Баг Реальности (ex Демон-соблазнитель) (СИ) - Георгиевич Ярослав - Страница 63

Голограмма была потрясающего качества, казалось, передо мной живой человек. Но у неё был серьёзный, очень не понравившийся мне недостаток. Закрашенный чёрным уголок. И две даты снизу. Вторая — две тысячи семьдесят четвёртый год. Грустно. И интересно, сколько времени с тех пор прошло?

— Слушай, штуковина в ухе!

— Это вы мне?

— Да, да, тебе! К кому ещё я могу обращаться, тут никого больше нет!

— Как к кому? К своим воображаемым друзьям...

— Что ты сейчас сказала?

— Вы же сами говорили, что мне не хватает чувства юмора. Вот я и пытаюсь шутить. Не переживайте, на самом деле я слежу за вашим душевным состоянием. Если что, дроны скорой психиатрической помощи...

— Хватит, хватит про этих дронов уже! Понял всё, я под колпаком, большой брат — который, скорее, маленькая сестра — следит, бдит, и чуть что, тут же стучит. Скажи мне лучше, сколько времени сейчас?

— Десять часов двадцать пять минут семь секунд.

— Десять утра?

— Да.

— А число?

— Тринадцатое вересня две тысячи восемьдесят первого года.

— Тридцатое чего?

— Вересня.

— Прекрасно. Слушай, а не знаешь случаем, я на сегодня ничего не планировал?

— Конечно, во мне хранится полный календарь всех мероприятий.

— И-и-и... Что там?

— На сегодня — торжественная церемония передачи прав на собственность детскому дому, посещение кладбища, и затем — Двораца Эвтаназии. Больше никаких событий в календаре нет.

— Мать! А... Отменить, перенести нельзя?

— Все документы подписаны. Сегодня, ровно в полдень, владение квартирой и всеми движимыми активами перейдёт распорядителям детского дома.

— С какой это стати?..

— Как, с какой? Вы же сами об этом распорядились...

— Да? И почему я это сделал?

— Может, потому, что после Четвёртой Мировой...

— Что?! Что ты сказала сейчас?..

— Сказала, что после Четвёртой Мировой войны имеется большой дефицит как жилплощади в не заражённых радиацией регионах, так и пищевых ресурсов. И, с другой стороны, есть множество сирот и детских домов, которые еле сводят концы с концами. Вы, не далее как неделю назад, сами об этом заявили, решив отказаться от всех привилегий Героя Войны.

— Я? Сам?

— Налицо раздвоение личности. Дроны-психиатры уже вылетают...

— Нет-нет, не надо дронов! Я в своём уме, просто только сейчас осознал всё.

— Если экспертиза подтвердит вашу умственную неполноценность, все решения будут аннулированы.

— Прекрасно! И что тогда будет?

— Вас поместят в специальную капсулу, с доступом к безопасной виртуальной реальности, обеспечат уходом и будут раз в сутки доставать, чтобы сделать массаж и обмывания...

— А что тогда будет с моей квартирой и этими, как их там, подвижимыми активами?

— Будут заморожены, а после вашей смерти перейдут государству.

— Государству?

— Да. У вас нет наследников.

— Почему?..

— Как, почему? В ходе Вашингтонского наступления ваша супруга была тяжело ранена, и лишилась возможности иметь детей. После Третьей Мировой войны вы усыновили сирот в числе пяти штук, но все они погибли во время Четвёртой.

— Тьфу ты... Да что ж это такое-то, а?!

— Напоминаю, торжественная церемония начнётся в одиннадцать сорок пять. К этому времени желательно находиться в детском доме номер двести тринадцать тысяч восемьсот двенадцать и быть парадно одетым.

— Да щас ещё, парадно... Херн им в лоб, а не парадно!..

— Вы употребляете слова, близкие по звучанию к нецензурным! Вынуждена опять предупредить, и ещё напомнить, что вы всегда очень трепетно относились к своей парадной форме. Я опять начинаю подозревать...

— Нет, нет, не надо никаких дронов! Напомни только, где он, этот мой несчастный парадный костюм.

— Ваша парадная форма. Она находится в шкафу, и, вообще-то, вам достаточно распорядиться об одевании дрону-дворецкому.

— Да? И как это сделать?

