Дерьмо, детка, не делай этого, я погублю тебя.

— Мне жаль, — говорит она сломанным голосом, — мне так жаль… жаль.

— За что? Много дерьма случилось в этом подвале. За что именно тебе жаль? — мой голос набирает силу, отчего Брук вздрагивает. Я разжимаю ее руки и отступаю на шаг. — Ты даже не знаешь, не так ли? — с усмешкой спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она, в то время как ее глаза снова наполняются слезами.

— Давай я тебе помогу. Может, тебе жаль, что мы все пропустили начальную школу, где ты изучала таблицу умножения и прочую херню, типа уроков письма? Или же тебе жаль, что мы провели детство, удовлетворяя разных ублюдков? Тебе стоит изъясняться более конкретно, сладкая.

— Мне жаль за все это, — возражает она мягко. — Особенно мне жаль, что вам приходилось оставаться тут все эти долгие годы.

Моё сердце выпрыгивает из груди. Я знаю, что она делает. Брук пытается поглотить тьму, но я не нуждаюсь в этом теперь. Может быть, раньше, но уж точно не сейчас.

— Мы выбрались отсюда.

— Вы были очень храбрыми. Ты спас тех мальчиков.

Между нами снова повисает тишина, и я подталкиваю Брук обратно к лестнице.

— Не я один вытащил всех отсюда. Ты так говоришь, потому что не встречала остальных.

— Ты все еще знаешь их? Это же замечательно, что вы до сих пор поддерживаете связь!

Поддерживаем связь? Она, должно быть, бл*дь, шутит.

— Ты что, думаешь, будто мы шлем друг другу поздравительные открытки на Рождество или что-то подобное? Мы преступники, Брук. Мы как стая волков, прячущаяся в ночном городе. Фактически, нас даже не существует в этом мире.

— А что насчет твоих родителей? Ты пытался найти их, когда вы выбрались?

— Ты не понимаешь. Нас превратили в монстров. — Ударом открываю ржавую дверь, отчего та слетает с петель. — Никто из наших семей особо то и не держался за нас. Ты думаешь, они захотели бы нас обратно после всего произошедшего? Некоторые парни искали родных, но никто не встретил их с распростёртыми объятиями. Мы остались одни во всем мире, но мы были друг у друга.

— И ты не размышлял о будущем? Например, кем бы хотел стать?

— Я хочу одного: пролить кровь ублюдков, сделавших это с нами.

Брук внезапно говорит:

— Мужчина, которого ты убил. Год назад. Мэдсон.

Я не ожидал, что она соединит все факты так быстро, и уж точно не ожидал услышать понимание в ее голосе.

— Не придумывай всякую ерунду, сладкая. Я не герой. Речь идёт не о справедливости. Это чистая месть.

— В чем разница? — Брук хмурит брови.

— Разница в том, что мне плевать, если даже они будут клясться в том, что больше не тронут ни одного мальчика. И черт, хочешь знать правду? Мне даже плевать каким образом они узнали обо всем. Если они были вовлечены, если хотя бы даже просто смотрели, если имели хоть какие-то дела с теми ублюдками, они умрут самыми мучительными способами. Все до одного.

Грустный блеск в ее глазах забирает моё дыхание.

— Так вот, чем ты занимаешься? Разыскиваешь людей, связанных с этим местом, и убиваешь их?

— А чем еще я должен заниматься? Ходить и радоваться жизни? Жажда мести — это единственный стимул, который помог нам сбежать. Больше ничего. И не может быть ничего другого. Никаких отвлекающих факторов от нашей конечной цели.

Брук смотрит на меня с терпением и пониманием, и до меня доходит. Она живое доказательство того, что я уже отвлёкся от своей миссии. Причём не один раз. Я думаю, что это я похищаю ее раз за разом, но все наоборот: это Брук берёт меня в плен. Именно она заставляет меня возвращаться к себе снова и снова.

Мы сбегали отсюда, убивая и сжигая все дотла, наполовину уверенные, что закончим жизнь в могилах прежде, чем успеем вдохнуть запах свободы. Тем не менее, у меня до сих пор нет будущего и шанса на нормальную жизнь.

