Последний интегратор (СИ) - Васильев Николай Федорович - Страница 3

-- Тюменев, -- сказал я.

-- Иван Тюменев. Он хочет с вами поговорить. Жебелев вам звонил.

Карапчевский оживился.

-- Так вы от Сергея! Пойдёмте ко мне.

Мы с Карапчевским пошли за шкаф. Здесь стояло два стола, заваленных бумагами, карандашами, папками. В углу одного стола взгромоздилась высокая пишущая машинка. Папки лежали даже на стуле.

Карапчевский аккуратно взял их и положил на подоконник рядом с цветочными горшками и настольной электроплитой. Он уселся за стол и уже не казался таким измотанным. Он с интересом смотрел на меня и потирал ладони, как будто в предвкушении обеда. Я догадывался, что он рад не столько мне, сколько тому, что я от Сергея.

-- Как дела у Сергея? -- спросил Карапчевский. -- У меня из головы вылетело, что он звонил. Так что, вы изучаете историю кхандов?

-- Историю кхандов закрыли до того, как я поступил, -- сказал я.

-- Да, точно. Много чего закрыли за эти пять лет...

-- Я занимаюсь историей города. Я хочу посмотреть на кхандские дома прошлого века.

-- Это хорошо. Но у нас не совсем научная организация. Точнее, совсем не научная. Вы ведь знаете, чем мы занимаемся?

-- Да, знаю.

Я не мог подобрать слова, хотя ещё дома долго репетировал свою речь перед Карапчевским. Придуманные заранее слова казались мне фальшивыми и напыщенными для такой прозаической обстановки. А какой ещё обстановки ты ждал?

-- Да, я знаю, чем вы занимаетесь, Александр Дмитриевич. Я знаю о вашей работе. Я вас целиком поддерживаю. Я хочу вам помочь. Я хочу работать в Интеграционном комитете. Не ради... -- Я помялся. -- Не ради славы или чего-то. Я ещё в гимназии про вас узнал и понял, что здесь... Здесь должны быть все... все честные люди... Здесь творится будущее... нашего... нашей...

Я начал бойко, но голос перестал меня слушаться. Он стихал, стихал. Последние слова я пробормотал себе под нос.

Карапчевский был серьёзен. Он сложил пальцы куполом -- кончики расставленных пальцев одной руки прижаты к кончикам расставленных пальцев другой руки -- и смотрел на меня поверх этого купола. Когда я закончил, он вышел из-за стола и протянул мне руку. Я тоже встал и протянул ему руку в ответ. Он сжал мою ладонь. У него было крепкое рукопожатие.

Казалось, он хотел сказать что-то возвышенное, но пересилил себя и заговорил деловым тоном:

-- Поскольку вы студент, то весь день работать не сможете. Ещё год назад я бы взял вас на половину жалованья. Теперь могу предложить только на общественных началах. С деньгами у нас туго.

-- Я согласен на общественных, -- сказал я.

-- Это на первое время. Потом что-нибудь придумаем. -- Он посмотрел на настенные часы. -- Вы приходите в понедельник, тогда всё обговорим. Только вы ещё раз подумайте. Работы здесь много, беготня, волокита, бумажки, и никто спасибо не скажет. Начальников выше крыши.

-- Но ведь у вас неограниченные полномочия, -- сказал я. -- Разве вы не подчиняетесь лично первому консулу?

-- Подчиняемся, -- сказал Карапчевский. -- И всем его холуям -- от Константинополя до этого здания. Но подробности -- в другой раз. Мне пора.

Карапчевский поднял с пола портфель, и мы вышли из-за шкафа. Карапчевский снял с вешалки пальто и шарф.

-- Диана, -- сказал он. -- Вы запишите данные Ивана, а я побежал. Я вас умоляю, вы тоже долго не задерживайтесь, закончить можете в понедельник.

-- Хорошо, Александр Дмитриевич, -- ответила Диана.

-- До скорого, -- сказал Карапчевский и, на ходу натягивая шарф, вышел в коридор.

Интересно, Диана слышала мою провальную речь? Виду она не подала. Она записала моё имя и адрес, а затем сказала:

-- Увидимся в понедельник, -- и вернулась к санитарному состоянию воды.

* * *

На улице солнце ударило мне в глаза. От свежего весеннего воздуха голова закружилась, как от вина.

