Когда мы встретимся снова - Пирс Лесли - Страница 51

Внезапно все трое кинулись за ней вдогонку. Тот, которого звали Бобом, окликнул ее и спросил, не хочет ли она познакомиться с Бонио.

— Мы зовем его так, потому что он крутой, — добавил он, хрипло рассмеявшись.

Ей оставалось пройти всего двадцать пять ярдов до автобусной остановки, она уже видела ее впереди. Но там никого не было, вообще кругом не было ни души, и трое мужчин позади начали шептаться.

Ее сердце готово было выскочить из груди от страха, она страстно желала, чтобы вот сейчас подошел автобус, она вскочила бы в него и уехала. Но вдруг молодые парни подскочили к ней с двух сторон и схватили за руки.

— У Бонио есть кое-что, что он хочет показать тебе, — сказал Боб.

Бет вскрикнула, но тут сзади просунулась рука и мгновенно зажала ей рот. Ее затолкали в проход между двумя магазинами, который заканчивался узкой темной аллеей.

Бет попробовала вырваться, но они были слишком сильными для нее. Когда она попыталась ударить ногой парня, которого звали Бобом, тот только рассмеялся.

— Горячая куколка, а? — сказал он. — Не многие птички отважатся затеять со мной драку.

До того момента, пока Бонио не начал расстегивать свое пальто и возиться с молнией на джинсах, она воображала, что они собираются избить ее. Конечно, это было страшно, но теперь, когда она поняла, что у них на уме, ее охватил настоящий ужас. Бет снова закричала и попыталась вырваться, но они крепко держали ее. Мужчины повалили ее на землю, а потом тот, чьего имени она не слышала, сунул ей в рот что-то, шарф или носовой платок, чтобы она замолчала.

Бет было семнадцать, и весь ее опыт общения с мальчиками ограничивался несколькими поцелуями. Но сейчас она оказалась простертой на твердой холодной земле, и мужчина задирал ей юбку, раздирая на ней колготки и трусики, злобно скалясь и приказывая двум другим крепко держать ее, пока он не «вставит ей», как он выразился.

Бет ощущала вонь кошачьей мочи и гниющих отбросов, но вокруг было так темно, что она не видела ничего, кроме стен двориков, огораживающих магазинчики, которые мрачно и бесстрастно взирали на нее из темноты. Но потом и это зрелище померкло, когда мужчина улегся на нее сверху и с силой вошел в нее.

— Держу пари, она сладенькая девственница, — торжествующе прохрипел блондин у нее над ухом, продолжая крепко держать ее. — Туго идет, Бонио?

Несмотря на кляп во рту, она попыталась закричать, и ей даже удалось издать какой-то звук, но тут Бонио так надавил рукой ей на горло, что она чуть не задохнулась, не говоря уже о том, чтобы продолжать свои попытки закричать.

Боль была мучительной, она как будто разрывала ее на части. Потом внезапно Бонио остановился, и его место занял следующий, еще сильнее прижав ее к промерзшей земле и бормоча непристойности о том, что она, дескать, горячая и влажная.

Когда пришла очередь третьего, Бет была совершенно оглушена и уничтожена, чтобы продолжать сопротивляться. Она увидела, как Бонио, стоя в нескольких шагах от нее, отвернулся к стене, чтобы облегчиться, и каким-то образом этот акт невысказанного презрения к ней и к ее чувствам причинил ей такую же боль, как и само изнасилование.

— Теперь она похожа на дырявое мусорное ведро, — заметил, поднимаясь на ноги, парень, имени которого она не слышала, и пнул ее ногой в бок, пока она лежала, униженная и опустошенная настолько, что не могла даже плакать, не то что пошевелиться. — Грязная шлюха. А тебе понравилось, правда?

И они растворились в темноте, как крысы, оставив ее лежать среди мусора, словно она сама была кучей гниющих отбросов.

* * *

— Ох, Бет, — тяжелый вздох Стивена вернул ее к реальности, и она увидела, как по щекам у него текут слезы. — Мне казалось, что я смогу найти слова утешения для любого, но сейчас не могу сказать ничего, кроме того, что мне очень жаль.

