Вампиры пустыни
(Том II) - Четвинд-Хейс Рональд - Страница 34

— Не стоит извинений, сэр. Уверен, наша встреча более чем вознаградит мое терпение.

Его рукопожатие стало еще одним потрясением, хотя я очень старался, чтобы он ничего не заметил. Когда он повернулся, направляясь впереди меня к дому, я незаметно вытер руку о футболку. Дело было не в том, что ладонь Хаггопяна была мокрой от пота, этого вполне можно было ожидать — она скорее, или так мне показалось, напоминала на ощупь скопище садовых улиток!

Еще с лодки я заметил между прибрежной полосой и домом переплетение труб и вентилей, а сейчас, идя вслед за Хаггопяном к этому просторному желтому зданию (он шел неуклюже, покачиваясь из стороны в сторону), я слышал негромкий гул насосов и плеск воды. В огромном и освежающе-прохладном бунгало мне стало понятно, что означали эти звуки. Можно было догадаться, что этот человек, влюбленный в море, захочет окружить себя любимой стихией. Дом был не чем иным, как гигантским аквариумом!

Стены заменяли массивные стеклянные резервуары, некоторые длиной с комнату и высотой до потолка. Солнечный свет, проникавший сквозь внешние, похожие на иллюминаторы окна, пятнал мраморный пол зеленоватыми тенями, придавая дому вид странного и жутковатого подводного царства.

Нигде не было никаких надписей или табличек, описывающих обитателей огромных резервуаров. Пока Хаггопян вел меня из комнаты в комнату, пересекая многочисленные крылья бунгало, выяснилось, что они были ни к чему. Хаггопян помнил все подробности о каждом экземпляре и хриплым голосом давал на ходу пояснения:

— Необычное кишечнополостное с глубины в три тысячи футов. Его трудно содержать в живом виде — давление и прочее. Я называю его Physalia haggopia. Довольно смертоносное. Если одно из этих щупальцев хотя бы прикоснется к вам… пиши пропало! Португальский военный кораблик — дитя по сравнению с ним (все это касалось огромной красноватой массы с волочащимися и тонкими как дымка зелеными щупальцами, которая жутко сокращалась в громадном резервуаре).

Не переставая говорить, Хаггопян ловко выудил из открытого аквариума на стоявшем рядом столе маленькую рыбку и бросил ее через край резервуара своему «необычному кишечнополостному». Рыбка с плеском упала в воду, поплыла в глубину, прямо к одному из зеленых щупальцев — и мгновенно застыла! Омерзительная медуза за несколько секунд проглотила ее и принялась неторопливо переваривать.

— При наличии времени, — скрипуче пояснил Хаггопян, — моя физалия способна сделать то же самое и с вами!

В самой большой комнате, скорее даже зале, я остановился, буквально потрясенный размерами резервуаров и мастерством, вложенным в их конструкцию. Здесь, где среди мозговых и других кораллов плавали в миниатюрных океанах акулы, стекла были, должно быть, чрезвычайно толстыми; особые задники создавали впечатление огромных расстояний и бесконечных подводных пространств.

В одном из резервуаров медленно кружили рыбы-молоты длиной более двух метров, дьявольски уродливые и казавшиеся вдвойне опасными. К краю этого резервуара вела металлическая лестница, спускавшаяся вдоль внутренней стенки в воду. Хаггопян, очевидно, заметил мой недоуменный взгляд и сказал:

— Здесь я обычно кормил своих миног — с ними нужно обращаться осторожно. Теперь ни одной не осталось — я вернул последних в море три года назад.

Три года назад? Брюхо одной из рыб скользнуло по стеклу, и я присмотрелся внимательней. По серебристо-белой шкуре, между жаберных щелей и вдоль брюха, были рассыпаны многочисленные красные пятна; многие из них образовывали четко очерченные круги там, где тесно расположенные чешуйки отсутствовали и поработали напоминающие присоски рты миног. Нет, Хаггопян несомненно оговорился — не «три года», а скорее три дня! Многие раны явно выглядели совсем свежими и, прежде чем армянин повел меня дальше, я заметил, что по крайней мере еще две рыбы имели на теле такие же отметины.