— Что значит, как сделать? Вы же сами назначали голосовые команды!

— Слушай, мне кажется, ты неправильно работаешь. Я должен тебя проверить.

— Сбоев не обнаружено! — в голосе, тем не менее, появились сомневающиеся нотки. Это же надо, до чего дошёл прогресс — уже даже эмоциями синтезированных голосов упралвяют!

— И всё же, я проверю. Что я говорю дворецкому, чтобы он одел меня?

— Обычно вы кричите: «Эй, ниггер! Белый бвана желает одеться!»

— Что, так и кричу?

— Именно так.

Делать нечего — пришлось повторять кодовую фразу. Из-за угла тут же выехал блестящий чёрным металлом вертикальный цилиндр метров полутора в высоту, с кучей манипуляторов по периметру, и каким-то футуристическим комбенизоном в руках. Я боялся, что возникнут проблемы — но, против ожиданий, облачиться «в парадное» получилось быстро и без проблем. А на моей груди, на магнитной планке, появился целый иконостас наград, каждая из которых имела голографическое анимированное «отражение», по сути небольшой ролик. Вот падающий подбитый дрон, вот — чадащий танк, от которого, кажется, ощутимо веет жаром. А вот крохотные рабочие, строящие под обстрелом мост...

Я не стал ничего спрашивать, опасаясь все тех же санитаров со смирительными рубашками, как бы они тут не выглядели. И, на самом деле, всё это было безразлично сейчас. Меня будто обухом по голове огрело. А что, если всё, что сейчас происходит — правда? И у меня на самом деле старческий маразм, или слабоумие, или что там? «Глюки», пусть красочные и правдоподобные — но ни разу не реальные? И все эти приключения я воображал, будучи на самом деле глубоким стариком, тоскующим по молодости?

Погружённый в такие невесёлые думы, я позволил себя обуть, вывести из дома — мы просто вышли на балкон, и подлетевший гексакоптер подцепился мне где-то сзади за плечи и понёс прямо по воздуху. На мои вопли, мол, хулиганы среди бела дня с балкона похищают голос в ухе сообщил, якобы я всегда предпочтиал именно такой способ передвижения, и если бы не эти мои привычки, мы бы добрались до места более традиционно — на робокаре и лифтах.

Детский дом оказался в середине небоскрёба, и штуковина с пропеллерами подняла меня туда своими силами, оставив на «парковочной площадке» — широком балконе. Там всё было украшено виртуальными шариками и бумажными плакатами, а мне навстречу вышла усталая женщина, в окржуении десятков трёх детей.

— Здравствуйте, Василий Лаврентьевич! То, что вы делаете, так много значит для нас!— мне показалось, или на её глазах навернулись слёзы?

Дети облепили меня со всех сторон, галдя на разные голоса. Потом меня отвели внутрь — и выяснилось, что они все ютятся в крохотной комнате, с трёхэтажными кроватями в несколько рядов...

Всё вокруг выглядело запущенным, помещение давно не ремонтировали - но, зато, у каждого были очки дополненной реальности. Я стал свидетелем короткого представления, когда мелочь разного калибра и года выпуска читала стихи и пела песенки, разве что на табуретку не становились.

Потом меня проводили на посадочную площадку, и, тепло попрощавшись, подцепили к очередному гексакоптеру. Самое смешное, эти час-полчаса, проведённые среди малышей, полностью изменили моё отношение к происходящеу. Помахав рукой им вслед, понял — уже не жалко ничего.

Потом было кладбище — высоченная стена с вмурованными в неё урнами. Я с трудом, только с помощью подсказок голоса из уха, нашёл нужное место, и оставил купленную у входа розочку. Всегда было грустно видеть забытые, заросшие могилы — воображение всегда дорисовывало то, что за кадром, то есть немощных старушек, которые уже не могут посетить своих давно почивших супругов, или забивших на всё и забывших предков легкомысленных потомков. Судя по всему, скоро одной такой должно будет стать больше.

Во Дворце меня встретил мерзкий чинуша, который преувеличенно торжественном голосом начал читать речь... Не дослушав, послал его в жопу, попросив просто сделать всё поскорее. И вот, спустя пару менут, меня положили на ложе в садике с поющими птичками, и вкололи в вену какую-то муть. Отрубился я почти сразу.