Календарь Морзе (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 49

— …Павлик пришел сегодня с синяком на лице, — продолжала щебетать Оленька. — Он не подавал виду, но так страдал, так страдал! Ему было больно, моему Павлику! Он такой брутальный, настоящий герой — представляю, как досталось тем, кто на него напал! — но мужчины так плохо переносят боль! Я стала мазать синяк мазью, и вдруг поняла, что могу просто ее просто убрать! Не синяк, синяк не получилось — хотя я старалась изо всех сил, — но боль могу. Любую. И я поняла — вот мое настоящее призвание! Психология — это хорошо, но так я стану по-настоящему важной! Когда Павлик сказал, что вы в больнице, Антон, я сразу поняла — вот мой шанс! Меня не пускали к пациентам, но я сказала, что я ваш самый близкий друг, и меня пустили, и я сняла боль, и все поняли…

Господи, она заткнется когда-нибудь? Я ей благодарен за анестезию, но как же много она говорит!

— …Павлик теперь называет меня мой нар-котик. Ну, вы поняли? Нар-котик! — Оленька хохотала жизнерадостно и задорно, как гиена над трупом.

— Где Анюта? — спросил я. Странно, что ее здесь нет, это не в ее стиле — бросить меня в таком положении. Если она захочет меня бросить, то дождется, пока из больницы выпишут.

— Ой, я не знаю, Антон! Мы с Павликом не смогли ее найти, представляете! Она не читает сообщения в мессенджере, ее телефона нет в сети. Павлик обещал что-то такое придумать техническое, но я не поняла… Вы не волнуйтесь, он гений, мой Павлик!

Мда, неприятности по одной не ходят…

Я пошевелил, чем мог, чтобы понять степень своей мобильности — руки оказались закованы в сложные аппараты из железок и гипса, на ребрах давящая повязка, на голове тоже что-то, но что именно я не вижу, а пощупать нечем. Мне теперь без посторонней помощи и не поссать, так себе из меня спасатель.

— Оленька, а не знаете, где мои вещи?

— Вам зачем? Ладно, ладно — сейчас выясню у кого-нибудь… — убежала.

Боже, как хорошо в тишине!

Вскоре снова пришел доктор Шалый, обнадежил, что с головой у меня все в порядке, томограмма показала, что череп цел, ушиб поверхностный, а сотрясение легкое.

— Константин Евгеньевич, а это вообще надолго? — я приподнял над кроватью свои превратившиеся в произведения авангардного искусства конечности.

— Не знаю, Антон, — вздохнул врач. — Раньше я бы уверенно сказал, что пару месяцев ковыряться в носу вам не придется, но теперь…

— А что теперь?

— Странные вещи творятся. У меня лежит раковая больная в терминальной стадии, уже на ИВЛ, жизненные функции угасают. Я уверенно сказал бы, что и суток не протянет — но каждое утро она как будто возвращается на сутки назад. Это бесконечная агония, которой не пожелаешь врагу, но она живет. Есть пациент в сердечном кризе, который к вечеру купируем препаратами, а утром он начинается снова.

— Вы хотите сказать, что это навсегда? — перебил я его.

— Я не знаю, — ответил доктор Шалый. — Один пациент поступил вечером с сильнейшим инсультом, паралич половины тела, угнетена мозговая активность, отказывает дыхательный центр… А после полуночи он был совершенно здоров, никаких последствий…

— И от чего это зависит?

— Никто не знает. Некоторые болеют и выздоравливают совершенно нормально, некоторые — вот так. Единственное, что мы вывели эмпирически — все изменения происходят строго в полночь и строго при отсутствии врачебного наблюдения. Присутствие кого-то в палате как бы поддерживает непрерывность процесса. Теперь мы на всякий случай в полночь собираемся на дежурную пятиминутку, оставляя больных, где это позволяет палата, в одиночестве. Но результат все равно непредсказуем. Единственное, что мне в этом нравится — ни один пациент с тех пор не умер.

— А сколько сейчас времени? — догадался наконец спросить я.

— Девять вечера, — сказал врач, посмотрев на наручные часы, — Лежите, отдыхайте.

После его ухода вернулась Оленька, разыскавшая где-то в недрах больничных каптерок мою одежду. Телефона, как и следовало ожидать, не было, кошелька тоже, но визитка Вассагова в кармане сохранилась.

— Оленька, не могли бы вы позвонить по этому номеру и дать мне трубку?

