Легенда о заклятье (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна - Страница 12

— Если можно, побыстрее, — крикнула девушка раздраженно.

— Если и в самом деле ничего страшного, — сказал он неторопливо, — пойдем потолкуем в твоей каюте.

Обнимая Кармелу за плечи, Висенте силой увлек ее за собой, бросив на ходу матросам: "К делу!" В каюте она вырвалась из-под его руки, прижалась к переборке, но помощник не отступился, силой усадил ее на диван.

— Отпусти меня! — крикнула Кармела. Он, не слушая, сорвал шарф с ее рук. Кармела закричала. Висенте, стальной рукой сжимая ее запястья, велел прибежавшему за ними Серпено:

— Ром! Бинты! Быстро!.. Лей в кружку! Еще!

У юного Серпено тряслись руки, часть рома пролилась на ковер.

— Напои ее, ну!

Видя, что марсовый не решается, Висенте сам схватил кружку, оттянул назад голову Кармелы и влил содержимое в ее полуоткрытый рот. Кармела задохнулась, закашлялась, слезы брызнули из глаз. Не давая опомниться, старший помощник стал поливать ромом ее обожженные руки, смывая клочья перчаток вместе с кожей. Кармела кричала от боли, но вырваться не могла — ее крепко держал наконец пришедший в себя Серпено.

— Ну, все, — сказал Висенте с грубоватой лаской, достал из угла сундука бутыль с желтой мазью, и, плеснув на ладонь, стал втирать в ожоги. Боль и вправду утихла. Потом на раны легли сухие прохладные бинты.

— Плато-ок… — сказала Кармела.

Серпено достал платок, сам неумело, но старательно вытер ей лицо.

— Поди разбери постель, — буркнул Висенте, затягивая бархатную ленту на растрепавшихся волосах. — Ляжешь спать, капитан. Потом поговорим.

Кармела беспомощно оглядела себя, поняла, что без посторонней помощи не разденется. Висенте перехватил ее взгляд, усмехнулся, взялся за застежки. Потом решил, что все равно не совладает с узкими рукавами, и достал нож. Ткань поддавалась со скрипом, точно не хотела выпускать. И все же распалась, будто старая змеиная кожа, оставляя Кармелу нагой и легкой, очищая от прошлого, от горечи, от бед, от всего. Она бы могла взлететь. Если бы не руки, болью придавившие к земле.

Небо рая.

"… и никогда мы не умрем, пока

качается светило над снастями."

А. Городницкий

Ноковый с «Челиты».

"В двенадцать лет я сбежала из монастыря и отправилась путешествовать. Переодевшись мальчишкой, без гроша в кармане. Перебивалась, как могла. Ну и воровала, конечно. Когда хочется есть, совесть молчит…"

"Не надо! Не рассказывайте больше! Вам же больно!.." И словно вопреки этому синему умоляющему взгляду, она продолжала, зло усмехаясь: "Я голодала! А они ловили и били. О, как я ненавидела их, здоровых, сытых! А после привыкла. Прошла всю страну — от Бетии и Ла-Риохи до Йокасла. В Йокасле стояла на набережной и любовалась на корабли. Настроение замечательное. Оно всегда замечательное, если тепло и солнышко, а не льет за шиворот дождь со снегом. К тому же я тогда съела целую лепешку и запила водой из фонтана. Стою на молу и пялюсь, камень теплый под ногами. Подошли пять матросов — веселые, встрепанные, красные после попойки.

— Куда глядишь, приятель?

— А туда, — отвечаю лениво.

Они были не прочь поразвлечься, даже самый старый, седой уже, с платком на лоб. Лицо у него, точно из дерева резаное.

— А что видишь, малыш? — спрашивает.

— Корабли вижу…

Они переглянулись.

— Ну и, какой лучше?

Я люблю корабли и разбираюсь в них. Только идиот мог мне задать такой вопрос. Я фыркнула, но сытость и солнце так разморили, что все же ответила:

— Вон тот, с белой полосой по борту, фрегат, что слева от «Мизерии». Корпус у него ходкий и мачты что надо, и на якорях верно держится. Только того гляди отойдет.

— Ух ты! — воскликнули они разом, а старший спросил:

— Чем тебе другие-то плохи?

— Уж не знаю, чем, а только лучшего в Йокасле не сыскать.

— Ну, парень! — меня так хлопнули по плечу, что едва устояла. — Верный у тебя глаз.