Я спустился с крыльца и осмотрел стену. Я вспоминал намёки Карапчевского, вспоминал того парня, которого я принял за Гошу. Я понял, за что стене так достаётся. Я понял, почему комитет переселили сюда из главного входа. Но эти трудности меня только раззадоривали.

Я пересекал площадь и краем глаза заметил, что навстречу мне двинулся какой-то человек. В своём опьянении я не сразу услышал, что он что-то мне кричит. Я остановился только тогда, когда он схватил меня за рукав. Я решил, что это кто-то из наших ребят.

Но это был тот спорщик, который чуть не толкнул меня в коридоре. Ему было лет тридцать. Он отпустил руку и извинился.

-- Это ведь вы были в Инткоме? -- спросил он.

-- Допустим, -- сказал я и отряхнул рукав в том месте, за которое он хватался.

-- Меня Игнат зовут.

Я промолчал. Он перешёл на ты:

-- Слушай, я видел, ты шёл к Карапчевскому. Ты, наверное, тоже хочешь работать в Инткоме?

-- Допустим.

-- Допустим, допустим... Слушай, давай поговорим.

-- Там вы не хотели разговаривать, а со мной хотите, -- сказал я, имея в виду его спор с Карапчевским.

-- Там не о чем разговаривать. Слушай, ты хочешь работать в Инткоме, перевернуть мир? -- Он заранее знал мои ответы и не ждал их. -- Свобода, равенство и так далее? Это всё хорошие вещи, всё правильные устремления. Но там, -- он показал в сторону бокового входа, -- там ничего этого добиться нельзя. Там всё разваливается, уже развалилось. Карапчевского никто не поддерживает, у него никого не осталось. Только Дианочка-дурочка, да ещё этот жирдяй...

Я развернулся.

-- Слушай, подожди. Вот видишь это здание. Здесь все против Карапчевского. На словах они все за. А на деле они лучше утопятся, чем ему помогут. Он всем надоел со своими громкими фразами, со своей скромностью. Они все ему гадят... Видел на стене надписи? Или нет, их вчера закрасили. Ну, ничего, завтра ещё увидишь. Это кто пишет? Благодарные граждане благодарят за героизм? Это ему говорят: ты здесь не нужен! Он каждую неделю их закрашивает, а краску покупает на свои деньги. Потому что тут даже завхоз смотрит на него, как на второсортного человека. Как на кханда! Да он сам за столько лет превратился в кханда. Видел его волосы? Десять лет назад он был почти брюнетом. Скоро он переселится на Острова и будет жить в их вонючей хибаре и хлебать их вонючую бурду.

Он размахивал руками и кричал. Люди, которые проходили по площади, оглядывались. Я начал понимать. Передо мной диффер. Диффер, вот и всё. Наверное, он хотел сказать всё это Карапчевскому. Но не посмел. И теперь говорил мне.

-- Мне пора, -- сказал я.

Он снова удержал меня. Я разозлился и резко вырвал руку. Будет всякий диффер меня лапать...

-- Слушай, дело проиграно, -- сказал он. -- Всему конец. Интком скоро разгонят, а Карапчевского...

Он замолчал.

-- Что? -- не вытерпел я.

-- Что угодно! Снимут, посадят... Или он пропадёт. Как раньше люди пропадали. Ты историю хорошо знаешь? Народ его не поддерживает, чиновники -- только притворяются из-за первого консула. Получается -- Дианочка и жирдяй, вот и вся его команда. Хочешь быть с ними?

-- Допустим. Это моё дело.

Он хихикнул.

-- Слушай, ты на Дианочку, что ли, запал? Это у Карапчевского такой приём для всех юных последователей. Сначала Дианочка их завлекает, а потом они на всё готовы. За идею. Дианочка втюрилась в Карапчевского, она и жизнь за него отдаст, и в постель ляжет.

-- Да иди ты!

Я его оттолкнул. Он отступил назад и развёл руки, показывая, что не оскорблён тычком и драться не собирается. Я тоже не собирался и быстро зашагал к дороге.

Во время разговора у меня пересохло в горле. В голове крутились слова, которыми надо было приструнить его, но теперь было поздно.

Я перешёл дорогу и направился к главному входу в Луна-парк. Я уже слышал, как играет оркестр. Ребят здесь не было. Я прошёл мимо сфинксов, стороживших высокие ворота, и оказался в тени редких для нашего климата лип и дубов, которые пережили всех правителей и продолжали расти. Я обошёл пока неработающий фонтан с дельфинами. Здесь ребят тоже не было. Этот диффер как будто нарочно меня задержал!