Вассагов приехал примерно через час, в течение которого я молча про себя проклинал Оленьку. Мало того, что она непрерывно трындела, так мне еще и утку попросить при ней было неловко. Безопасник вошел в положение, выставил ее и вызвал санитарку.

Чертовски унизительная процедура, скажу я вам.

— Надеюсь, Антон, вы меня позвали не только потому, что вам захотелось пописать?

— Не только, Александр Анатольевич. Я знаю, кто это сделал.

— Так напишите… Ах, ну да. Ну продиктуйте, что ли заявление в полицию. Уличная драка — это по их ведомству…

— Это были куполоносцы, я узнал одного по голосу.

— Так это вас пресловутым куполом отоварили? — засмеялся Вассагов. — Ну и ну.

— Их нанял Фораскин, но это дело десятое, я не поэтому вас позвал. Анюта пропала.

— Анна Трубная? — заинтересовался безопасник. — Ну, я бы сказал, не удивительно.

— В смысле?

— Ах, да, ты же все пропустил… Она же сделала — как я понимаю, не без вашего участия, — видеоролик на тему последних событий. Там и интервью нашего дорогого профессора, и неизвестно как сохранившаяся съемка в Думе, и натурные кадры с митинга, вперемежку с кадрами закрытых магазинов и вопросами к обывателям… В общем, хорошая журналистская работа. Только очень не ко времени… И еще — каким-то образом она ухитрилась запустить это не только на сайте, но и в кабельное телевидение в вечерний прайм-тайм.

«Ай да Павлик!» — подумал я молча. Впрочем, не сомневаюсь, что Вассагов в курсе, кто это организовал. Вариантов-то немного.

— В общем, ваша Анюта взорвала информационную бомбу большой поражающей силы. Не сомневаюсь, что из лучших побуждений, но на ее месте я бы тоже пропал, и понадежнее. Многие, мягко говоря, имеют к вашей девушке вопросы, и ей вряд ли вручат Пулитцеровскую премию. Хотя репортаж, повторяю, сделан не без таланта.

— Вы думаете, она сама скрывается?

— Я, если честно, Антон, о ней не думаю, — вздохнул Вассагов. — Хотя ваша девушка добавила мне работы, но у меня, право, есть дела и поважнее. В городе черт-те что теперь творится. Так что позвольте откланяться. Выздоравливайте.

Следующим проведать меня приехал Славик. Непривычно грустный и даже трезвый, он чуть ли не с порога начал мне выговаривать:

— Что ж вы мне устроили, информационные террористы? Ладно, девица твоя, юная дурочка, но ты? Журналистское взыграло? Зачем было тыкать палкой в берлогу и ссать на муравейник?

— Славик, — сказал я нежно, — ты же понимаешь, что еще сидишь тут со всеми зубами, только потому что у меня руки сломаны?

— И правильно сломаны, — буркнул Славик. — Язык бы тебе сломать, да он и так без костей… Ты себе не представляешь, какой клистир с патефонными иголками мне за вас устроили!

— Тебе-то почему?

— Я пресс-секретарь, вы — пресса. Вы — моя зона ответственности. Вы поднасрали — я обосрался.

— Хорошо формулируешь, — одобрил я. — Обосрался — обтекай, дело житейское. А ты как хотел? При власти ходить и говна не нюхать?

— Эх, да что с тобой говорить… — горестно махнул рукой Славик. — Пить-то хоть тебе можно?

— Боюсь спрашивать. Вдруг скажут, что нельзя?

— Предлагаю использовать общедозволительный принцип правового регулирования: «Что не запрещено, то разрешено», — сказал Славик и достал бутылку коньяка. — Стаканы есть?

Пить коньяк без рук было не очень удобно, но удобнее, чем не пить. Пару раз залив меня и подушку, Славик приноровился подносить стакан правильно, и вскоре жизнь стала чуть менее мрачной.

— Так чем митинг-то кончился? — спросил я.

— Ах, да, ты же пропустил самое интересное! — воодушевился он. — Когда наша бизнес-оппозиция уже окончательно настроилась брать власть и идти факельным маршем захватывать здание администрации, неожиданно включилась система уличного вещания. В коротком, но чертовски талантливом заявлении, — Славик принял горделивую позу, — администрация города сообщила, что все торговые точки открыты. Причем для компенсации технического перерыва в работе, они будут открыты до полуночи и торговать без розничной наценки.