А старший, ну, седой и темнолицый, повыспросил о житье и взял с собой, пообещал уговорить капитана.

Она взглянула на свежие бинты на ладонях, вздохнула. Голова слегка кружилась. Бенито пристально смотрел на нее. Вот забавно, еще час назад она и не подозревала о его существовании. Хотя Энрике говорил…

Они были в капитанской каюте вдвоем — Кармела и незнакомец, изящный, неуловимо насмешливый, со смоляными кудрями и огромными глазами, приводящими, верно, в трепет, все подряд женские сердца. И этому вовсе не мешало, что одежда разорвана и прожжена, а щека в саже.

Говорит, плыл из Саморы, и, говорит, лекарь. Слабо верится. Кармела дернула щекой. Надоел, ступай прочь, хотелось крикнуть ей. Обожженные руки болели немилосердно. Кровавые пятна проступили на бинтах. Бинты грязные, со следами пороха.

Она сидела, закинув ногу за ногу и положа ладони на стол. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Тоже грязная. Надо бы переодеться. А, бессмысленно…

— Что вы так смотрите на меня? — спросил чернокудрый с усмешкой. — Прикидываете, чем взять выкуп?

Зубы блеснули под полоской усов. Нет, и вправду хорош.

— Как вас зовут? — она медленно подняла голову.

Улыбка вдруг исчезла с его лица, глаза глянули серьезно и сочувствующе:

— Энрике Парсильо. Действительно лекарь и действительной не могу заплатить выкупа. Не имею ни богатых родственников, ни денег.

— И оттого решили предложить услуги пиратскому флоту.

Он кивнул. Опять поднял на нее взгляд. Боже, какие глаза!

— Не понимаю, к чему этот разговор, — сказал тихо. — Вам же больно.

Кармела прикусила губу, едва сдерживая бешенство:

— Какое вам дело?!

— Велите принести горячую воду. Что-либо, годящееся на бинты, я сыщу сам.

— Подите наверх и займитесь ранеными, — раздраженно сказала она и встала.

— Мне кажется, мои услуги нужнее здесь.

— Приказы капитана не обсуждают.

— Об этом просил мой друг, — Энрике тоже встал, на голову возвышаясь над ней.

— Мне это нравится. Он кто — Господь Бог?

Кармела хохотнула, подняла руку к волосам. И зашипела сквозь зубы. Глаза Энрике сузились, улыбка пропала. Он подошел, властно взял Кармелу за плечо, развернул к себе. — Покажите!

Неизвестно, как ему удалось договориться с командой, но он получил все, что хотел. Больше того, вернулся в каюту не один, а с незнакомым матросом — высоким, широкоплечим, в холщовой разодранной рубашке, сквозь которую проглядывало загорелое мускулистое тело. Лицо у матроса было скуластое, совсем юное, глаза синие и неожиданно упрямые. Он, морщась, озирался на Энрике и тряс головой, чтобы отбросить со лба густые, орехового оттенка волосы, потому что руки у него были заняты. Кармеле показалось, будто она уже видела этого человека однажды, но поручиться она не могла. Имя матроса было Бенито Кортинас.

— Вам не надоели еще исповеди? — спросила Кармела насмешливо, больше всего на свете боясь, что он кивнет. Но тот молчал. И она почему-то сразу заговорила о последнем бое.

… Нарваться на пулю — лучшее, что она могла сделать. И, господи, как она этого хотела!

— Висенте!

— О, черт! Микеле, Венсан, за нею!

В бесовской пляске под ногами чужая палуба, кровь, ругань, пороховой дым, лязг шпаг и мушкетная пальба.

— Спаси и помилуй, господи!

— А-а! Добейте меня!

Это кончилось, как ей показалось, мгновенно. Тех противников, что были живы, что могли двигаться, сгоняли на ют, где на талях покачивалась шлюпка. Трещал огонь, плясал в просмоленных снастях. Дым рвало ветром, мутными клочьями несло над морем. Пираты, снующие в нем, казались адскими тенями. Кармела смотрела полубезумно, все еще сжимая в руках клинок и разряженный пистолет, бинты на руках почернели от копоти, по виску, размывая грязь, стекали алые капли. Ворот рубашки был разорван, на смуглой шее тускло взблескивала цепочка с крестом. Кармеле показалось, цепочка душит ее. Девушка отошла к фальшборту, жадно глотала соленый воздух.