Она была поражена тем, что оказалась в состоянии так ярко и подробно описать то кошмарное происшествие, но одновременно испытывала и огромное облегчение оттого, что наконец рассказала об этом. В течение многих недель после того вечера она изо всех сил старалась стереть случившееся из памяти, и с ней осталось только щемящее чувство всепоглощающего стыда. Но сейчас, вновь мысленно пережив этот кошмар, она чувствовала не стыд, а только сожаление оттого, что вся ее жизнь оказалась испорчена тем, что произошло тогда.

— Что здесь можно сказать? — вздохнула она. — Теперь я знаю, что только очень немногие мужчины способны на такое, но очень долгое время я боялась и ненавидела всех мужчин подряд.

— А что было потом, ты заявила в полицию? — спросил Стивен. Он был потрясен до глубины души и устыдился своей принадлежности к сильному полу. Он надеялся, что, уговорив ее довериться ему, сможет исцелить Бет, но теперь он не видел, как можно заставить ее когда-нибудь забыть о таком жутком происшествии.

Бет ответила не сразу. Даже сейчас, когда ей было уже сорок четыре года и она обладала солидным жизненным опытом, при воспоминании о той ночи, когда она пыталась подняться на ноги, а по ногам ее текла эта отвратительная жижа, ее снова била крупная дрожь.

Они надругались над ее молодостью и невинностью, украли у нее то, чего она никогда не сможет вернуть. К тому времени благодаря своему отцу она слегка недолюбливала мужчин, но все равно, подобно любой молодой девушке, с трепетом ожидала своего первого романа. Она вздыхала украдкой над романтическими песнями и стихами, задумывалась о значении непонятного томления в своем теле, понять которое пока была не в силах. И вдруг после этого гнусного нападения все стало уродливым и отвратительным — они отняли у нее все.

Высвободившись из объятий Стивена, Бет встала и подошла к окну, раздвинув занавески, чтобы выглянуть наружу. Открывшийся ее глазам вид напоминал черный бархат в витрине ювелирного магазина, украшенный искорками миллионов бриллиантов. Но в этом городе, уже спавшем сейчас глубоким сном, существовали другие женщины, которые, как она знала по собственному опыту, когда-то подверглись насилию или даже подвергались ему прямо сейчас, пока она стояла у окна.

Стивен подошел и встал рядом, и плечи их соприкоснулись.

— Я с трудом выбралась на улицу. Я плакала и не могла остановиться, — продолжала Бет, зная, что должна закончить свой рассказ, при том что последующее оказалось едва ли не страшнее самого изнасилования. — И почти сразу наткнулась на нескольких женщин, которые вышли подышать воздухом. Они заметили, в каком состоянии я находилась, и отвели меня в полицейский участок.

— И как это выглядело? — спросил Стивен. Он хотел знать все, но видел, как она дрожит, и боялся напирать слишком уж сильно.

— Потрясающее участие, сочувствие и тактичность, — с издевкой ответила она, искоса взглянув на него. — Слава Богу, что теперь с жертвами изнасилования обращаются не так, как раньше. В полицейском участке мне задали массу вопросов, иногда настолько личных, что у меня появилось чувство, будто меня насилуют снова. Потом они оставили меня одну в комнате для допросов, пока связывались с моими родителями. Видишь ли, у нас не было в доме телефона.

Бет по-прежнему могла легко восстановить в памяти ту комнату для допросов. С той поры ей довелось побывать в сотнях, если не в тысячах подобных комнат, но вот именно эту, попади она в нее вновь, она узнала бы с закрытыми глазами.

Она была размером примерно восемь на восемь футов, выкрашенная в светло-зеленый цвет, без окон, и в ней отвратительно воняло сигаретным дымом, оставшимся после предыдущего посетителя. Единственной мебелью были стол и два стула. Она вспомнила нацарапанную на стене надпись: «Иисус жив, а я мертв». Той ночью эти слова показались ей исполненными глубочайшего смысла. Она ощущала запах мужчин, которые лежали на ней, ей хотелось чесаться, потому что она чувствовала себя грязной. Кто-то принес ей кружку чая, но она не смогла пригубить ее, так у нее дрожали руки.

— Явился мой папаша, Монти. Мать осталась дома, я думаю, по его настоянию, — продолжала Бет. — Он был красный, как рак, от гнева, и на какую-то минуту мне показалось, что его ярость вызвана тем, что случилось со мной. Но нет! Он бесился оттого, что в такой холодный вечер его оторвали от телевизора. Угадай, какими были его первые слова, обращенные ко мне?