Я перестал размышлять над оговоркой хозяина, когда мы вошли в следующую комнату, чьи обитатели наверняка исторгли бы радостный возглас у любого конхиолога. Здесь вдоль стен также стояли аквариумы, поменьше многих других, что я успел увидеть, но чудесно обустроенные и в точности воспроизводившие естественную среду обитания живших в них моллюсков. Тут были живые жемчужины почти всех океанов земли: огромные конусы и тридактны из южной части Тихого океана, маленькие прекрасные Haliotis excavata и Murex monodon с Большого Барьерного рифа, похожие на амфоры Delphirtula formosa из Китая и сотни других странных одно- и двустворчатых моллюсков всех форм и размеров. Даже окна были из раковин — больших, полупрозрачных, розово сияющих раковин-гребешков в форме веера, тонких, как фарфор, и одновременно невероятно прочных, добытых на больших глубинах. Они заполняли комнату кровавыми тонами, такими же странными, как подводные тона других комнат. Проходы были заставлены лотками и витринами, заваленными пустыми раковинами, опять-таки без каких-либо пояснительных надписей; и снова Хаггопян продемонстрировал свои познания, называя каждый заинтересовавший меня образец и кратко описывая их привычки и далекие глубины, где они обитали.

Здесь моя экскурсия прервалась — Костас, грек, который привез меня с Клетоса, вошел в эту поразительную комнату раковин и шепнул хозяину что-то явно важное. Хаггопян утвердительно кивнул, Костас вышел и спустя несколько минут вернулся с полудюжиной других греков: все они по очереди обменялись несколькими словами с Хаггопяном, прежде чем уйти. Наконец мы снова остались одни.

— Это мои люди, — сказал он мне. — Некоторые из них работают на меня почти двадцать лет, но теперь они мне больше не нужны. Я расплатился с ними, они попрощались со мной и теперь уходят. Костас отвезет их в Клетнос и позднее вернется за вами. К тому времени, полагаю, я закончу свой рассказ.

— Я не совсем понимаю вас, мистер Хаггопян. Вы хотите сказать, что намерены жить здесь как отшельник? В ваших словах прозвучала какая-то зловещая прощальная нотка…

— Как отшельник? Здесь? Нет, мистер Белтон, — но в остальном вы не ошиблись! Я узнал о море все, что только мог. В любом случае, мне осталось пройти лишь один этап образования. И для этого этапа мне не нужна… учеба! Вы поймете.

Заметив озадаченное выражение на моем лице, он криво усмехнулся.

— Вам трудно меня понять, и этому едва ли стоит удивляться. Я достаточно уверен, что мало кому, если вообще кому-либо, известны обстоятельства моей жизни. Вот почему я решил сейчас заговорить. Вам повезло — вы застали меня в подходящий момент. Я никогда не согласился бы рассказать свою историю, если бы меня так настойчиво не просили, ибо о некоторых ужасах лучше не ведать. Но, возможно, мой рассказ послужит предупреждением. Я с дрожью думаю о том, что найдутся ученые, посвятившие себя познанию моря, которые захотят воспроизвести мои труды и открытия. Так или иначе, то, что вы считали обычным интервью, станет моей лебединой песней. Завтра, когда все покинут остров, Костас вернется и выпустит на свободу все живые экземпляры. Здесь есть средства, с помощью которых можно вернуть в море даже самых крупных рыб. И тогда Хаггопиана окончательно опустеет.

— Но почему? Зачем… и куда собираетесь направиться вы? — спросил я. — Ведь этот остров — ваша база, ваш дом и крепость? Здесь вы написали ваши чудесные книги, и…

— Моя база и крепость, как вы выразились! Да! — резко прервал он. — Остров был всем этим для меня, мистер Белтон, но домом? Больше нет! Вот мой дом! — он выбросил подрагивающую руку в сторону Критского и Средиземного морей. — Когда ваше интервью закончится, я поднимусь на скалы и еще раз взгляну на Клетнос, ближайший крупный участок суши. Потом я возьму свою «Эхиноидею» и направлю ее от берега через пролив Касос прямым и уверенным курсом, и буду плыть, пока не закончится топливо. Пути назад нет. В Средиземном море есть место, о котором никто не знает, где море очень глубокое и холодное и где…

Он замолчал и повернул ко мне свое странно блестящее лицо.