За все эти годы я не раз приходил сюда, чтобы напоминать самому себе своё обещание. И теперь я должен вернуться обратно к своей семье, чтобы и дальше выслеживать плохих парней.

Брук не сразу выходит в прохладный вечерний воздух, но я не тороплю ее. Пусть как следует всё рассмотрит, пусть запомнит холод, сковывающий движения, запахи металла и пота, которые, кажется, спустя столько лет, уже въелись в стены.

Когда мы поднимаемся наверх, я впервые замечаю десятки крошечных светлячков во дворе. Были ли они безвольными свидетелями того, как люди приходили и уходили? Были ли они здесь в ту ночь, когда мы сбежали?

Лестница скрипит под нашими ногами, шатаясь под небольшим весом Брук.

— Я хочу помочь тебе, — печальным голосом произносит она в тишине, заранее зная, что все ее попытки обречены.

Но ее слова бьют по мне сильнее, чем любой удар в челюсть. Я ожидал услышать от неё все, что угодно, но не это. Я ждал отвращения и гнева, может быть даже разочарования, но девчонка продолжает надеяться.

— Почему? — спрашиваю я, отчаянно нуждаясь в ответах.

— Потому что это важно для меня. Как ты и сказал, мне бинтовали коленки и устраивали каждый год вечеринки в честь дня рождения, пока ты страдал тут один.

Я тут же трясу головой:

— Мне не нужна твоя чёртова жалость.

— Нет! Я не предлагаю тебе жалость, только лишь помощь.

— Помощь? Ты поможешь мне пропустить тройку другую парней через дробилку для древесины, чтобы превратить их в фарш? — Мне смешно от одной лишь только мысли об этом. Брук сама не понимает, о чем говорит.

Она вздрагивает, но продолжает стоять на своём:

— Если понадобится, то да, помогу.

Господи, меня не должна так возбуждать ее настойчивость.

— Сейчас речь идёт не только о мести. Мы должны отыскать других мальчиков в другом подвале. И всех людей, стоящих за этим.

— Я смогу помочь.

Черт, я даже не должен был рассказывать ей об этом, а она уже предлагает мне свою помощь.

— Все сделки, которые они заключают, их невозможно отследить. Те люди закрепляют их рукопожатиями и прочим дерьмом. Никаких бумаг и записей. Только…

Брук кладёт ладонь мне на плечо, отчего мускулы тут же напрягаются под ее прикосновением. Моё тело льнёт к ней, в то время как разум говорит держаться подальше.

— Расскажи мне.

— Нет никаких подтверждений их деятельности, кроме домов. Как правило, каждый такой дом с мальчиками принадлежит разным людям. Вся эта организация создана человеком, который до сих пор управляет ею в окружении доверенных лиц. Детей могут держать не только в домах наподобие этого, но и в заброшенных складах. А их в округе тысячи. Как только мы натыкаемся на какую-нибудь зацепку, то тут же заходим в тупик. Уж что-что, а эти ублюдки научились заметать следы.

— Организация? Сколько их?

— Не один человек. Пять. Десять. Двадцать. Я ни черта не знаю. Если бы мы только смогли поймать одного и заставить его говорить, возможно, тогда бы мы подобрались к правде, но пока никто из них не проговорился. Мрази, попадая в наши руки, заранее знают, что им не жить.

— Хорошо, — говорит она сосредоточенно. — Что вам уже известно?

Звучит так, словно мы тут разбираем материал для ее школьного проекта.

— Это кто-то со связями. Человек, который может заставить полицейских не патрулировать определённые улицы. Кто-то с очень большой властью. И именно поэтому тебе опасно впутываться во все это.

— Но я уже впуталась. Я тоже была в том подвале. Тоже прикасалась к дверце печи…

Она дотрагивалась до печи? Твою мать. Странное чувство комфорта накрывает меня с головой. Пусть Брук думает, что она одна из нас, но я никогда не позволю этому случиться.

— Нам известно не так много. Кто бы ни стоял за похищением мальчиков, он чёртов призрак.

— Позволь мне помочь, — умоляет Брук.

Мне необходимо отгородить ее от всего этого дерьма, поэтому я делаю то, что у меня лучше всего получается: отталкиваю ее.